Год лягушки - Светлана Сухомизская

Год лягушки

Светлана Сухомизская

Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».

It’s the last battle, baby,

It’s the battle for your heart.

© Светлана Сухомизская, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1

Зайдя в подъезд, она поежилась и тяжело вздохнула. Ни одна лампа не горела. Это означало – девять лестничных пролетов в темноте.

Вдыхая привычный запах подвальной сырости и жареного лука, она сделала несколько шагов и правой рукой нашарила перила.

На площадках между этажами еще можно было что-то разглядеть – из окон пробивался свет от фонарей во дворе – но на этажах стояла кромешная темнота. Главное – не задеть какой-нибудь из выставленных соседями на лестницу предметов. Когда в подъезде в прошлый раз не было света, она зацепилась о чьи-то детские санки – и ногу поцарапала, и колготки порвала.

Поэтому каждый этож она пересекала, присев чуть ли не на корточки – медленно, маленькими шажками, шаря перед собой вытянутой рукой. Это помогло ей избежать встречи с грудой макулатуры и каким-то ведром – очень грязным на ощупь. Санки тоже были на прежнем месте, и она порадовалась своей осторожности – на сей раз колготки уцелели.

Наконец, дойдя до пятого – последнего – этажа, она выпрямилась, облегченно вздохнула и уверенным шагом направилась к своей двери.

И чуть не упала, споткнувшись обо что-то мягкое.

Безобразие! Черт знает что такое! Так и шею не долго сломать! Мешки с мусором они теперь бросают прямо возле дверей что ли?

Она вслепую порылась в сумке, с трудом нашла ключи, на ощупь вставила их в замочную скважину. И, включив свет в коридоре, обернулась назад, чтобы посмотреть, чем на этот раз порадовали ее соседи.

И захлебнулась криком.

Посреди лестничной площадки в луже крови лежало неподвижное человеческое тело…

Перечитав текст на экране, я тяжело и злобно вздохнула и, взявшись за мышь, перевела стрелку курсора вверх, к правому краю экрана. Щелкнула по крестику.

«Сохранить изменения в документе „ДЕТЕКТИВ 3“? – невозмутимо осведомилась программа. – Да? Нет? Отмена?». В ответ я перевела курсор на прямоугольник с надписью «Нет» и надавила указательным пальцем на правую кнопку мыши с такой силой, что мышь хрустнула. Ничего, переживет. В прошлый раз я вообще запустила ею в стену.

Я снова вздохнула. Посидела немного, бессмысленно уставившись в экран. Иконки программ и файлов были выложены поверх кустодиевского «Морозного дня». Другие, то есть нормальные люди вывешивают на рабочий стол пальмы и приветливый морской пляж, а у меня на мониторе был такой же зимний холод, как и за окном.

Я смотрела на пейзаж, и горечь переполняла меня. Другие, то есть нормальные люди наслаждаются солнечными зимними деньками, – а солнце такая редкость в декабре! – прогуливаются среди сугробов, катаются на коньках, а то и на лыжах, а после, разрумянившиеся от мороза, хохочущие, заходят в кафе, заказывают глинтвейн и блинчики с малиновым сиропом… А я словно, вампир в гробу, заточена в проклятой редакции – выползаю из дома в темноте, возвращаюсь в темноте… Но мало того, что я не показываюсь на улице! Даже дома нет мне счастья! Вместо того, чтобы упасть на диван и читать взятую полгода назад у Катьки книжку «Бегущая с волками» (необходимую каждой женщине, озабоченной самопознанием) или хотя бы смотреть по телевизору что-нибудь приятно отупляющее, я сижу, скрючившись в три погибели и луплю по клавиатуре, как проклятая. И хоть бы от этого был какой-то прок! Сколько я написала за полмесяца? А сколько из этого осталось в виртуальной папке с незатейливым названием «Детектив 3»? Пара куцых файлов: в одном – строчки три, в другом от силы десять. Одна радость, прогресс позволяет обходиться без бумаги, а то страшно подумать, сколько деревьев погибло бы зря!

Я нашарила на столе пачку «Парламента» и, неприятно пораженная ее легкостью, заглянула внутрь. В пачке сиротливо перекатывались две сигареты. Как такое могло произойти? Я же открыла новую, прежде чем сесть за компьютер… Не веря в очевидное, я перевела взгляд на пепельницу, и обнаружила, что та до краев полна мятыми окурками. Итак, у меня осталось только две сигареты. Жизнь становится все более удивительной. Но, к сожалению, все менее прекрасной.

