Цифровой журнал «Компьютерра» № 195 - Коллектив Авторов

Компьютерра

14.10.2013 - 20.10.2013

Колонка

Голубятня: «Тихоокеанский рубеж» — католическая экскурсия от экзорсизма к народному искусству

Сергей Голубицкий

Опубликовано 19 октября 2013

Сегодня мы поговорим в интересном ключе о не очень интересном фильме — «Тихоокеанском рубеже» (идиотский — по недоброй традиции — перевод Pacific Rim, 2013).

Блокбастер, снятый режиссёром Гильермо дель Торо (о котором сегодня, в основном, и пойдет речь), с заоблачным бюджетом в $190 млн, за три месяца, прошедших после премьеры, собрал уже $407 млн и, думаю, еще пару сотен подтянет, поэтому попадание вышло в самое яблочко. 

Bull’s eye заслуживает особого внимания, потому что фильм соткан из клише, практически не поддающихся подсчёту: каждая фраза, каждое телодвижение, каждый жест актёра, каждый поворот сюжета, каждый элемент структуры киноязыка — всё-всё-всё видено-слышано-заезжено тясячекратно. Причём режиссёр прекрасно отдает себе отчёт, что даже имитация постмодернистского диалога неуместна, потому что элементарная база его конструктора до такой степени истрепалась репликацией, что уже невозможно определить, откуда берётся цитата и с кем пытаются вести перекличку. 

Главный негр планеты

Всё это режиссёр понимает, однако, глазом не моргнув, идет на, казалось бы, обречённую на осмеяние пошлость и... выигрывает! Овации зрителей, восторженные отзывы кинокритиков, то ли массовая галлюцинация, то ли морок сознания: «Гильермо дель Торо, вы достойны аплодисментов стоя. С непредвзятой, чисто кинематографической точки зрения этот фильм добивается невероятного результата: с первого до последнего кадра он держит в напряжении, развивая при этом великолепную сюжетную линию и поддерживая глубину характеров»!

И это сказано про фильм, в сюжетном навозе которого копошатся армейские генералы-негры (маршал Стэкер Пентекост), злые снаружи, но добрые внутри герои с английскими бульдогами (Чак Хансен), русские «Иваны Драги», с выражением яростной злобы и недовольства на лице и замашками завсегдатаев гей-клуба (лейтенанты Кайдановские), положительные по всем мыслимым и немыслимым швам суперстары (братья Беккеты), трахнутые на всю голову еврейско-немецкие ученые-эксцентрики (Ньютон Гейшлер и Германн Готтлиб), нагромождение 40-метровых монстров-кайдзю, маслина в салате в образе японской борцунши с IQ 200 и пуэрильной травмой (Мако Мори), а поверх всего — образ великой Америки, которая опять-таки да — спасает нашу несчастную планету (правда, формально — рука об руку с остальными народами-недоделами-неумехами, но мы-то с вами понимаем).

Мозги нашей планеты

Вопрос вопросов: как такое бесконечное, беспросветное, безнадежное дерьмо может пользоваться бешеным успехом у зрителей, причем не только американских, но и во всем мире?! В самом деле: в США «Тихоокеанский рубеж» принес $101 млн, а в остальных странах — $306 млн. Вот ведь незадача: только было собрался списать коммерческий успех фильма Гильермо дель Торо на спасительно беспробудную тупизну американского зрителя, как на тебе: цифры демонстрируют, что и европейский, и японский, и китайский, и австралийский, и русский зритель такой же тупой, как и американский. Может, я ошибаюсь с оценкой? Может, фильм — настоящий шедевр?

Русския идут

Сомнение — вещь, полезная для познания. Просмотрел «Тихоокеанский рубеж» дважды, пытаясь убедить себя, что чего-то не догоняю, что-то упускаю из виду, что-то недооцениваю. Но нет: ничего, кроме ошеломляющей компьютерной графики и масштабных дорогих съёмок с высоты птичьего полёта и армией статистов, в картине Гильермо дель Торо невозможно отыскать даже под микроскопом. Особо экзальтированные критики пишут о глубокой проработке «генеалогической линии кайдзю» (дель Торо, кстати, собирается делать сиквел, в центре внимания которого как раз окажется мифология расы морских чудовищ). Женские критики лопочут что-то невразумительное о «поэтичности» картины, которая, типа, «дышит как-то по-особенному». 

