Гасильщик - Сергей Дышев

Сергей Дышев

Гасильщик

* * *

И я влип. Сколько раз говорил себе, что благие дела добром не кончаются, расплата неминуема, как звон в ушах после крепкой оплеухи. Била меня жизнь, но мало. Надо еще, да так, чтоб навсегда отшибло охоту сломя голову нестись демонстрировать свои добродетели. Еще Фома Аквинский на этот счет намекал. Дословно не помню. Когда убегаешь, не чувствуя ног, из памяти выветривается.

Смывался я по всем правилам разведчика-нелегала, то есть по принципу зайца: два подскока прямо, один направо, а потом наоборот. В меня, конечно, стреляли, распугав не только окрестных старушек-торговок, но и отупевшую от созерцания стаю грязных станционных ворон. Разумеется, младший милицейский состав палил честно и добросовестно из всех стволов. Почаще надо заниматься огневой подготовкой. Я уплыл, как жидкая амеба в микроскопном окуляре нетрезвого юнната. То есть вроде меня и не было.

Но – за мной остался труп. И даже если я оторву и слопаю свои уши, грузный лысоватый человек в кожанке, из-под которой ненавязчиво вдруг закапало вишневым сиропом с приторным запахом крови, все равно будет висеть на мне, пусть даже я проделаю тысячу километров в сторону без сна и на одном дыхании.

По приказу Родины я убивал в Афганистане. Сначала это мне не нравилось. Против местных бабаев я ничего не имел. Они казались мне забавными аладдинами, бродят босиком, на голове – стометровое полотенце, как начнут разматывать, полжизни пройдет. В общем, классные ребята. А как по горам шастали! Ни один винторогий баран не сравнится!

Потом кто-то невзначай выстрелил первым. И вот, дружественный еще со времен дедушки Ленина народ превратился во враждебное окружение. Нас стали убивать. И мы тоже обозлились. Природой этой злости была месть.

Но я отвлекся в самый драматический момент. Девятимиллиметровые свинчатки жужжали над моей незащищенной головой, я перескакивал через рельсы, ощущая их в темноте интуитивно, одно нечаянное падение стоило бы жизни. Меня бы скорее всего убили, а может, ранили.

Мертвец в кожанке отдыхал на ребрах скамейки. Он застыл в позе человека, утомившегося ожиданием электрички. Эдак закинул голову назад, мрачнее тучи, машину не подали… За пижонство, видно, поплатился. Вот только я тут ни при чем.

Временно я почувствовал себя счастливчиком. Но только на мгновение. Ощутимо сжималось кольцо, трещали, шипели огромным клубком змей микроладошковые радиостанции, булькали в эфире радостные позывные. Весь этот шквал, на всех полутора десятках частот, я втянул в свою душу, услышав разом все слова и ответы… Одновременно столько цифр и жестких междометий никогда не доводилось слышать.

Я был загнанным зверем, ничто не могло спасти меня, кроме отлично тренированных ног. Я уходил, не оставляя отпечатков в серых лужах.

Хорошо, что вовремя успел избавиться от ножа. Жаль только, что руки вымазал в крови.

И еще жаль себя – пропаду ни за что…

Я выгадал секунду, чтобы склониться над серостью лужи и отмыть руки от чужой венозной крови, после чего припустил, выкладывая последние силы. Получить ни за что ни про что лет 25 тюрьмы не входило в мои планы.

…А началось банально. Ко мне подошли двое – худой чернявчик, весь в щетине, даже на лбу, и другой – приплюснутый, еще более щетинистый, но его не разглядел. Они просто сказали: «Эй, парень, нашему приятелю стало плохо, он немножко потерял сознание, сердечник, такие дела… Придержи его, а мы сейчас „Скорую“ вызовем!» И я, незамысловатый товарищ, согласился. Видно, у меня физиономия такая: никому отказать не могу. Прислонили они ко мне своего друга с закрытыми глазами, дотащил я его до скамейки, усадил, если так можно выразиться в отношении бесчувственного тела. Двое ушли, бросив на ходу, что через минуту вернутся. Я запоздало крикнул: «Кто-нибудь один останьтесь!» Но незнакомцы не отреагировали. Тут я стал понемногу соображать, туговато, правда. А что, если эти кореша просто сплавили на меня своего сердечника? Подозрения мои усилились, когда я обнаружил в кармане своего пальто окровавленный нож. Да, уважаемые господа, полез за сигаретами и наткнулся на посторонний предмет. Чуть руку не располосовал. Пока я разглядывал орудие, сердечник пустил из-под куртки струйку. И вот тут-то я окончательно догадался, что парня прирезали. Вместе с этой догадкой раздался крик: «Человека убили!» Да, именно в это мгновение я понял, что влип. Навстречу бежали милиционеры. На ходу они деловито доставали свои пистолеты. «Сматывайся!» – будто кто-то посторонний отдал мне приказ. Я швырнул в сторону нож и рванул со всех ног. Мне, конечно, кричали в спину «Стой!», стреляли, и это придавало мне уверенности в избранных действиях.

