Вместо разлуки - Галина Нерпина

Галина Нерпина

Вместо разлуки: книга стихов

По ту сторону зла не бывает добра.

Но поможет отчаянье видеть друг друга,

Чтоб вдвоём до забвенья, то бишь до утра,

Удержаться внутри освещенного круга.

Просыпаясь детьми, так легко рассмотреть

Эту жизнь, как мельчайший узор на обоях.

Напиши «всё сбылось», чтобы тут же стереть…

Всё равно ты не знаешь, что это такое.

Ты всё время маячишь на дальнем плане,

Где-то там у финской почти границы;

Пустоту помешиваешь в стакане

И уже окончательно бросил бриться.

Наплевав на физическое расстоянье,

Наши ссоры ширятся и крепчают.

Абсолютно просроченное расставанье

Люди будто вовсе не замечают.

Настигая холод времён нездешних,

До которых рукою подать как близко,

Мы идём по кругу ошибок прежних,

Совершив последние в этом списке.

В темноту уходят рассвет недавний

И Нева, по которой гуляет ветер,

И громадный ливень, как гнев нежданный,

Обращенный сразу на всё на свете.

Там в конце, быть может, и брезжит что-то…

Я себе пишу на асфальте мелом,

Что стоят туманы вокруг болота

И мне нет до тебя никакого дела.

Не хватило духу сказать тебе

(От зимы оставив кусочки льда,

Лихорадкой выступив на губе,

Повторив счастливое «никогда»).

Пару строк найдя не ахти каких -

Не побег, а детская беготня! -

Ты легко поймёшь, что твой гнев утих,

Ты давно не сердишься на меня.

В нашей сказке добро побеждает зло -

Опускаясь вглубь, уходя за грань.

Королю немножко не повезло.

Что же делать, время – такая ткань,

Что потом, вступая в свои права,

Только память и длится, сплетаясь с ним…

У любви особенность такова,

Что, согревшись, долго глотаешь дым.

Но привычка и вправду сильнее нас:

Как монетку в море, бросать словцо.

Я тебя целую в последний раз,

Уходя, заглядываю в лицо.

А что корабль? – такие же дрова…

Но опьяняет запах древесины, -

И океан качает острова

И выгибает гибельную спину.

И тяжко дышит, жадно лижет дно,

Смыкает челюсти, растягивает мили.

Он бесконечность отдал бы за то,

Чтобы вот так ворочаться под килем.

Его душа летит куда-то вбок.

Волна шипит, на звёзды натыкаясь.

И розовеет медленно восток,

От страсти океанской раскаляясь…

Блажен, кто понимает шум его

И что он прячет в глубине упрямо.

А с берега не видно ничего…

Холодная пустыня океана.

Когда досуг мы страсти подчиним

Столь явно, что смутится добродетель,

Мы никому вреда не причиним.

Здесь тишина – единственный свидетель,

Она же потерпевший. Через край

Лесное озеро не проливает воды.

И если б не дождливые погоды,

Вид из окна напоминал бы рай.

Здесь золотой песок стоит в часах -

И каждый час вознаграждён сторицей.

Лес тянется до западной границы

И, обессилев, тает в небесах.

И слышно, как легко жужжит пчела,

И кажется необычайно важным

Вести подсчёт порывам ветра влажным.

Так много всюду нежности и зла.

Давай заснём до будущей весны.

Давай обратно повернём не вскоре:

Увидим, как гуляют на просторе

Под веками всезнающие сны.

Мысль о смерти,

как рыба, уходит прочь.

В темноте, качаясь,

стоит печаль.

Этот сон повторялся уже точь-в-точь.

Мне не жаль этой жизни?

Конечно, жаль.

Упиваясь слезами, мутнеет глаз.

Повернусь к стене, ибо дальше – скорбь,

Если время,

сейчас разделяя нас,

Через тысячу лет получает дробь.

Заведи часы поперёк «тик-так»,

Поскорей забудь, не держи в уме,

Что любить свободу

возможно так,

Что уже нестрашно лежать во тьме.

Я хочу сказать, что терпеть любовь

Невозможно долее. И, по дну

Своего желанья спасаясь вплавь,

Ты опять оставляешь меня одну.

В пустоте безвоздушной вопросы повисли.

Значит, скоро мой выход, – и я тебе снюсь.

В этой старенькой пьесе с пробелами смысла

Обозначено место, где я появлюсь.

Слово больше, чем жизнь, – и расходится с нею,

Прорывая истёртую, тонкую ткань.

Я, должно быть, совсем говорить не умею.

Но зачем эти слёзы сжигают гортань?

Просто так моя память, вобравшая мёртвых,

Гнев нежданный, забвенье, прощанье и сон,

Прорывается вдруг в этих звуках нетвёрдых.

