Завещание мессера Марко (сборник) - Валентин Пронин

Валентин Пронин

Завещание мессера Марко (сборник)

© ООО «Издательство «Вече», 2014

Завещание мессера Марко

Часть первая

Пристанище кораблей

Венеция ныне самый прекрасный и приятнейший город во всем свете…

Глава первая

Пригоршня островов рассыпана по лагуне. У самой воды тесно стоят деревянные дома на сваях и каменные церкви с высокими кампанилами. Десятки каналов перегорожены на ночь цепями. Нависли горбатыми арками мосты, их византийское изящество не в гармонии с соломенными крышами и затхлой вонью каналов.

Иной раз на отдаленной улочке мелькает тусклое пятно фонаря, движутся неясные силуэты, слышатся голоса. Внезапно глухую ночь вспарывает истошный вопль, беспорядочный топот, и опять опускается тишина, зыбкая и недобрая. Пляшут на отсыревших стенах отсветы факелов, – гулко шагая по выщербленным плитам, стражники с алебардами спешат к месту происшествия, натыкаются на неподвижное тело и, зацепив крючьями, волокут его к мосту Риальто для утреннего опознания.

Так случается, но сегодня в Венеции спокойно. Патруль последний раз обошел свои кварталы. У Санта-Кроче двое неизвестных, проворные и бесшумные, как летучие мыши, без плеска опустили под воду укутанный мешковиной труп, и некто удачливый и отважный благополучно выбрался из опочивальни солидного купеческого дома.

В темной воде меркнет отражение звезд. Дымятся каналы. Венеция еще дремлет в сером полумраке рассвета, ее набережные пустынны. Сонно плещет волна, скрипит ржавая цепь, подает голос дневная птица…

Между тем невидимая кисть провела по восточному краю неба розовую полоску. С моря налетел прохладный, солоноватый ветер – сотни гондол закивали изогнутыми носами у причальных столбов, на мачтах галер и фелук щелкнули стяги, тихо звякнули колокола старинной церкви Сан-Джакомо ди Риальто.

Галки и воробьи, бойко гомоня, слетелись на грязную, заплеванную Пьяцетту.

По улицам бродили длиннорылые свиньи из монастыря святого Антония Падуанского: рылись в кучах мусора, чесали бока об углы домов, карабкались по крутым мостам. В их утробном хрюканье слышалось предостережение каждому, вздумавшему их потревожить. Хранимые незримым заступничеством святого, эти свиньи пользовались боязливым уважением горожан.

Показался край солнца, легкие облака вспыхнули и рассеялись, открыв голубоватые линии гор. Небо над Адриатикой распахнулось – стало ярко-синим, радостным и бездонным.

Звонко ударили на колокольне святого Марка – спугнули пеструю стаю голубей, взлетевших над собором, над Дворцом дожей, над соломенными и черепичными крышами.

Подплывали крутобокие лодки, накренив выцветшие, заплатанные паруса. Рыбаки выгружали корзины со свежим уловом и покрикивали на мальчишек-помощников просоленными голосами: «Эй, Ванни! Эй, Спинелоццо! Живей поворачивайтесь!» Благодатное изобилие осени пестроцветным потоком затопило венецианские рынки. Барки огородников тяжело оседали под грудами тыкв, арбузов, огурцов, редьки, салата, спаржи, капусты. Белокурые толстухи с Оливоло и Луприо расставляли под полотняными навесами корзины с персиками, гранатами, яблоками, лимонами. Веронцы привезли на тележках запечатанные смолой остродонные амфоры с вином, падуанцы – мед, равеннцы – оливковое масло, тревизцы – деревянные клетки с откормленными каплунами и индейками.

По гладкой поверхности каналов, по живописной мешанине торговых рядов, по скользким ступеням, белесым от налета соли, хлестнули, отдаваясь раскатистым эхом, веселые возгласы и гортанный смех.

Бородатые горцы в войлочных шапочках пригнали баранов, переполнивших тесные улочки ревом, блеяньем, душным запахом пыльной шерсти. Постукивали копытами вереницы смирных ослов, несущих плетенки с козьим сыром и кувшины с молоком. Угольщики тащили мешки древесного угля, харчевники разжигали жаровни, торговцы открывали лавки. Ремесленники стояли у порога мастерских и, переговариваясь, ждали боя цеховых медных бил – до этого нельзя было приступать к работе. Опухшие от пьянства нищие, злобно ругаясь между собой, обнажали гнойные язвы, выставляли увечья и брели к церквам клянчить у первых прихожан.

Старый дом на узенькой набережной в приходе Сан-Джованни Кризостомо издавна принадлежал купеческой семье Поло, происходившей из далматинских славян. Дом походил на отслуживший корабль, навечно пришвартованный близ монастыря Сан-Лоренцо. Деревянные стены, крытая дранкой кровля и покосившаяся дверь – все почернело от времени и зимних туманов.

Седобородые говорили, что дом построен еще до крестовых походов. Выходцы из Далмации старались не отставать от предприимчивых сынов лагуны, а как раз тогда венецианцы торопливо забивали сваи новых построек и оснащали галеры, будто предвидя наступление рыцарства на Византию и сарацин.

Старый дом знавал времена торжеств и веселья, теперь он мрачно ветшал, будто не надеясь больше на удачу своих хозяев.

Солнечные лучи проникли в сырую, темную комнату и осветили лицо спящего юноши, пятнадцатилетнего Марко. Рядом заворочались маленькие братья, стянули с него шерстяное одеяло. Он открыл глаза и, взглянув на окна, улыбнулся: за окнами сияло солнце и бирюзовое небо.

Марко потянулся, изогнув смуглое тело. Потом быстро надел короткие штаны, рубашку с широкими сборчатыми рукавами и красный жилет. Сунув ноги в грубые башмаки, выбежал во двор, тесный и гулкий, как колодец. От стен, покрытых холодными каплями росы, и от сточной канавы воняло нечистотами.

Особой опрятностью венецианцы не отличались. Она казалась излишней, подозрительной, даже враждебной христианскому обычаю. Утренний туалет ограничивался пригоршней воды и причесываньем давно не мытых волос.

Дом Поло проснулся: стучали двери, гремела оловянная посуда на кухне, по сумрачным переходам разносились звонкие голоса сыновей и дочерей донны Флоры – тетки Марко по отцовской линии.

Марко никогда не видел ни отца, ни матери. Никколо Поло с братом Маффео пятнадцать лет назад уехали торговать в Константинополь, а оттуда еще дальше – через Крым в татарские степи. Никколо уехал, оставив дома беременную жену. Она умерла при родах, и мальчик вырос в семье донны Флоры, среди ее законных и побочных детей.