Очухался я на пыльном чердаке. Не знаю, почему провидение вынесло меня именно в это голубиное место, но именно оно спасло меня. Из круглого оконца я отследил траекторию удаляющихся стражей порядка, их государственные ботинки гулко отбарабанили по мостовой – и более своих преследователей я не видел. Это принесло мне временное успокоение, поверьте, я был даже счастлив. Потому как в противном случае сидел бы в наручниках, с вывернутыми назад кистями, с малость набитой рожей и перспективой на долгую отсидку.

Ах, какой же я дурак! Никогда больше не буду помогать людям! Я, честнейший человек, не обидевший и мухи, стал кровавым преступником, разумеется, в глазах этих милиционеров. Возможно, они хорошие ребята, даже скорее всего хорошие, наверное, им уже попало за то, что они не поймали меня. Но они же не виноваты, они не знали, что я очень крутой профессионал, а на бегу я им просто не успел об этом сообщить.

Соблюдая меры предосторожности, я спустился по сырой лестнице, вышел на улицу. Навстречу мне блеснула фарами машина. У меня все оборвалось внутри: милиция! Каскад огней на крыше: пиликанье и вой сирены. Как угорелая она промчалась мимо. И слава богу.

Дворами я дошел до «Полежаевской», нырнул в устье метрополитена. В конце концов, до того как составят мой фоторобот, пройдет определенное время, и я могу чувствовать себя в относительной безопасности.

В памяти всплыло никчемное имя Аслахан. Так приплюснутый называл своего долговязого товарища.

Я вышел на «Проспекте Мира», суетливые москвичи уступали мне дорогу – я ведь тот еще амбал. Мастер спорта по многим восточным единоборствам. Спецназ погранвойск – это вам не хухры-мухры. А вообще-то я мирный человек. Люблю «оказывать помощь». И вот сейчас я пересек проспект Мира, глянув на церквушку, мысленно поблагодарил бога, обошел полукружье спорткомплекса, по трамвайным путям почапал вниз. Путь мой, друзья, лежал к зданию тюремного типа, гостинице ЦДРА – временному моему пристанищу. Приехал я в столицу с западных рубежей украинского государства всего лишь с одним чемоданом и сумкой. Все остальное пришлось бросить или раздарить своим бывшим (теперь уже бывшим) сослуживцам – Петренко, Савчуку, Гринюку, Лабуненко и другим. Они остались, я получил документы о разводе и еще кучу каких-то маловразумительных справочек, документиков, проштампованных записочек. После чего мне, как политически неблагонадежному, дали под зад с пожеланием поскорей вытуриваться из Незалежной Республики Украина. Невзирая на мое этнически приемлемое ФИО: Раевский Владимир Иванович. Это я. Без выходного пособия. Без определенного места жительства. Образование – высшее. Без вредных привычек. Без гроша в кармане. Приехал я, как понимаете, устраиваться на работу в российские погранвойска. Теперь эту мысль я могу выбросить подальше.

Показав гостиничную карточку, я взбежал на третий этаж, швырнул в сумку зубную щетку и мыльницу, туда же сунул военный бушлат, надел джинсы, свитер и черную кожаную куртку. Теперь я ничем не отличался от среднестатистического москвича. Потом я разыскал дежурную, сказал, что уезжаю. Она дотошно проверила, не спер ли я простыни, полотенце, остатки туалетной бумаги, и поинтересовалась, почему я выезжаю до срока. Я не ответил. Меня всегда шокирует, когда демонстративно дают понять, что считают тебя нечистым на руку.

Не оглянувшись, я вышел, толкнув монолит огромной двери. Холодная бронзовая ручка остудила мою ладонь, сырой ветер ударил в лицо. Шел мокрый мартовский снег. Со стен домов взирали юный президент России Медведев и Владимир Владимирович, с мудрой отеческой улыбкой на устах…

И только тут я осознал, что мне некуда идти. Домой, во Владик, ехать опасно. Вычислят. Да и денег нет. На вокзале ночевать опасно. Остается только чердак или подвал. Так и сделал. Потянуло меня на окраину. Название станции метро «Красногвардейская» показалось мне достаточно благозвучным, я спустился по эскалатору и через сорок минут был на улице Мусы Джалиля. Вообще-то цель я имел конкретную: дом, где жили академики. Только не те, которые двигают науку, а которые ее вкушают – слушатели военных академий. Однажды я был в этом доме: пригласил старый товарищ по Афгану. Мы выпили водки, помянули погибших друзей. Сейчас Сашка где-то в Таджикистане, на афганской границе. Он бы, конечно, меня спрятал. Даже если бы я и в самом деле пришил того «сердечника». Кровное афганское братство дружбу ставит выше нравственных запретов. Хотя законы дружбы сами по себе – высшая нравственность.