Угасающий разум почти невесом…

Я готова нарушить молчание – ибо

Сквозь него не проступят рожденье и смерть.

Спи, мой Гамлет, под камнем, похожим на рыбу.

Только даты, наверное, можно стереть.

Что-нибудь из Улисса?

Варяг или грек,

Кто теперь разберёт? – Все мы, в общем, похожи.

И по раннему снегу идёт человек.

Он уходит. И быть по-другому не может.

Успокойся, подумай, уйми свою прыть.

Потому что следы сохраняют вернее

Всё, что так горячо мы старались забыть.

Но – увы! – утро вечера

Не мудренее.

Так, сон во сне разыгрывая в лицах,

Из ничего рождаясь, из черна,

Вокруг себя вращается и длится

Не полная, но полая луна.

Ей чудится, что, вылетев из ульев,

Над нею звёзды делают круги:

Они горят – следы от поцелуев,

И холодеют сладко позвонки.

И в ней опять дрожит посередине

Всё тот же звук, один лишь звук пустой;

Ей светит – в наказанье за гордыню -

Избавиться от тяжести земной.

И по лицу её проскальзывают тени,

Приплясывают тени от теней

Случайной птицы, бабочки, растенья…

И ничего не оживает в ней.

Сплошное небо не пропустит луч.

Тишайший снег, не тронутый распадом,

Идет стеной из помрачённых туч.

И землю зачехляет снегопадом.

Минуя древний хаос, он спешит

Не упустить подробности из виду.

И нитками суровыми прошит

Холодный берег здешней Атлантиды.

Счастливый снег, не зная ничего,

Всё озарит своей печалью кроткой,

И долгая разлука – сквозь него

Просвечивая – кажется короткой.

И человек, один в своём дому,

Зажжёт свечу и спичку бросит на пол,

Припоминая: времени ему

Всего-то и осталось – кот наплакал.

Оттого что я тебя жалею,

Почему-то только тяжелее.

Вот оно – чего я так боялась:

Не привычка даже, а усталость.

Плакать хочется. Но незачем… И нечем.

Мы болезни этой не излечим.

Пустоту попыткой приумножим.

Труд велик, но результат ничтожен.

Так я думаю. Хотя ещё так рано.

Наше время капает из крана.

Я с тобой – как хлеба просит нищий,

Тень свою умалишённый ищет…

Горе – только горе. И не боле.

И оно терпимей острой боли.

С ним живут, не призывая к мести,

И не прячутся, как от дождя, в подъезде.

Ржавая жижа чернеет в весенних каналах -

Словно земле перелили чужую ненужную кровь.

Волны по небу прокатятся слева направо,

Приподнимая луны усечённую бровь.

То отвернётся она, то глядит исподлобья;

Глубже ныряет – и хуже отсюда видна.

В свете рассеянном чудятся всюду подобья:

Город холодный, прозрачная площадь, стена.

Царская прихоть: языческий храм на болотах.

Тьму отделяет от тьмы, чтобы слиться вдали с темнотой.

Ночью бессонной свои наполняющий соты

Каменный улей.

Несбывшийся дым золотой…

Нас никто не найдёт,

Потому что никто и не ищет.

Если жизни насчёт -

Так давно от неё пепелище…

Это бред или брод?

Уместясь в моём сердце убогом,

Ты – как целый народ,

Почему-то оставленный Богом.

Раз нельзя перестать -

Ты мне время хотя бы ускоришь…

Если чаще глотать,

Проступает чистейшая горечь.

Не читай между строк.

Здесь одна лишь тоска без просвета.

Это просто листок,

Как и прочие,

канувший в Лету.

Пион качнёт чалмою иноверца,

Немного солнца и дождя пролив.

И ветра недоверчивый порыв

Несёт трилистника сухое сердце…

Любви моей роскошный недолёт!

Но с абсолютным слухом первой скрипки,

С блаженным мороком рассеянной улыбки

И точным временем наоборот.

Кончил жук самосожженьем,

В жадном затрещал костре.

Стал игрой воображенья,

Чёрной точкой в янтаре.

Кто летает против правил -

Выбирает верный путь.

Ничего нельзя исправить,

Никого нельзя вернуть.

Дыма вьющаяся тропка.

И огня живая медь.

Всё душе его неробкой

Вмиг дано запечатлеть.

Владимиру Корнилову

Круглится летняя дорога.

Коротким счастьем пахнет хмель.

О, чья неясная тревога

Качает ночи колыбель?

Она плывёт в воздушной пене -

И так внезапно вдруг видна

Сквозь вероломство светотени

Дневных событий глубина.

И тяжесть Яблочного Спаса

Наутро ссыплется в ведро,