Я не боюсь летать - Эрика Йонг

Эрика Йонг

Я не боюсь летать

Erica Jong

FEAR OF FLYING

This edition published by arrangement with the author and Synopsis Literary Agency

Серия «Мировой бестселлер»

Copyright © 1973, 1998 by Erica Jong.

© Крылов Г., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Посвящается Грейс Дарлинг Гриффин и моему дедушке Сэмюэлю Мирски

Выражаю благодарность моим неустрашимым редакторам Аарону Эшеру и Дженнифер Джозефи. А также Национальному фонду искусств за грант, который помог мне в создании этого романа. Мои благодарности Бетти Анне Кларк, Аните Гросс, Рут Салливан, Мими Бейлин и Линде Богин. Особая благодарность опекавшей меня музе, которая с самого начала выделила мне отдельную комнату.

Увы, любовь! Для женщин искониНет ничего прекрасней и опасней:На эту карту ставят жизнь они.Что страсти обманувшейся несчастней?Как горестны ее пустые дни!А месть любви – прыжка пантер ужасней!Страшна их месть! Но, уверяю вас,Они страдают сами, муча нас!

И вспомните, как часто мы, мужчины,Несправедливы к женщинам! Не раз,Обманывая женщин без причины,Мы учим их обманывать и нас.Скрывая сердца боль от властелина,Они молчат, пока приходит часЗамужества, а там – супруг унылый,Любовник, дети, церковь и… могила.

Иных любовная утешит связь,Иных займут домашние заботы,Иные, на фортуну осердясь,Бегут от положенья и почета,Ни у кого из старших не спросясь,Но этим не спасаются от гнетаУсловностей и, перестав чудить,Романы принимаются строчить.

1

По пути на конгресс сновидений, или молниеносная случка

Двоемужие – это когда у тебя на одного мужа больше, чем нужно. То же самое относится и к одномужию.

Рейсом компании «Пан-Ам» в Вену летели сто семнадцать психоаналитиков, и, по крайней мере, шестеро из них пользовали меня. А замуж я вышла за седьмого. Одному богу известно, почему я теперь так боюсь летать – гораздо сильнее, чем тринадцать лет назад, когда мои психоаналитические приключения только начинались. То ли причиной тому неумелость психотерапевтов, то ли моя неспособность к роли субъекта анализа.

Мой муж в терапевтических целях во время взлета ухватил меня за руку.

– Боже мой, она у тебя как лед.

Ему пора бы уже запомнить симптомы – мы с ним тысячу раз летали на самолете, и он так же держал меня за руку. Пальцы на руках и ногах становятся как ледышки, желудок подпрыгивает и упирается в ребра, температура кончика носа падает до того же уровня, что и температура пальцев, соски набухают и встают, как солдатики. И в течение одной оглушительной минуты мое сердце и двигатели работают в унисон, когда мы снова пытаемся доказать, что законы аэродинамики – не смешная выдумка, хотя в глубине души я уверена в обратном. Эта дьявольски успокоительная брошюрка «информация для пассажиров» и гроша ломаного не стоит; я уверена: только концентрация моей мысли (и убежденность моей матери, что ее дети погибнут в авиационной катастрофе) удерживает железную птичку в воздухе. Я поздравляю себя с каждым успешным взлетом, но без особого энтузиазма, так как часть моей персональной религии состоит в том, что стоит исполниться уверенности и расслабиться, как самолет тут же рухнет. Мой девиз: «Бдительность каждую секунду». Должно преобладать настроение осторожного оптимизма. Но вообще-то мое настроение скорее можно описать как осторожный пессимизм.

«Ну хорошо, – говорю я себе, – похоже, мы оторвались от земли и летим в облаках, но опасность не миновала».

Напротив, мы находимся в самом опасном участке воздушного пространства. И как раз над Ямайским заливом, когда самолет ложится на крыло и разворачивается, табло «НЕ КУРИТЬ» гаснет. Отсюда мы вполне можем с жутким воем устремиться вниз, распадаясь на тысячи горящих кусков. А потому я продолжаю концентрировать мысленную энергию, помогая пилоту (зовут его Доннели, и говорит он увещевающим голосом американца со Среднего Запада) вести эту хреновину вместимостью в двести пятьдесят пассажиров. Слава богу, у него стрижка ежиком и среднеамериканское произношение. Я бы ни за что не поверила пилоту с нью-йоркским говором – сама из Нью-Йорка, так что знаю, о чем говорю.

