Королевская лепёшка - Зинаида Канониди

Зинаида Михайловна Канониди

Королевская лепёшка

Рыбаки стаскивали лодки в воду, и гравий скрежетал под их ногами.

Ахмет тоже налёг плечом на корму лодки.

— Молодчина! — похвалил его отец. Но когда лодка закачалась на волнах и мальчик полез в неё, остановил сына: — Сегодня тебе нельзя с нами. Останься, сынок.

Ахмет чуть не заплакал. Он шлёпал по воде вслед за лодкой, пока корма не вырвалась из рук.

Налегая на вёсла, отец крикнул ему:

— Беги в кузню, к Паше́! Скажи, вернусь с большим уловом, пусть ждёт!.. Понял?

— Понял.

На лодках поставили паруса, и ветер разом наполнил их. Разноцветные паруса быстро уменьшались и, наконец, стали как чёрные точки у самого горизонта.

Ахмет опустил голову. В шипящей пене прибоя он вдруг увидел небольшую, с ладонь, черепашку. Она упрямо выбиралась из воды. Панцирь на ней был тёмный, почти чёрный. На панцире проступали выпуклые прямоугольнички и блестели, как лакированные. А из-под панциря на змеиной шейке вылезала головка — зелёная, с ярко-жёлтыми крапинками, с круглыми глазками.

Когда большая волна схлынула, черепаха торопливо поползла по мокрому песку, оставляя на нём ямки от когтистых лап и прямой след от хвоста. Но стоило Ахмету взять черепашку в руки, как она быстро втянула голову, лапы и хвост под панцирь и стала как обыкновенный круглый камень.

Ахмет сунул мокрую черепаху в карман и поплёлся домой.

Уходя в море на промысел, отец всегда оставлял Ахмету сушёной рыбы, оливкового масла и немного муки. Он считал, что такой взрослый парень (Ахмету исполнилось восемь лет) может сам о себе позаботиться.

Но когда Ахмет вернулся домой, то увидел, что все запасы кончились — ни муки, ни масла, ни рыбы… Почему-то отец сегодня так спешил, что не успел даже поесть, не то что сходить на базар. Ахмету оставалось одно: самому отправиться за продуктами. Правда, денег у него не было, но что за беда? Если помочь крестьянину-феллаху отыскать свободное место под навесом, получишь монетку или апельсин.

Ахмет брёл по базару, подбирая с земли капустные листья для своей черепашки.

Вдруг он остановился. От глиняной печки под навесом повеяло таким вкусным запахом свежевыпеченного хлеба, что у него засосало под ложечкой.

Пекарь Хашим как раз вынимал белые лепёшки и швырял их на стойку, громко приговаривая:

— Кому королевских лепёшек? Вкусные, горячие лепёшки!

— Королевские? — удивился Ахмет. — Дядя Хашим, ты печёшь для короля?

— Я пеку для всех, кто мне заплатит! — ответил Хашим.

— Но почему тогда твои лепёшки — королевские? — не унимался Ахмет.

— А потому, что сегодня праздник, «королевский день»!

— Сегодня обыкновенный день, никакой не праздник! — возразил Ахмет.

— Это здесь, у нас в Алжире, обыкновенный, а во Франции — королевский. Уж поверь мне, я знаю французские обычаи. У меня друг там, француз, Шарлем зовут. Мы с ним всю страну исколесили в поисках работы. И на Сене суда разгружали, и в долинах виноград собирали… Только вернулся я домой таким же бедняком, каким уехал. Печка да дочка — вот и всё моё богатство! — печально пошутил Хашим.

— А важный господин, мосье Шарль, разбогател?

— Важный господин? — расхохотался Хашим. — Он такой же бедняк, как и я. Даже хуже меня. У него ни печки, ни дочки. Настоящий пролетарий. Откуда ты взял, что Шарль — важный?

— У отца рыбу скупал важный господин, звали его мосье Шарль, — сказал Ахмет, проглотив слюну.

Хашим заметил это.

— Хочешь отведать? — спросил он, вынимая лепёшку из печки. — Только сначала подмети тротуар возле прилавка.

Ахмет проворно подмёл тротуар, даже полил водой, чтобы улеглась пыль, и, сполоснув руки из кувшина, подошёл к прилавку.

— Кусай осторожно, не сломай зубы, там сюрприз, — сказал Хашим, подавая лепёшку.

— А что такое сюрприз? — спросил Ахмет, перебрасывая обжигающую лепёшку с руки на руку.

— Это такой подарок, неожиданный. Я почти в каждой кое-что запёк.

— А что?

— Там увидишь.

Ахмет отщипывал маленькие кусочки и осторожно жевал. «Как вкусно! — думал он. — И зачем ещё какой-то подарок?»

Через толпу пробирались два парашютиста в размалёванной пятнами форме. Хашим издалека приметил их и закричал:

— Мосье! Отведайте королевских лепёшек! Сюрприз принесёт вам удачу!

