«Моя ладья» - Джоанна Расс

Джоанна Расс

«Моя ладья»[1]

Милти, а какой у меня для тебя сюжетец есть!

Нет-нет, ты садись. Угощайся: вот сливочный сыр, вот бублик. Я тебе ручаюсь: из этой истории первоклассный фильмец выйдет, я уж и за сценарий засел. Малозатратный, ролей — раз-два и обчелся; как раз то, что нужно! Смотри сюда: в общем, все начинается с полоумной девицы, лет семнадцати, типа, такая побродяжка, вся не от мира сего, сечешь? Типа, пережила какой-то страшный шок. Живет в обшарпанной меблирашке в трущобах, сама странноватая такая, вроде как в фэнтези, — длинные светлые волосы, и, например, босиком ходит, в крашенных вручную платьях из старых простыней, и вот один такой бухгалтер случайно столкнулся с ней в Центральном парке и втюрился по уши — она ему кажется не то дриадой, не то духом каким.

Ну ладно, ладно. Дешевка, согласен. За ланч я заплачу. Сделаем вид, что ты никакой не мой агент, о’кей? И не говори мне, что это уже пройденный этап, я знаю, что пройденный; дело в том, что…

Милти, мне позарез нужно выговориться. Да я и сам вижу, что идея неважнецкая, знаю, и вовсе я ни над каким сценарием не работаю, но что прикажете делать в выходные накануне Дня поминовения,[2] ежели все тебя бросили и усвистели за город?

Мне позарез нужно выговориться.

Ладно, извини, больше не буду. Да не выделываюсь я! Черт, я ж не нарочно повторяюсь, просто я впадаю в такой тон, когда нервы ни к черту; сам знаешь, как оно бывает. Да ты и сам такой. Хочу вот рассказать тебе одну историю — и не для сценария. Это на самом деле случилось со мной в старших классах школы в 1952 году — и я непременно должен поделиться хоть с кем-нибудь. И плевать я хотел, если ни один телеканал отсюда и до Индонезии не сможет этот сюжет использовать; просто скажи мне, псих я или нет, — вот и все.

О’кей.

Значит, на дворе 1952 год стоял. Я как раз в старшем классе учился, в школе на Острове — школа была государственная, но вся из себя пижонская, развесистый театрально-постановочный проект, то-се. Расовая интеграция тогда только начиналась, ну знаешь, начало пятидесятых, сплошной либерализм, куда ни плюнь; все похлопывают друг друга по плечу, потому что в нашу школу пятерых чернокожих ребятишек приняли. Целых пятерых, прикинь, из восьмисот! И ждут, что Боженька того и гляди лично явится из Флэтбуша[3] и всем раздаст по здоровенному золотому нимбу.

Как бы то ни было, наш драмкружок интеграция тоже настигла — в лице маленькой пятнадцатилетней негритяночки именем Сисси Джексон, молодого дарования, типа. Из того первого дня весеннего семестра запомнилось мне только одно — я впервые в жизни увидел негритянку с прической «афро», только мы тогда не знали, что это вообще такое: смотрелось, надо сказать, чудно́, точно она только-только из больницы выписалась или вроде того.

К слову сказать, так оно и было. А ты знаешь, что Малькольм Икс[4] еще четырехлетним ребенком своими глазами видел, как белые убили его отца, — и это сделало из него борца не на жизнь, а на смерть? Так вот, отца Сисси застрелили на ее глазах, когда она была совсем маленькой — об этом мы позже узнали, — вот только борца из нее не получилось. Она лишь стала бояться всего на свете — замыкалась в себе и неделями ни с кем не разговаривала. Иногда настолько выпадала из действительности, что ее в психушку увозили; и, уж разумеется, не прошло и двух дней, как вся школа только об этом и судачила. Да по ней и так все было видно: в школьном театре — а, Милти, у средних школ на Острове деньги водились в большом количестве, тут уж ты мне поверь! — она все, бывало, норовила спрятаться на последнем ряду, ни дать ни взять испуганный крольчонок. Росту в ней было — четыре фута одиннадцать дюймов, а весу — от силы восемьдесят пять фунтов,[5] и то если в воду обмакнуть. Может, поэтому борца из нее и не вышло. Черт, да не в росте дело! Она всех боялась до дрожи. И проблема черных и белых тут вообще ни при чем: я как-то раз приметил ее в уголке с одним из чернокожих учеников: весь из себя положительный такой мальчик, воспитанный, в костюмчике, в белой рубашке, при галстуке, с новехоньким портфелем, все как полагается, — и увещевал ее так, как будто речь шла о жизни и смерти. Да что там — умолял, даже плакал. А она только вжималась в угол, точно надеялась вообще исчезнуть, да головой мотала: нет, нет, нет! Говорила она не иначе как шепотом — кроме как на сцене, а иногда даже и там. В течение первой недели она четырежды забывала свои реплики — просто стояла на месте с остекленевшим взглядом, готовая провалиться сквозь землю, — а пару раз просто выходила из мизансцены, как будто пьеса уже закончилась, — прямо посреди репетиции.

И вот мы с Алом Копполино ничего лучше не придумали, как пойти к директору. Я всегда думал, что у Алана у самого не все дома, — не забывай, Милти, это 1952 год! — потому что он запоем читал всякую бредятину — «Культ Ктулху», «Зов Дагона», «Жуткое племя Ленга» — да-да, помню я эту киношку по Г. Ф. Лавкрафту, за которую ты слупил десять процентов и в Голливуде, и на телевидении, и за повторные показы, — но много ли мы тогда понимали? В те времена на вечеринках мы распалялись, всего-то-навсего потанцевав щека к щеке; девочки носили носочки и нижние юбочки, чтобы верхняя юбка пышнее лежала; а если ты приходил в школу в безрукавке, ну что ж, о’кей — в Центральной процветало свободомыслие, — но только, пожалуйста, чтобы гладкая, без рисунка. Однако ж я знал, что мозгов Алу не занимать, так что предоставил говорить ему, а сам только кивал при каждом удобном случае. В ту пору я был ноль без палочки.

— Сэр, мы с Джимом обеими руками за интеграцию, и мы оба считаем, либерализм — это просто здорово, но… хм… — начал было Ал.

Директор смерил нас этаким характерным взглядом. Ой-ёй…

— Но? — осведомился он холодным как лед голосом.

— Видите ли, сэр, — продолжал Ал, — мы насчет Сисси Джексон. Мы считаем, она… хм… больна. Ну, то есть не лучше ли будет, если… ну, то есть все говорят, что она только что из больницы, и нам всем это тяжело, а уж ей-то, надо думать, еще тяжелее приходится, и не рановато ли ей…

— Сэр, — промолвил я. — Копполино хочет сказать, мы ни разу не против интеграции белых и негров, но это — никакая не расовая интеграция, сэр, это интеграция в среду нормальных людей чокнутой психопатки. Ну, то есть…

— Джентльмены, возможно, вам небезынтересно будет узнать, что в IQ-тестах мисс Сесилия Джексон набрала больше баллов, нежели вы оба. А руководители театральной секции сообщают, что таланта в ней больше, чем в вас обоих, вместе взятых. А учитывая ваши оценки за осенний семестр, я ничуть не удивлен…