Падение - Олег Котенко

Котенко Олег

Падение

Олег КОТЕНКО

ПАДЕНИЕ

Разбудил меня стук в дверь. В наружную дверь, что ведет на лестничную площадку. И стук был знакомый. Стучали не так, как стучат, когда не работает звонок. Стучали кулаком и, видимо, с сильным размахом. - Заявился... Переборов себя, я поднялся с дивана и направился к двери. Открыл свою, в перегородку. Снаружи послышалась возня и невнятный мат. Думал подождать, пока пришелец угомонится, но тот колотил с еще большим усердием. Звонко щелкнул замок. Некоторое время я созерцал качающегося и тупо смотрящего на меня соседа, потом спросил: - Ну? Чего? Тебе за каким хреном ключи дают? - Да-а! - промычал тот в ответ. - Ключи, б..! На... мне ключи! Я взял соседа за шиворот и завел в перегородку, направляя головой к его двери, но он отмахнулся и повернул свою морду ко мне. "Все, сейчас начнется..." - Я этой ..... не хочу! - с надрывом в голосе принялся мычать сосед. - Я жить хочу, пон... понимаешь? - Скорей бы ты сдох, - пробурчал я в сторону и потянулся к выключателю. Сосед намека не понял. - Подожди! - взвыл он. - Я этой ..... не хочу! Я жить хочу-у! Последнее "у-у" получилось у него какое-то скуляще-жалобное, вот-вот пустит горькую проспиртованную слезу. - Не хочу этой .....! - продолжал выть сосед. - Жить хочу! Потом положил мне на плечо широкую шахтерскую ладонь, опустил голову и уже промычал уже спокойнее. - Быдло я. Хлопнул ладонью по плечу - сначала моему, потом по своему и, наконец, ушел в квартиру. Через пару минут оттуда донесся крик, подобный заводскому гудку, если сравнивать интонации: "Ма-ать!" Но его я услышал уже из квартиры, из-за наглухо запертой двери. Хорошо, если спать упадет, а если нет - мать будет тарабанить уже в мою квартирную дверь и умолять вызвать милицию. Милиция если и приедет, то только к следующему утру, а к тому времени она уже преисполнится готовности перегрызть глотку любому, кто скажет кривое слово в сторону ее сыночка. И не удержался от улыбки, вспомнив, как вышел утром из дому и встретился с ней. Пошаркав взглядом по площадке и заметив несколько окурков, брошенных сверху, она начала причитать: "Вот, что за жизнь такая, кругом алкоголизм и наркоманИя!" Хотел было сказать: "А давно ли всей семейкой квасили? Давно дед твой от этого загнулся - даже хоронить как положено не стали!" Хотел да не сказал. Потом такое по двору пойдет, что спокойно в подъезд не зайдешь. ...Я захлопнул книгу и с сожалением поставил ее на полку. Сколько ждал отпуска, сколько нервов намотал на руку, пока он, наконец, наступил, а он, сволочь, все так же под диваном пылится. В соседней квартире еще полемизировали на тему десятки, которая уже "х.. знает какая подряд", но с явной усталостью в одном и во втором голосе. Скоро _этот_ скомкает в широкой шахтерской ладони желанный червонец и отправится заливать нашептанное дворовыми бабками горе. А мать еще долго будет зыркать на меня. И еще она всегда, при любой возможности, стоит за дверью и слушает. Приходят же друзья, выпиваем, разговариваем, а она слушает и несет потом во все тот же двор. Иногда такое зло берет, что, кажется, взял бы да так саданул бы по маковке, чтоб язык-то не распускала... Забулькал и пустил струю пара чайник. Установившееся было спокойствие прорвал истошный бабский вопль. Я лишь обреченно вздохнул - такое случается примерно раз в неделю. Тут же грохнула отброшенная в сторону наружная дверь. "Рома, дай ему, дай ему!" - орала Мать, а Сынок, видимо, мутузил Рому, что живет этажом ниже. Я отхлебнул чая и уставился в окно. "Дай ему, дай ему!" Четыре раза бумкнули часы в зале. "Ро-ома-а!" Послышался звон стекла и звук падающего тела. А вслед за ним озверелое рычание и, опять, вопль. До бутылей, сволочи, добрались! Я, я эти помидоры выращивал, я их тянул за полсотни километров, я в сорокаградусной жаре на кухне их консервировал, а каждая упившаяся скотина будет бить мои бутыля! Я рванул на себя дверь. Рома стоял у стены с разбитым носом, Сынок валялся на полу, беспричинно завывая на манер выпи. Во, скот! Хоть ломом по голове бей - нихрена! А рядом с правым плечом сынка поблескивали в желтом рассоле осколки бутыля. Я схватил стоящий у сточной трубы (эта труба идет с крыши через все этажи) стальной уголок и с каким-то упоением опустил его на грудь Сынку. Тот ухнул