Разрешите доложить! - Евгений Лукин

Евгений Лукин, Любовь Лукина

Разрешите доложить!

Солдатская сказка

Михаилу Шалаеву

Глава 1

О воин, службою живущий!

Читай Устав на сон грядущий.

И утром, ото сна восстав,

Читай усиленно Устав.

— Рядовой Пиньков!

— Я!

— Выйти из строя! — скомандовал старшина, с удовольствием глядя на орла Пинькова.

Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных во всём полку. Дух захватывало, когда вбив со звоном в асфальтированный плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.

Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что всё имеет свой предел — даже чёткость исполнения команды. А Пиньков в этот раз, можно сказать, самого себя превзошёл. Уж с такой он её точностью, с такой он её лихостью… Пространство не выдержало, товарищ старший лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся через левое плечо — и исчез.

То есть не то чтобы совсем исчез… Он, как бы это выразиться, и не исчезал вовсе. В смысле — исчез, но тут же возник по новой. Причём в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка — не поймёшь какая, на сапогах почему-то краска зелёная, челюсть отвалена — аж по третью пуговицу. И что самое загадочное — небритая челюсть-то!..

Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что щетиной успел обрасти?

Разрешите продолжать?

Значит, так…

Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот вложил, глядь! — а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная…

Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение, товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объёме пространства понапихано миров — до чёртовой матери!.. Почему не сталкиваются? Н-ну образно говоря… в ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому и не сталкиваются…

Остолбенел рядовой Пиньков по стойке «смирно». Молодцеватости, правда, не утратил, но что остолбенел — то остолбенел. Однако нашёлся — скомандовал сам себе шёпотом: «Вольно! Разойдись!» — и стал осматриваться.

Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная… Никак нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла, в каждом углу — по дереву. Что на трёх дальних растёт — не разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушёнкой дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток…

Так точно, на мясокомбинате… Но это у нас. А там — вот так, на деревьях. Растительным путём… Вот и я говорю, непредставимо, товарищ старший лейтенант…

Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а там — волк не волк, крокодил не крокодил… Короче, пупырчатый такой… И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке стоят рядком четыре банки с тушёнкой. И, надо полагать, свежесорванные — в смазке ещё…

Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву. А тот — роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждёт опасности с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже — в трёх шагах.

Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер — ну чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова глазами. Глаза — маленькие, жёлтые, нечестные…

— Вольно! — враз всё смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает автомат в положение «на плечо». — Кто командир?

Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый делает поворот кругом на два счёта, да так ловко, что все четыре банки летят в яму, а сам — опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером…

Откуда гравий? Да, действительно… Поляна же… А! Так там ещё, товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а на самих-то полянках, понятно, трава. Причём с большим вкусом подстриженная: коротко, но не под ноль.

Ну вот…

Наклонился Пиньков над рытвиной — банки как банки, даже номер на них какой-то изнутри выдавлен. Разница в чём — у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный. А на самом деле — след от черенка.

Обошёл Пиньков дерево, смотрит: а листочки-то кое-где к веткам — пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А то на одной ветке листьев мало, на другой — много… Непорядок.

«Однако, — ужасается вдруг Пиньков, — мне ж сейчас в караул заступать!..»

И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик тёплый с фырчанием крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привёл. Начальство такое: дед… Да нет! Дед — в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий ещё, с выправкой… На отставника похож… А с дедовщиной мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..

— Осмелюсь доложить, — рапортует. — Премного вашим внезапным явлением довольны!

И тоже, видать, кривит душой — доволен он! Оробел вконец, не поймёт: то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел небесный откуда-то там слетел…

Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова по стойке «смирно» видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант! Стоит по струнке, глазом не смигнёт, оружие за плечиком сияет в исправности, подворотничок — слепит, надраенность бляхи проверять — только с закопчённым стёклышком. А уж сапог у Пинькова… Да какой прикажете, товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый… Кирза ведь, а до какого совершенства доведена! Глянешь с носка — честное слово, оторопь берёт: этакая, знаете, бездонная чернота с лёгким, понимаете, таким млечным мерцанием… Галактика, а не сапог, товарищ старший лейтенант!

— Рядовой Пиньков! — представляется рядовой Пиньков по всей форме. А сам ненароком возьми да и скоси глаз в сторону ямы. Ну, дед, понятно, всполошился, тоже туда глаз метнул. А там пупырчатый на задних лапах елозит — не знает, от кого теперь банки заслонять: от Пинькова или от дедка от этого.

— А ну-ка, любезный, — подрагивающим голосом командует дедок, — подвинься-ка в сторонку…

Пупырчатый туда-сюда, уши прижал, лоб наморщил, но видит, податься некуда, — отшагнул.

Смотрит дед: банки. Оглянулся быстро на Пинькова — и с перепугу в крик.

— Шкуру спущу! — кричит. — Смерти моей хочешь? Перед кем опозорил! Пятно на всю округу!..

Откуда ни возьмись — ещё четверо пупырчатых. Точь-в-точь такие же, никакой разницы — тоже, небось, банки тайком прикапывали, и не раз. Сели вокруг первого, готовность номер один: пасти раззявлены, глазёнки горят. И смотрят в предвкушении на деда — приказа ждут.

И ещё гномики какие-то… Как выглядят? Н-ну, как вам сказать, товарищ старший лейтенант… Гномики и гномики — пугливые, суетятся. Похватали банки и полезли с ними на дерево — на место прикреплять.

— Взять! — визжит дед.

Как четверо пупырчатых на первого кинутся! Шум, грызня, клочья летят… А дед берёт культурно Пинькова под локоток и уводит в сторонку от этого неприятного зрелища. А сам лебезит, лебезит, в глаза заглядывает.

— Нет, но каков подлец! — убивается. — Ведь отродясь не бывало… В первый раз… Как нарочно…

— Разорвут ведь, — говорит Пиньков, останавливаясь.

— У меня так! — кровожадно подтверждает дед, от усердия выкатывая глаза. — Чуть что — в клочья!.. Вы уж, когда докладать будете… об этом, с банками, не поминайте, сделайте милость…

И уводит Пинькова всё дальше, в глубь оврага… Горы? Виноват, товарищ старший лейтенант, какие горы? Ах, горы… Разрешите доложить, с горами у Пинькова промашка вышла. Не горы это были, а самый что ни на есть овраг. Просто Пиньков его поначалу за ущелье принял…

Да и немудрено. Ведь что есть овраг, товарищ старший лейтенант? Тот же горный хребет, только наоборот.

— Ты погоди, дед, — говорит Пиньков. — Ты кто будешь-то? Звание у тебя какое?

Дед немедля забегает вперёд, руки по швам, глаза выкачены.

— Колдун! — рапортует.

«Эх, мать!» — думает Пиньков.

И пока он так думает, выходят они из овражного отростка в центральный овраг. Ну вроде как на проспект из переулка. Внизу речка по камушкам играет — чистенькая, прозрачная. И травяные квадраты — вверх по склону ступеньками.

— Изволите видеть, — перехваченным горлом сипит колдун, — вверенная мне территория содержится в полной исправности!..

И точно, товарищ старший лейтенант. Порожки-склончики от ступеньки к ступеньке дёрном выложены. На деревьях банки качаются в изобилии. И под каждым деревом пупырчатый на задних лапах.

«Э! — спохватывается Пиньков. — Да ведь он меня так до вечера по оврагу таскать будет!»