Парашютисты, посмеиваясь, стали разламывать лепёшки. Они не были голодны, как Ахмет, потому не ели, а просто крошили хлеб пальцами. Один обнаружил в своей лепёшке оловянного солдатика, другой — пуговицу от лейтенантского мундира.

— Поздравляю, мосье! — засмеялся Хашим. — Такая пуговица сулит продвижение по службе!

— А мне, что ж, так всю жизнь и оставаться рядовым? — возмутился тот парашютист, кому достался солдатик, сгрёб его с прилавка вместе с пуговицей и кусками лепёшки и, не глядя, со злостью швырнул через плечо.

В это время, объезжая густую толпу, на край тротуара боком въехал чёрный лимузин. Оловянный солдатик чуть слышно звякнул, ударившись о стекло машины, но сидевший в ней полковник дёрнулся так, будто в него попала пуля.

— Проклятье! — выругался он и, опустив стекло, уставился на парашютистов: — Какой части?

Солдаты вытянулись, но ответить не успели: шофёр, заметив в толпе просвет, резко повернул руль и устремился вперёд. Машина с рёвом умчалась.

— Да это же сам полковник Шевалье! — ахнул Хашим. — Ну, держитесь, он вас из-под земли достанет!

Солдаты обозлились, перевернули прилавок Хашима и бросились бежать.

Хашим поднял руки к небу.

— Покарай их, аллах! Все лепёшки на земле! И денег не заплатили!

Ворча, Хашим с трудом поднял прилавок и стал готовить тесто для новой партии лепёшек. Ахмет слышал, как он ворчал про себя:

— У, собаки, понаехали! Вся Африка для них — королевская лепёшка! Там куснут — золото, там — алмазы!.. Мало нам своих богатеев, ещё эти полковники со своими парашютными войсками! Но скоро и они поломают себе зубы, всему приходит конец!.. А ты чего тут торчишь? — набросился он на Ахмета. — Убирайся подальше, пока какой-нибудь головорез не пристрелил тебя! Это же всякая мразь со всего света сюда понаехала. Не знаешь разве? Напьются и куролесят, стреляют в кого попало!

— Но, дядя, — сказал Ахмет, — в моей лепёшке ничего не оказалось!

— И будь доволен! — буркнул Хашим. — Наелся — и хватит с тебя! Иди домой, — сказал он уже ласково.

Ахмету хотелось ещё лепёшек, хотя бы из тех, что валялись, затоптанные, в пыли на тротуаре, но он постеснялся поднять их и побрёл дальше.

Шёл и думал: «Как странно: наша Африка похожа на лепёшку. И в земле есть всякие богатства. А отец говорит, что всё забирают себе богачи — свои и чужие… Чужих даже больше — из Франции, Бельгии, отец говорил… И они ещё недовольны, что мы здесь живём. Я сам слышал, как один толстяк в белом костюме ворчал, сходя по трапу на пристань: «Хороший город Алжир, жаль только алжирцев много!»

Наконец Ахмет добрался до окраины. Здесь, среди груд мусора, рассохшихся бочек и поломанных ящиков, стояли халупы, кое-как собранные из ржавой жести, фанеры и картона. На пороге хижин сидели только старики и старухи. Все остальные, кто мог хоть что-то делать, как-то зарабатывать семье на хлеб, ушли в город или слонялись в порту.

Ахмета то и дело окликали, спрашивали, куда он идёт и где его отец. «Храни тебя аллах!» — бормотали старики вслед мальчику. Они любили его и были ему благодарны: Ахмет не раз приносил им свежей рыбы, если у отца был хороший улов.

Вот и кузня Паши́. Это единственное каменное здание в посёлке бедняков. Правда, крыша на нём едва держится, и первый же крепкий вздох горячего ветра-сирокко может снести листы гофрированной жести… Широкие двери распахнуты настежь, и в горне светятся угли.

— Мир вам, дедушка Паша́! — сказал Ахмет, входя в кузню.

— Да хранит тебя аллах! — ответил седобородый старик в кожаном фартуке.

Никто в посёлке не звал кузнеца по имени, все называли его Пашой, потому что он с гордостью говорил: «Пока у меня есть эти руки и голова на плечах — я сам себе паша́». Ахмет не знал, что Паша́ — вовсе не имя, что это слово означает то же самое, что у других народов — царь, король.

— Почему тебя не было так долго? — спросил Паша́. — Или случилось что?

— Я ходил на базар… Дома нет муки.

— А где отец?

— Ушёл в море.

— Он ничего мне не передал?

— Он сказал, что вернётся с большим уловом и чтоб вы его ждали.

Кузнец кивнул головой и принялся сильнее раздувать горн.

Только теперь Ахмет вдруг вспомнил о своей черепашке. Бедная, она совсем измучилась в кармане. Он вынул черепаху и подержал в ладони. Черепашка лежала не шевелясь. Ну, камень и камень!