Пока плывут облака - Мария Купчинова

Облака уплывают в даль

1

Маленький городской двор с трех сторон ограничен каменным забором, с четвертой – серая стена трехэтажного дома. Крайнее правое окно на третьем этаже открыто в любую погоду до поздней осени.

Во дворе – ни цветов, ни деревьев, только старые покосившиеся сараи, пыль да натянутые жильцами веревки для сушки белья. И еще детвора, которая проводит во дворе все свободное время.

Иногда кто-то из детей отрывается от игр, запрокидывает голову и смотрит на открытое окно. Из разговоров взрослых дети знают: там, возле окна, лежат в своей квартире два старика. Это вызывает даже не любопытство, скорее непонимание: как можно все время лежать? День за днем, год, другой…

***

– Зиночка, посмотри, какие облака…

Спит. Это хорошо, пусть спит. А облака… темно-серый цвет постепенно переходит в насыщенный синий, потом в лазоревый, отливающий лимонным…

Он не художник, не знает точные названия цветов, но ему кажется, что они должны так называться… С кровати он видит только небо. Весной – пух тополей, падающий на подоконник. И пыль… Как жаль, что руки не могут удержать кисть. Ему кажется: он сумел бы нарисовать их с Зиной среди этих плывущих по небу облаков. Он держал бы Зину за руку, и они плыли туда, где эти лазоревые, лимонные и малиновые цвета. Неважно, что там. Лишь бы держать ее руку.

Воспоминания приходят сами. Впрочем, они и не уходят. Толпятся в его голове, словно в наспех прибранной прихожей, выбрасывая, как зазывалы, яркие, аляповато раскрашенные картинки.

***

– Ипполит! Полька, просыпайся! Папа уже встал! – старший брат запускает в него подушкой.

– Не смей называть меня Полькой, – подушка летит назад.

Пара минут уходит на то, чтобы пригладить ладонями торчащие вихры да брызнуть в лицо холодной водой. Ежась от утренней свежести, братья стоят перед отцом.

Не очень Матвей Ипполитович, хозяин небольшого магазинчика в Новочеркасске, хотел брать младшего сына в Ростов: старший уже подмога, а за десятилетним неслухом – глаз да глаз нужен. Но, с другой стороны, пора к делу приучать. Пусть покрутится на рынке, посмотрит товар, поучится выбирать: какой – хороший, какой – ни полушки не стоит.

Ипполит и рад учиться, да, удивляясь окружающему, то и дело столбом застывает. Дома, в Новочеркасске, народ степенный, солидный, разговаривают вежливо, пропускают друг друга. А здесь, возле рынка, столпотворение. Все куда-то спешат, толкаются, громко окликают друг друга, словно этот базарный гул перекричать можно. И глаза разбегаются: то ли на огромный семиэтажный дом у входа на рынок смотреть – никогда Ипполит таких высоких и красивых домов не видел, то ли следить, как лошади-тяжеловозы, напрягаясь изо всех сил, зигзагом, тянут по Таганрогскому проспекту тяжело груженные подводы

Если бы не крик: «Посторонись», да крепкая рука брата, оттащившая мальчишку с дороги, точно попал бы под колеса телеги, доверху заполненной арбузами.

– Здесь не зевают, – только и сказал отец.

Пропустим, как кружится голова от обилия разноцветных товаров на прилавках; как наполняется слюной рот при виде пирогов и сладостей, выставленных на продажу, а уж каким интересом загораются глаза при взгляде на полураздетых барышень, про которых старший брат шепнул младшему, что это «девицы – прости, господи», о том и упоминать не станем.

Подтолкнем воспоминания дальше.

Доходный дом Рецкера-Хосудовского. Тот самый, который так поразил воображение Ипполита и занял целый квартал на Таганрогском проспекте. Колонны с капителями, полукруглые балконы да арки, огромные окна первого этажа. В одном из них объявление: «Фотография. Портреты различной величины».

