Пехотная баллада - Терри Пратчетт

Терри Пратчетт

Пехотная баллада

Terry Pratchett

MONSTROUS REGIMENT

Copyright © 2003 by Terry and Lyn Pratchett

© В. Сергеева, перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Полли отрезала волосы, стоя перед зеркалом, и почувствовала себя слегка виноватой из-за того, что ничуть этого не устыдилась. Волосы были ее главной гордостью, все говорили, что они чудесны, но за работой Полли обычно собирала их под сеточку. Она твердила себе, что природа зря старалась, но все-таки позаботилась, чтобы длинные золотые пряди до единой упали на расстеленный платок.

Если какие-то сильные чувства и владели ею в эту минуту, то исключительно разочарование при мысли о том, что Полли не понадобилось ничего, кроме стрижки, чтобы сойти за юношу. Не пришлось даже бинтовать грудь (Полли слышала, что так делают всегда). Природа позаботилась, чтобы здесь у нее трудностей не возникло.

Результат возни с ножницами получился… слегка странным, но не хуже, чем бывают иные мужские прически. Сойдет. По обнаженной шее прошел холодок, но не только потому, что Полли рассталась с длинными волосами. Она чувствовала Взгляд.

Герцогиня смотрела на Полли со стены над кроватью.

Это была скверная гравюра, раскрашенная вручную, преимущественно в два цвета – синий и красный. Она изображала пожилую женщину; отвисший подбородок и слегка выпученные глаза могли навести иного циника на мысль, что кто-то сунул ей в вырез платья рыбу, но в этом странном, безжизненном выражении лица художник сумел передать нечто большее. Глаза на некоторых портретах следят за тобой. Взгляд Герцогини пронизывал насквозь. Ее лицо было в каждом доме. Жители Борогравии росли с мыслью о том, что Герцогиня смотрит на них.

Полли знала, что такой же рисунок висит в комнате родителей. Когда мать была жива, каждый вечер она делала перед ним книксен. Полли протянула руку и перевернула гравюру лицом к стене. Внутренний голос сказал «нет». Но Полли одержала верх. Она уже решилась.

Потом она натянула братнину одежду, упаковала содержимое платка в мешочек, сунула его на дно сумки вместе с чистой рубашкой, положила записку на кровать, забрала вещи и вылезла в окно. По крайней мере, в окно вылезла Полли, но земли коснулись ноги Оливера.

Рассвет только-только превращал темный мир в монохромный, когда Полли проскользнула через двор харчевни. Герцогиня наблюдала за ней и с вывески. Отец всегда был верноподданным, по крайней мере, пока не умерла мать. Вывеску в этом году не подновляли, ее засидели птицы, и казалось, что Герцогиня косит.

Полли удостоверилась, что тележка вербовщика по-прежнему стоит перед трактиром. Яркие флаги повисли, отяжелев от ночного дождя. Толстяк сержант вряд ли собирался отправиться в путь раньше чем через несколько часов. У нее было много времени. Этот тип скорее всего принадлежал к тем, кто завтракает не торопясь.

Она вышла через калитку в задней стене и зашагала по холму. Добравшись до вершины, Полли обернулась и посмотрела на просыпающийся городок. Из нескольких труб поднимался дымок, но в харчевне еще никто не встал, поскольку Полли всегда поднималась первой и будила заспавшихся служанок. Она знала, что вдова Кламберс осталась ночевать (отец сказал: «Дождь слишком сильный, чтоб отпускать ее домой»), и, честно говоря, надеялась, что так будет и впредь – ради отца. В городе хватало вдов, а Ева Кламберс была добродушной особой, которая вдобавок превосходно пекла пироги. Долгая болезнь жены и отсутствие Поля измучили отца. Полли радовалась, что он вновь обретает силы. Старухи, которые проводят целые дни, сердито глазея из окошек, непременно будут все разнюхивать, злиться и ворчать, но так всегда было. Никто их уже не слушает.

Она подняла глаза. В прачечной Работной школы для девочек уже топили печи. Школа грозно нависала над окраиной городка – большая, серая, с высокими узкими окнами. Там всегда царила тишина. Когда Полли была маленькой, ей сказали, что туда отправляются Плохие Девочки. Но взрослые не объяснили, кто они такие, и к пяти годам у Полли сложилось смутное впечатление, что быть плохим значит не ложиться спать, когда велено. В восемь лет она поняла, что в Школу можно запросто угодить, если купить брату краски.