и покраснел. - Что-о дела-ае-ешь! - Мать в один прыжок пересекла перегородку и схватила меня за руки да так и повисла на них, будто мешок. Рома, похоже, пришел в себя, размазал рукавом кровь по лицу. - Пошла ты на...! Он вышел на площадку и пошел к себе. Я стряхнул ухающую и ноющую тушу с себя и бросил уголок. - Ну и дура же ты! Он тебя не завтра, так послезавтра удушит или прибьет. - Не прибьет, - она с вызовом подняла голову и вытерла руки о грязный фартук. - На мать рука не подымется! Я схватил куртку и вышел. Была весна и это, пожалуй, единственное, что радовало. Весна в той поре, когда цветет почти все, что способно цвести и воздух густ от этих ароматов. Я задержался на крыльце. Обычно внушающий отвращение двор с вечно сидящими на ступеньках - не пройдешь! - подобиями Сынка и тупым негритянским рэпом из беседки далеко слева выглядел как-то по иному. От черемухи прямо над крыльцом исходили такие волны цветочного аромата, что долго дышать ими было просто нельзя. - Лечу-у! Дети разом вскинули головы. "Давно не слыхать было", - подумал я и сам посмотрел вверх. Из окна соседнего дома - из окна девятого этажа! выснулась по пояс фигура в грязной рубашке в клетку. "Летун" встал на подоконник на колени и развел руки в стороны, устремив затуманенный взгляд в сиреневое майское небо. Домой я вернулся около восьми и встретила меня телефонная трель. Несколько секунд я постоял, послушал, закрыв глаза, как льется приятный звук и только потом поднял трубку. Надо сказать, приятный для слуха телефонный звонок - великая вещь! - Макс! Мы сейчас! Мы приедем, окей? - Окей, - обреченно согласился я, потому что знал: от Виталика не скроешься. Откажешься - сделается обиженным, выставит эту обиду передо мной да еще приукрасит так, что куда там... кому-нибудь, кто хорошо расписывает посуду! Сейчас - это через полчаса. Виталик скорее всего звонит от Андрея, а тот живет в получасе ходьбы от моего дома. Вместо того, чтобы прибрать, а наоборот разбросал все вещи так, чтобы пройти было совершенно невозможно. Раскидал по всей прихожей обувь, будто бы невзначай свалил с вешалки еще с зимы висящую там одежду, а в зале и на кухне устроил форменный кавардак. Но кавардак с оттенком творческого беспорядка! Для этого достаточно было рассыпать по комнате старый ненужные распечатки своих черновиков. Пускай думают, что водят знакомство с будущей литературной звездой. Еще я извлек из холодильника наполовину пустую бутылку "Старки". Они пришли, когда уже начало смеркаться. Я без вопросов открыл дверь и, как и ожидал, увидел на пороге Виталика с Андреем. Виталик с торжественным выражением на лице выставил перед собой левую руку, в которой держал за горлышко зеленую прямоугольной формы бутылку. - Привет, - я поздоровался с каждым за руку и кивнул на бутылку. Что это? Когда Виталик повернул ее этикеткой ко мне, улыбка на лице Андрея стала слишком широкой даже для него - он всегда улыбается так, что рот до ушей. А мне при виде двух цифр - 60 и значка градусов стало плохо. - Это что? - повторил я свой вопрос ослабевшим голосом. - Приглядись к этикетке! - они оба расхохотались. Я и сам улыбнулся: на этикетке был изображен я, сидящий за книгой и уплетающий немалых размеров вилкой страницы. - Книгочейская особенная! - Самогон что ли? - спросил я уже на кухне, когда Виталик сосредоточенно шарил по шкафам в поисках сосудов, мало мальски пригодных для распития шестидесяти градусов безобразия. - Ага, - кивнул Андрей. - Да ты не бойся, продукт - зе бест куалити! Меня передернуло от истинно пролетарского произношения Андрея. - Изготовленный по особой технологии, - продолжил тот. - Рецепт держится в строжайшем секрете. Слышь, Виталь, может, продадим рецептик-то? - Кому? - Да хотя бы тому же "Союз-Виктану". Разбогатеем. - Ага, жди, - Виталик наконец раздобыл три пластмассовых стаканчика и, предварительно вымыв и вытерев их, поставил на стол. - Закусь есть? Я принес из перегородки один из четырех уцелевших бутылей с помидорами. - О! И закусить, и похмелиться. Отлично. Ну, Макс, первый тост у нас за женщин, но мы выпьем за тебя. И Виталик опрокинул стакан, так что его немалой крепости содержимое с глухим, чем-то напоминающим голос моего телефона, бульканьем влилось в его нутря. Он тут же закинул в рот маленький помидорчик и принялся его жевать.