Как только мы отстегиваем ремни и в салоне начинается движение, я нервно оглядываю пассажиров – кто тут у нас на борту. Вот пышногрудая тетка-психоаналитик по имени Роза Швам-Липкин, у которой я недавно консультировалась – стоит ли мне отказаться от услуг моего нынешнего аналитика (которого, к счастью, нигде поблизости не видно). Вот доктор Томас Фроммер, грубоватый тевтонец, специалист по Anorexia Nervosa[1], – он был первым психотерапевтом моего мужа. А вот добродушный толстопузый доктор Артур Фит-младший, третий (и последний) психиатр моей подружки Пии. А вот занудный коротышка доктор Раймонд Шрифт, он окликает светловолосую стюардессу (зовут ее Нэнси), будто такси останавливает. В течение целого года, навсегда запечатлевшегося в моей памяти, я встречалась с доктором Шрифтом – мне тогда было четырнадцать лет, и я изводила себя чуть не до смерти голодом в наказание за абсолютно невинную взаимную мастурбацию на диване в родительской гостиной. Он упорно настаивал, что снившаяся мне лошадь – мой отец, а месячные у меня восстановятся, как только я «шоглашушь ш тем фактом, што я шенщина».

А вот улыбающийся плешивый доктор Харви Смакер, у которого я консультировалась, когда мой первый муж решил, что он Иисус Христос, и грозился прогуляться по пруду в Сентрал-парке. А вот фатоватый, одетый в сшитый на заказ костюм доктор Эрнест Клампнер, считающийся «блестящим теоретиком». Его последняя книга – психоаналитическое исследование Джона Нокса[2]. А вот чернобородый доктор Стентон Раппопорт-Розен, недавно ставший одиозно известным в кругах психоаналитиков Нью-Йорка, после того как переехал в Денвер и основал нечто под названием «Групповой сеанс психоанализа лыжников – бегунов на дальние дистанции». А вот доктор Арнольд Аронсон делает вид, что играет в шахматы с новой женой – до прошлого года она была его пациенткой – певичкой Джуди Роуз. Оба украдкой оглядываются – не смотрит ли кто на них, – на мгновение мой взгляд встречается со взглядом Джуди Роуз. Она прославилась в пятидесятые годы, записав серию сатирических баллад о псевдоинтеллектуальной жизни в Нью-Йорке. Своим заунывным и нарочито немузыкальным голосом она исполняла сагу о еврейской девушке, которая слушает курс в Новой школе[3], читает Библию ради ее стилистических достоинств, в постели спорит о Мартине Бубере[4] и влюбляется в своего психоаналитика. Теперь она превратилась в героиню своей баллады.

Кроме психоаналитиков, их жен и нескольких несчастных простых людей, которых можно по пальцам перечесть, есть еще и детишки психоаналитиков. Их сыновья – в основном мрачнолицые подростки в широких брюках колоколом и с волосами до плеч, они, почти не скрывая скептицизма и презрения, поглядывают на родителей. Я помню, как сама девчонкой путешествовала с родителями, непременно пытаясь сделать вид, что они не со мной. Я пыталась потерять их в Лувре. Убежать от них в Уффици! С задумчивым видом сидеть в одиночестве над бутылкой кока-колы в парижском кафе, не показывая, что эти крикливые люди за соседним столиком мои родители. Я, видите ли, воображала, что являюсь представителем потерянного поколения, особой, изгнанной из дома родителями, сидевшими в трех футах от меня. И вот я снова оказалась в собственном прошлом, или в плохом сне, или в плохом фильме: «Психоаналитик» и «Сын психоаналитика». В самолете, битком набитом психотерапевтами, над которыми витала моя юность. Вот уж попала, так попала – лечу над Атлантикой со ста семнадцатью психоаналитиками, многие из которых слышали мою длинную печальную историю, но ни один ее не помнит. Идеальное начало для того кошмара, в который грозило превратиться путешествие.

Направлялись мы в Вену, а повод для этого был исторический. Тысячу лет и много войн назад – в 1938 году – Фрейд, когда нацисты стали угрожать его семье, бежал из своего знаменитого кабинета на Берггассе. Во времена Третьего рейха даже имя его в Германии находилось под запретом; психоаналитиков, которым повезло, выгнали из страны, а другую часть, которым не повезло, отправили в газовые камеры. Теперь Вена устраивала пышную церемонию, приглашая психоаналитиков в связи с открытием музея Фрейда в его прежнем кабинете, где он принимал своих пациентов. Приветствовать гостей должен сам мэр Вены, а прием устраивался в псевдоготическом венском Ратхаусе[5]. Публику завлекали бесплатными закусками, бесплатным шнапсом, поездками по Дунаю, экскурсиями на виноградники, песнями, танцами, всевозможной мурой, научными журналами, речами и путешествием в Европу, расходы на которое вычитались из кармана налогоплательщиков. Но самое главное, гостей ожидало старое доброе австрийское, Gemütlichkeit[6]. Изобретатели Schmaltz[7] и крематория собирались продемонстрировать психоаналитикам, как здесь рады их возвращению.