Она повернулась и зашагала между деревьев, исполненных птичьего пения.

Забудь, что ты Полли. Думай как мальчик. Вот что главное. Громко пускай газы и гордись этим, двигайся как марионетка, у которой наугад обрезали пару ниточек, никого не обнимай, а если встретишь приятеля – отвесь ему тумака. Работая за стойкой, Полли получила много материала для наблюдений. Зато ей не приходилось думать о том, чтобы не качать на ходу бедрами. Природа и здесь ее обделила.

Нужно научиться ходить по-мужски. По крайней мере, женщины качают только бедрами. У молодых людей шевелится буквально все, что ниже плеч. А еще надо занимать как можно больше места, подумала Полли. Тогда ты сам кажешься больше, совсем как кот, распушивший хвост. Она не раз видела это в харчевне, когда одни большие парни выставлялись перед другими большими парнями. Я злой, я плохой, я крутой, гони пинту имбирного пива, а то мама велит мне быть дома к девяти…

Ну-ка попробуем. Руки подальше от тела, будто несешь пару мешков с мукой… так. Плечи вперед-назад, словно проталкиваешься через толпу… так. Руки полусогнуты и ходят по кругу, будто вращаешь две рукоятки, прикрепленные к поясу… так. Ноги расслаблены, переступают по-обезьяньи… так…

Она благополучно прошла несколько метров, а потом что-то сбилось, мышцы не поняли, что нужно делать, и отправили Полли кувырком в куст остролиста. После этого она сдалась.

Тем временем послышался гром; порой гроза висела над горами целые дни. Но, по крайней мере, дорога не превратилась в реку грязи, а на деревьях еще оставалось достаточно листьев, чтобы укрыться от дождя. Некогда было ждать хорошей погоды, Полли предстоял долгий путь. Вербовщик наверняка переправился на пароме, но Полли знали в лицо все паромщики, и сторож потребовал бы пропуск, которого, разумеется, у Оливера Перкса не было. Значит, предстояло сделать крюк и добраться до тролльего моста в Тюбце. Для тролля все люди одинаковы, и любой клочок бумажки сойдет за пропуск, поскольку читать тролли не умеют. Потом она дойдет сосняком до Плюна. Вербовщик непременно остановится там на ночь. Плюн – одна из тех захолустных деревень, которые существуют лишь потому, что обширные пустые пространства на карте действуют на нервы. Никто там не знал Полли. Никто туда не ездил. Плюн – просто дыра.

Такое-то место ей и нужно. Вербовщик остановится там, и она запишется. Полли не сомневалась, что толстый сержант и грязный маленький капрал не обратили внимания на девушку, которая подавала им еду накануне вечером. Она, как говорится, красотой не блистала. Капрал, впрочем, попытался ущипнуть ее за ягодицу, но скорее всего исключительно по привычке, как попытался бы прихлопнуть муху, да и какой это был щипок.

Полли остановилась на холме над переправой и позавтракала холодной картошкой и сосиской, наблюдая за паромом. Никого, кроме сержанта с капралом, в тележке не было. Парни из Мунца не спешили вступать в армию. Они предпочитали держаться подальше. В последние годы слишком много молодых людей ушли воевать и далеко не все вернулись. Да и вернулись порой не с полным комплектом конечностей. Капрал мог сколько угодно бить в большой барабан. Количество сыновей в Мунце сокращалось столь же быстро, как росло количество вдов.

День был жаркий и душный, и желтая славка следовала за Полли, перелетая с куста на куст. Над вчерашней грязью поднимался пар, когда Полли подошла к тролльему мосту, висевшему над рекой в узком ущелье. Он был тонким и изящным – поговаривали, что его выстроили без известки. Поговаривали также, что благодаря своему весу мост еще прочнее держится за камни по обе стороны. А еще говорили, что мост – настоящее чудо света; впрочем, немногие местные жители верили в чудеса, не говоря уже о том, чтобы повидать свет. За проход брали один пенни (или сто золотых, если к пешеходу прилагался козел[1]). На полпути Полли глянула через перила и увидела тележку вербовщика далеко-далеко внизу – она катила по узкой дороге над самой рекой.

Дальше тропа все время шла вниз, через темный сосняк в ущелье. Полли не спешила. Еще до заката она увидела постоялый двор. Вербовщики уже приехали, но, судя по всему, сержант даже не старался произвести впечатление. Никто не бил в барабан, как накануне, и не кричал: «Подходи записываться, молокососы! В «Тудой-сюдой» хорошо живется!»