На звонок колокольчика выглядывает немолодой человек с рыжими усами и бородкой клинышком:

– Могу я предложить вам свою помощь, сударь?

– Нам бы фотографию на память…

– С удовольствием, если изволите немного обождать.

Из-за ширмы, разгораживающей съемочный павильон, вылетает облачко. Нет, конечно, это всего лишь девушка в простом белом платье и маленькой белой шляпке. Но, легкая, словно перышко, она, кажется, парит в потоке света, льющемся из огромных окон.

– Матвей Ипполитович, какими судьбами занесло вас сюда? – девушка всплескивает руками, близоруко щурит миндалевидные карие глаза.

Отец подтягивается, почтительно кланяется:

– День добрый, Зинаида Павловна. Вот, первый раз в Ростов младшего своего привез, хотим сфотографироваться по этому поводу. А это старший, разрешите вам представить.

– Алексей, – Леша щелкает каблуками и тянется поцеловать руку. Девушка теребит кончик толстой переброшенной через плечо косы, смеется:

– Оставьте, Алексей Матвеевич, – мы пока мало знакомы.

Она улыбается, что-то говорит Ипполиту, но тот ничего не слышит, молчит и не сводит с нее глаз.

Вечером в Новочеркасске у Ипполита поднялась температура. Мама давала какие-то микстуры, а он, красный от жара, не находил себе места и прекрасно понимал: им завладела не простуда, а первая влюбленность. Вот только не догадывался, что болезнь эта – на всю жизнь.

На фотографии, которая до сих пор хранится в семейном альбоме, закинув ногу на ногу, сидит Матвей Ипполитович. Расстегнутый пиджак приоткрывает белую рубашку со стоячим воротником, жилет, из кармашка свисает цепочка часов. Братья стоят по бокам: справа, в новенькой студенческой тужурке, Леша насмешливо наблюдает за манипуляциями фотографа, слева напряженно смотрит перед собой Ипполит.

Все трое очень похожи друг на друга. Круглые лица, густые брови над близко посаженными глазами, острые, слегка вздернутые носы…

На обороте снимка – фамилия владельца фотографии, адрес и дата: 1916 год.

***

Боль сдавила грудь так, что невозможно дышать. Кажется, та телега с арбузами все-таки опрокинулась и придавила его. А рядом нет никого, чтобы сбросить с него эту тяжесть… Но он справится, выдержит. Нельзя оставлять Зиночку одну. Надо стараться думать о чем-то хорошем, вспоминать. Тогда боль хоть немного, но отступает.

***

Железнодорожный вокзал южного города. Гудки поездов, неразборчивые объявления по радио. Толпы пассажиров бестолково мечутся от одного вагона к другому. Провожающие неловко машут руками, встречающие распахивают объятия. Чемоданы и чемоданчики, корзины, баулы… Носильщики с бляхами на груди толкают тележки. Над всем этим незримо реет чувство ожидания чего-то нового, которое вот-вот начнется, лишь только отойдет или придет именно тот поезд…

Отцовские часы по-прежнему отстукивают часы и минуты, но уже в кармане сына. Это для людей года бывают трагическими, а дни – сотрясающими мир; время – бесстрастно.

Через полчаса подойдет поезд, который увезет его в Питер. Там начнется новая жизнь: Алексей уже подыскал младшему брату и жилье, и работу. Девять дней назад он похоронил маму, и с этим городом его больше ничто не связывает.

Удивительно, что он увидел ее в толпе. Но увидел. Узнал. Хотя от той девушки-облачка не осталось решительно ничего.

Разложила на асфальте перрона какие-то книжки, брошюры: пытается продать. Да кто осмелится подойти к женщине, которая смотрит поверх голов, отгородившись от потенциальных покупателей таким щитом внутреннего достоинства, что он кажется вполне осязаемым. Вот и огибает ее толпа, не рискуя приближаться.

– Зинаида Павловна, добрый день.

Серые глаза неприязненно измерили с ног