Съемка - Александр Чернобровкин

Александр Чернобровкин

Съемка

Она была актрисою. Не сказать, что талантливой, но и не совсем безнадежной. То есть, чуть лучше, чем обычная женщина, но недостаточно хорошо, чтобы пробиться только с помощью таланта. Поэтому, как и большинство актрисок, шла «постельным» путем и была фригидна. Творчество — это переработка сексуальной энергии. Если всю ее выплескиваешь на сцене, на личную жизнь ничего не остается. А может быть, это защитная реакция: фригидной легче лечь с нужным мужиком и удовлетворить его по полной программе, потому что собственные эмоции не мешают. Звали ее Лиза.

Мы пересеклись на съемке сериала. Он был «новелльного» типа: каждая серия — законченная история, поэтому на нем работало сразу несколько сценаристов. У Лизы была эпизодическая роль в моей серии «Поросенок». Как нетрудно догадаться по названию, главную роль играл поросенок. Рано утром его купили в подмосковной свиноферме. Покупали на вес, поэтому хитрые крестьяне наштыбовали его жратвой так, что поросенок стал раза в три тяжелее. К началу съемок еда переварилась, плюс стрессовая ситуация — поросенок срал в промежутках между всеми дублями. Но, как ответственный актер, только в промежутках. Ассистент режиссера по реквизиту, матерясь, салфетками подчищал за ним и требовал автора сценария на расправу. Доброжелатели передали мне его пожелания, и я пришел на съемочную площадку.

— Если вякнешь еще хоть слово, — пригрозил я ассистенту, — следующая моя серия будет называться «Крокодил».

С воображением у него всё было в порядке, поэтому дальше подтирал говно без лишних матерных слов.

Тут ко мне и подкатила Лиза. Кто-то сказал ей, что я могу написать серию на определенного актера. Незадолго до этого главная героиня решила, что ее полуторагодовалая дочка уже должна начать актерскую карьеру и выдвинула ультиматум продюсеру. Тот попросил меня, и я выполнил пожелание трудящихся сцены. Кстати, по сценарию ребенка должны были оставить на попечение Зине, игравшей роль второго плана, которая должна была не очень этому обрадоваться. Зина — красивая телка гренадерского роста, которую брали на роль уже за одни только внешние данные, — ненавидела детей, поэтому сыграла без особого напряжения и даже невольно обогатила сценарий. Когда «тетя» ребенка, то есть родная мать, пришла за ним, Зина, вместо «забирай его скорей!», произнесла:

— Забирай его нахуй!

Произнося последнее слово, она поняла, что говорит не то, скомкала его, поэтому получилось и цензурно, и с глубоким смыслом. Это была единственная сцена, которую сняли с первого дубля. Режиссер понимал, что специально такое не сыграешь.

— А вы бы не могли написать серию, чтобы я там побольше снималась? — спросила меня Лиза.

— Могем, — скромно ответил я.

— Ой, я слышала, что вы такой талантливый! — начала она разводить.

На ее несчастье первое образование я получал в Одессе, где мне в прямом и переносном смысле вбили в голову: чем сильнее тебя хвалят, тем глубже обуют.

— Для этого мне надо будет узнать тебя… поглубже, — остановил ее.

— Пойдемте посидим в кафе, пообщаемся, — прикинулась она дурочкой и попробовала развести меня на одной платонике. — Вы мне сразу понравились, такой симпатичный…

В отличие от нее, я выдающимися внешними данными не отличаюсь. Талант выбирает скромную оболочку: ему и так достается. И я не баба, комплименты мне не вставляют.

— Дорогуша, давай не будем путать деловые отношения с любовными. Где и когда?

Поняв, что халява не канает, она холодным, деловым тоном сообщила:

— По вечерам я занята в спектакле.

— Можем прямо здесь и сейчас, — предложил я. — Пойдем покажу.

Съемка проходила в огромном павильоне. Посреди него был сделан из фанеры кусок улицы с домами по обе стороны. Тыльными сторонами эти дома выходили, оставляя свободное пространство в два-три метра, к стенам павильона. Задних стенок у домов не было, получилось как бы несколько открытых, трехстенных комнат. По краям нужной комнаты устанавливали две камеры, которые снимали наискось, «восьмеркой», актеров располагали по двум углам и переключали с одной группы на другую, чтобы «картинка» не была однообразной. Отсняв все сцены серии, которые проходят в этом интерьере, перемещались на следующую комнату. Я повел Лизу на противоположную сторону «улицы», где в тот день не снимали. Там, в одной из комнат, стояла широченная розовая тахта с двумя золотистыми подушками. Наверное, их подбирал тот самый ассистент по реквизиту.

— Прошу! — пригласил я Лизу на палкодром.

— А вдруг придет кто-нибудь? — попробовала она увильнуть.

— Если громко стонать не будешь, никто не придет.

Она скривила рожицу — что-то среднее между насмешкой и брезгливостью — и, как профессиональная проститутка, достала из сумочки и вручила мне презерватив.

— Я полностью раздеваться не буду, — сказала она, сняла и положила в сумочку трусики и, подоткнув юбку, чтобы не помялась, легла на тахту.

Лобок у нее был выбрит, только «чубчик» нависал над слипшимися губками.

Я лег рядом с Лизой. Спешить мне было некуда, а на сухую ебать не люблю. Я начал гладить ее по голове. Темя — «дыра» в энергетическое поле человека. Главное, чтобы твоя энергия не была неприятна партнеру. Моя даже очень подходила Лизе. Девонька сначала дернулась, потому что ожидала обратного, а потом затихла, сомлела. Фригидными становятся бабы, которые решили по жизни не чувствовать, а думать. Шевелить мозгами — тяжкий процесс даже для многих мужиков, а бабам и вообще на три умножать надо. Вот и не получают удовольствие от ебли, сил на нее не остается. Погладив Лизу по темечку, отключил ее мозги. Человек может или чувствовать, или думать. Затем я поцеловал ее в губы, мочку уха, шею. Она повелась и от этих ласк, поэтому я оставил голову в покое и переместил руку на сиську, небольшую и упругую, с уже набрякшим соском. Когда первый раз дотронулся до него, Лиза легонько дернулась и схватила рукой мою руку, но потом отпустила. Видимо, сама не подозревала, что у нее такая чувственная грудь. Вскоре я переместил руку еще ниже, на начавшие мокреть губки. Как и все фригидные бабы, она получает сексуальные радости при мастурбации. Я и приласкал ее рукой. Делал это, видимо, с нужным нажимом и в нужном ритме. Лизонька задышала часто-часто, грудь ее прямо ходуном заходила.

В это время режиссер объявил на противоположной стороне павильона:

— Тишина в студии! Начинаем!

«Дурочка с хлопушкой» отщелкнула первый дубль, началась съемка. До меня доносились приглушенные голоса актеров, которые безбожно перевирали текст. Мы, сценаристы, и так писали им сцены не длиннее трех минут, чтобы легче было выучить роль, но у этих балбесов не хватало памяти даже на одну минуту.