Жадно затянувшись предпоследней сигаретой, я подняла глаза вверх, на висящую над столом пробковую доску. На доске, утыканной кнопками всех цветов и калибров, болталось немало ценной дряни. Несколько фотографий: мама на верблюде, разрумянившаяся Катька, тянущая рюмку к объективу, я в обнимку с обнаженным мраморным мужчиной представительной наружности… Визитные карточки, рекламные листовки, огрызки бумаги с неизвестно чьими телефонами… А в самом центре доски на четырех золоченых круглых кнопках – изготовленный на домашнем принтере транспарант формата А4. Надпись суровым крупным шрифтом – таким в годы революции набирались заголовки большевистских газет: «НИКОГДА! НЕ ЖДАТЬ! ТЕЛЕФОННЫХ! ЗВОНКОВ!». Да, призыв уже устарел. Телефонных звонков я ни от кого больше не жду. Негромко хмыкнув, я завела новый файл, постучала по клавишам, пощелкала мышью и отправила результат в печать. Принтер замигал зелеными огоньками и, попыхтев немного, выложил в лоток лист бумаги.

Я взяла лист за уголок и помахала им в воздухе, чтобы дать чернилам высохнуть. Отколола старый лист с пробковой доски и заменила его свежим.

Новый лозунг гласил: «КУРИТЬ – ЗДОРОВЬЮ ВРЕДИТЬ!».

Сделав последнюю затяжку – огонь дошел почти до самого фильтра, – я смяла окурок о дно пепельницы, закрыла ноутбук и, старательно отгоняя образы глинтвейна и блинчиков с малиновым сиропом, настойчиво маячившие перед моим мысленным взором, поплелась на кухню – нанести неофициальный дружественный визит холодильнику.

Но не успела я сделать и двух шагов, как дверной звонок издал душераздирающую трель. Человек неопытный решил бы, что в доме начался пожар или в милицию поступил сигнал о заложенной бомбе, но я даже не подпрыгнула, только с невозмутимым видом сменила направление движения и вместо кухни направилась в коридор.

За дверью, как и следовало ожидать, стояла Катька, запорошенная снегом, словно Дед Мороз. Сходство с милым дедушкой довершали два туго набитых пакета с логотипами универсама «Перепутье».

– Ты хоть знаешь, сколько времени? – спросила я вместо приветствия.

– Главное, ты знаешь! – заверила меня Катька, тоже не обременяя себя следованием этикету, и, не дожидаясь моего приглашения, вперлась в коридор, задевая пакетами стены и дверь. Один из пакетов отозвался на удар подозрительно знакомым позвякиванием. – Я просто шла мимо, гляжу, у тебя в окошке свет горит. Дай, думаю, зайду!

– Какое у тебя хорошее зрение, – восхитилась я. – Ты увидела свет от самого «Перепутья», и это при том, что у меня окна на другую сторону!

Ничуть не пристыженная, Катька самодовольно хрюкнула.

– Ну, я не виновата, что гора не идет к Магомету! – она сунула пакеты мне в руки, а сама стряхнула с плеч дубленку и, размотав с шеи шарф, полезла за тапками. – Мы с тобой уже сколько не виделись? Месяц?

– Какой еще месяц? Я на прошлой неделе к тебе заходила! В понедельник что ли, – прокряхтела я. Пакеты оказались тяжеленные.

– Что ты с ними обнялась, как с родными! Неси на кухню! А то уронишь еще по своей любимой привычке… «Заходила» она! Забежала, взяла двести рублей до получки и смоталась! Даже чаю не попила!

– Знаю я твои чаи! Ты их сначала полчаса кипятишь, потом полчаса наливаешь, потом полчаса подливаешь!

– Не нравится – не дружи!

– Да как с тобой не дружить, если ты на дом являешься!

– Являются только черти и призраки! Я прихожу!

– А время, кстати, как раз для призраков. Двенадцатый час, между прочим! А мне завтра на работу!

– У меня, можно подумать, выходной! – пожала плечами Катька, выкладывая на стол содержимое пакетов – нарезанные тоненько колбасы и сыры, пачку масла, хлеб, маринованные огурцы, оливки, двухлитровый пакет сока, две бутылки «Либфраумильха» и, конечно же, полукилограммовый пакет пастилы.

Я проглотила переполнившую рот слюну. В холодильнике моем, который я так и не успела проинспектировать, не было ничего, кроме антикварной банки морской капусты, купленной, кажется, еще бабушкой в эпоху тотального продуктового дефицита начала девяностых. А заглянуть туда я собиралась из чисто научного любопытства – втайне надеясь найти там повесившуюся от полной безысходности мышь.

Скомкав пакеты и отправив их в шкафчик под раковину, Катька покрутила носом и решительно направилась в комнату, где первым делом кинулась к балконной двери и, оглушительно кашляя, распахнула ее настежь.