Эдисон - Натиг Расул-заде

Расул-заде Натиг

Эдисон

Натиг Расул-заде

Эдисон

Способность эту, вернее сказать, дар Божий Эдисон обнаружил в себе на тридцать восьмом году жизни, на следующий день после того, как, войдя вечером в свой подъезд, был примитивнейшим образом напуган дурачившимися в темноте детьми.

- Гав! - выбежав навстречу ему из-под темного лестничного пролета, в один голос истошно крикнули мальчишки, продемонстрировав великолепную звуковую синхронность, и, звонко хохоча над своей невинной детской шалостью, рассыпались в разные стороны по улице, видимо, опасаясь преследования со стороны потерпевшего; а потерпевший, сильно напуганный, выронил из рук вдребезги разбившуюся люстру с тремя золотистыми плафонами, мечта о покупке которой лелеялась не один месяц, и вдруг стал задыхаться, будто кто-то невидимый перехватил ему горло петлей, перекрыв подачу воздуха, и тут же короткие, неуправляемые, спазматические струйки горячо оросили Эдисону спереди брюки, которые только сегодня утром он забрал из химчистки, уплатив, скрепя сердце, такую грабительскую цену, за какую вполне можно было бы купить новые брюки в магазине уцененных товаров.

На следующий день Эдисон стал замечать, что творится с ним что то неладное, необъяснимое. Вдруг в течение нескольких мгновений он начинал чувствовать, что не вмещается в свою телесную оболочку, что ему тесно в своем теле, кровь вот-вот вырвется наружу из всех пор, и такое ощущение несоразмерности физической оболочки с содержащимся в ней, было до того явственным, что он чуть не лишался сознания; или внезапно появлялась уверенность, что он может проходить сквозь стены. Вот такие штучки. Во всю свою жизнь Эдисон ни разу не испытывал ничего подобного и потому поначалу страшно запаниковал. Но что тут можно было поделать? Пойти к врачу и сказать доктор, мне бывает тесно в моем теле, или же, доктор, я умею проходить сквозь стены, сделайте что-нибудь? Ясное дело, за кого бы принял Эдисона любой врач. Поэтому он, несмотря на страх, охвативший его от всей этой непонятной чертовщины, решил переждать и посмотреть, как оно сложится дальше. Вообще-то, с самого детства Эдисон был тихим и задумчивым, чересчур уж задумчивым, можно сказать... Он мог - да и сейчас тоже - часами, днями напролет лежать на диване и думать, думать... О времени, например: что такое время? Течет ли оно для всех одинаково, или у каждого свое собственное время, в котором этот человек и живет, независимо от всех других, и есть ли оно вообще -время? Ведь процесс старения не говорит о том, что оно есть; то, что ребенок становится взрослым, а взрослый стариком, не доказывает, что время течет, а что же тогда доказывает?.. Или же, что означает потусторонний мир, - он есть? Кажется, есть, появляется все больше свидетельств, подтверждающих, что потусторонний мир существует, а значит, если он есть на самом деле, то как там со временем, там-то уж точно нет никакого времени, а если там его нет, значит, его вообще нет нигде, потому что не такая это категория, чтобы где-то быть, а где-то нет... от так, в основном, он и думал над разными, не имеющими прямого отношения, вернее, не имеющими никакого отношения к практической жизни, вещами, потому, сами понимаете, каким он был в быту, в повседневной, обыденной жизни. Мама Эдисона называла его жизнь безалаберной, говорила, что он "несобран", не дисциплинирован, не умеет ставить перед собой цель и планомерно достигать ее, от одного незавершенного дела переходит к другому, и мало что удается ему доводить до конца. И это верно: как правило, к середине дела он начинал охладевать, терять интерес к нему. Хотя высшее образование, пусть и с трудом, он довел до конца, и было удивительно для многих знавших его, что Эдисон получил диплом... Кстати, об этом странном имени. Эдисон родился в годы, когда большая часть населения, словно эпидемией временного помешательства, была охвачена патетической страстью к громким именам, фамилиям, да и попросту к названиям прогрессивных новшеств в нашей многоликой жизни. В то время это было модно, а стало быть - в порядке вещей. Детей называли Магнитка, Днепрогэс, Сумгаит, Сталина, Гагарин, Чаплин, Индира и другими несуразностями вроде Нинел (Ленин наоборот), а в деревнях, куда просвещение доходило туго (несмотря на обещание ответственных товарищей стереть границу между нею и городом, так же как и между умственным и физическим трудом - видимо, вторая часть поставленной, задачи была выполнена в более сжатые сроки), в деревнях и селах имена были попроще - Депутат, Секретарь, Обком, так что на всем этом фоне Эдисон не очень-то дико выделялся со своим именем мало известного здесь американского изобретателя, тем более, что был у него еще младший брат, которого звали Эстон (совсем уж непонятное имя, то ли производное от Эстония, то ли просто придуманное для созвучности с именем первенца). Впрочем, пусть кто как хочет называет своих детей, это личное дело граждан разродившихся. В детстве, однако, когда оба мальчика играли на улице и отказывались ответствовать на зов матери, строгий голос отца с балкона звучал очень колоритно:

- Эдисон! Эдисон, бери Эстона, идите домой! Ай, Эдисон, ай, Эстон! Сейчас же домой!

Так вот, будто бы нарочно человек с таким именем стал физиком, окончив соответствующий факультет Политехнического института в своём родном городе. Физик из него получился так себе - ни богу свечка, ни черту кочерга, преподавал в школе, кое-как перебивался, тем более, что много ему и не надо было; хорошо еще, был неженат, а с женой и детьми, будь они у него, трудно бы пришлось Эдисону в теперешнее время на свою неудобоназываемую зарплату. Был он к тому же увлекающимся по натуре человеком, но все его увлечения далеко отстояли от практической стороны жизни: то с

головой уходил в маленькие хитрости стоклеточных шашек, то учился сооружать из спичек нечто такое, что потом грандиозно вспыхивало и красиво горело, то сутками напролет составлял кроссворды и тут же их терял. Одним словом, на взгляд делового человека, пустой он был парень, этот Эдисон, мало было толку от его увлечений. Но ведь в том-то и дело, что жизнь вокруг нас очень большая и разная, и в ней есть место всему, а не одним только деловым людям; по крайней мере в ней, то есть в жизни, должно быть место всему...

Ну, так вот, о внезапно открывшемся даре Эдисона. Шел он по улице, неторопливо возвращался днем с работы, углубленный в себя, размышлявший о чем-то, как вдруг наткнулся на толпу у тротуара. Он сначала подумал: очередное ДТП - дорожно-транспортное происшествие, о чем так часто упоминают по телевизору. И ошибся. Случай был редкий. Внезапно сорвавшийся бешеный бакинский норд разбил неосторожно оставленное открытым окно, большой осколок стекла полетел с пятого этажа и кинжалом врезался в бок молодой женщины, проходившей в этот момент по тротуару. Сейчас женщина лежала без сознания, залитая кровью, рядом громко плакал малыш лет пяти-шести, и, естественно, вокруг - толпа сочувствующих, но бездеятельных зевак. Эдисон протиснулся сквозь толпу, хотя органически не мог переносить ни каких людских сборищ, скоплений и митингов, протиснулся, однако, и увидел мертвенно-бледное лицо молодой женщины; двое санитаров подоспевшей "скорой", стараясь не запачкать свои не очень-то чистые халаты обильной кровью, укладывали уже ее на носилки; Эдисон увидел сумочку потерпевшей, валявшуюся на тротуаре с разинутой пастью, увидел беспомощно плачущего малыша, не отпускавшего подол маминого платья, не в силах оторвать до смерти напуганного взгляда от неестественно-неживого маминого лица; увидел все это -сердце облилось жгучей волной жалости и сострадания -волна отхлынула на миг и вновь обрушилась на сердце Эдисона, причиняя боль... И тут он ощутил в ладонях настоятельную потребность прикоснуться к этой женщине. Потребность, была до того сильна, что, как слепого котенка, помимо его воли толкала Эдисона к бездыханному телу. Один из санитаров с трудом нащупал пульс умирающей. Ощущение Эдисона было до того ново, необыкновенно и сильно, что он даже перепугался сначала, вдруг поняв, то ничто в данной ситуации от него не зависит, и он не может противиться чьей-то воле, что он в настоящий момент -игрушка в могучих руках, исполнитель воли каких-то высших сил и противиться теперь бесполезно, а надо только лишь одно выполнять. Не в силах полноценно соображать и принимать решения, Эдисон шагнул к носилкам и, сам от себя не ожидая, протянул руку - простер, вернее было бы сказать (отчего в толпе, несмотря на драматичность ситуации, раздались приглушенные смешки - очень уж забавным показался Эдисон: тщедушный, мало того, плюгавый, с несуразным животиком, запрокинул голову к небу, растопырил тонкие пальчики, чего хочет, хрен его знает...), и, не обращая внимания на окружающих и крайнее удивление санитаров, онемевших на месте с открытыми ртами, приступил к, своим обязанностям: провел ладонями, как и диктовала ему новоприобретенная интуиция, вдоль всего тела женщины от головы до пят и так повторил это движение несколько раз, проводя руками вдоль бесчувственного тела и ощущая, как постепенно напряжение, неизвестное доселе, покидает его, высвобождая его организм от чего-то тяжелого, скопившегося, что необходимо было выплеснуть, исторгнуть из себя. Санитары и вся толпа зевак смотрели на эдисоновы манипуляции, разинув рты. А Эдисон не замечал никого перед собой, кроме тела бездыханной женщины, и длилась сия процедура всего лишь несколько секунд. А через несколько секунд молодая особа, уже почти впихнутая на носилках в ма шину "неотложки", открыла глаза и, увидев вокруг себя множество любопытных лиц, а себя обнаружив в лежачей позе, сильно смутилась, торопливо поднялась с носилок, напугав санитаров и изумив толпу, оправила на себе испачканное платье... Она, словно проснувшись, непонимающе огляделась вокруг, заметила переставшего плакать и тоже немало удивленного ребенка, заметила свою сумочку, заляпанную кровью, тут же подхватила и то, и другое и бодро бежала на глазах честной публики, которая теперь, за неимением другого интересного объекта, сосредоточила свое внимание - восхищение, смешанное с необоснованными, смутными подозрениями, -на Эдисоне, ошарашенно разглядывавшем сваи руки. Он, наконец, заметив, на себе откровенно любопытные, назойливые взгляды, поспешил ретироваться с места происшествия и торопливо, деловито направился, сам не зная куда. Он был словно оглушен, будто только теперь возвращался к реальности после какого-то сомнамбулического состояния и, возвратившись, все старался (как многие люди, впервые столкнувшиеся с необъяснимым явлением, касавшимся непосредственно их персоны) убедить себя, что ничего тут особенного, ничего сверхъестественного нет, а просто этот могучий дар экстрасенса дремал в нем до поры и теперь вдруг прорвался наружу, требуя практического применения. Что же тут необычного, думал, шагая по улице, Эдисон, когда кругом, как грибы после дождя, появляются экстрасенсы, даже по телевизору выступают, стараясь из московской телестудии залечить геморрой развесившему уши телезрителю из Сыктывкара; одним словом, экстрасенс на экстрасенсе и экстрасенсом погоняет. Эдисон, как и многие, неосознанно побаивался всего необъяснимого и сверхъестественного; с детства ему вбивали в голову посредством коммунистическо-атеистической пропаганды, что чудес на свете не бывает и что человек сам кузнец своего счастья, а если и бывают чудеса и разные там необъяснимые явления, то только не в нашей широко шагающей к светлому, будущему стране, а где-то далеко-далеко, в насквозь и безнадежно прогнивших государствах... Только дойдя до дому - ноги сами привели, - Эдисон почувствовал внезапно нахлынувшую смертельную усталость, упал на кровать и провалился в сон.