Как я ни напрягался, ничего, даже отдалённо напоминающего поэзию и искусство, в «Тихоокеанском рубеже» обнаружить так и не удалось. 40-метровый кайдзю — это да, это есть. Правда, виденный-перевиденный — от несчётных инкарнаций годзилл, «чужих» и вариаций на тему из японских аниме. А в остальном — гигантский гипертрофированный комикс, больше ничего. Что же такое снял Гильермо дель Торо?

Самое большое фиаско я потерпел на ниве, на которую возлагал максимальные надежды, — на креативной биографии режиссёра. Ни из какой части творчества дель Торо «Тихоокеанский рубеж» не выводится. Это притом, что мне очень нравятся его фильмы: и «Хронос» (1993), и «Хребет дьявола» (2001), и «Лабиринт Фавна» (2006), в меньшей степени — «Хеллбои» (первый — 2002, второй — 2008). 

Ещё одна мозга нашей планеты

Во всех предыдущих картинах Гильермо дель Торо прослеживалась сквозная линия подлинного искусства. Пусть вычурного и макабрического, пусть подражательного и поддающегося влиянию, но все же искусства. Даже поэзии. В фильмах дель Торо прослеживаются сквозные метафизические линии: мистическая связь тоталитарной власти и сатанизм; царство Дьявола, дискретно прорывающее реальное бытие в точках личностной и социальной трагедии; дети как медиумы между тем и этим светом — вот лишь несколько направлений, по которым из одной картины в другую развивалась мысль мексиканского режиссёра. Ничего даже отдалённого из названного в «Тихоокеанском рубеже» не просматривается.

Даже на уровне художественной эстетики от прежнего дель Торо в комиксе про кайдзю не осталось ничего, кроме одного-единственного кадра, длящегося три секунды: Янсси Беккет со словами «Нужно проверить пульс!» всаживает обойму чудо-ракет из своего «ягера» в испустившего дух монстра: «Нет, пульса нет!»

Гильермо дель Торо воспитала бабушка в мороке радикального католицизма. Не удивительно, что художественное амплуа будущего режиссёра сложилось из двух краеугольных компонентов знакомой с детства эстетики — представления о материальных формах Зла (дьявол живет среди нас) и натурализма как кратчайшего пути к сердцу человека (карнавалы со стигматами и флагелляциями, которые, между прочим, — источники великого озарения, радости и приближения к богу — см. биографию Томаса де Торквемады). 

Приобщение к кино Гильермо дель Торо начинал с обучения гримёрному искусству у великого мастера — Дика Смита, создавшего для Уильяма Фридкина всю визуальную магию «Экзорциста». Зрителя нужно пугать и шокировать — вот эстетика дель Торо, причём вовсе не шутливая, а очень даже серьёзная. Чем нагляднее Зло, чем оно материальнее, тем сильнее месседж, тем глубже проникает в сердце зрителя страх перед Князем Мира Сего. 

Не удивительно, что кумиром дель Торо на долгое время стал Гаспар Ноэ со своей «Необратимостью» (Irréversible, 2002), скандально кульминационную сцену из которой (20 ударов огнетушителем по голове) мексиканский режиссер процитировал почти дословно в своем «Лабиринте Фавна» (правда, с применением бутылки). Здесь, кстати, пролегает грань между художником и бесом: фильм дель Торо, даже со всеми своими жестокостями, воспринимается как высокая поэзия из разряда Мильтона и Данте, а картина Ноэ так и останется в истории как патологический эксперимент очередной волны французского cinema noir (на премьере «Необратимости» в Канне 250 человек, не выдержав действия, вышли из зала, а 20 после обморока увезла скорая помощь).

Как я сказал, ничего даже отдалённого ни из метафизики, ни из эстетики, ни из поэзии Гильермо дель Торо в «Тихоокеанском рубеже» не осталось. Зачем же тогда режиссёр взялся за съёмки этого комикса?

Вынужден разочаровать тех знатоков кино, которые отписались о «полной выкладке режиссёра», о «его по-настоящему увлечённости» сюжетом и мифологией кайдзю: Гильермо дель Торо снял этот ужас исключительно ради — прости господи — бабок! Потому что безошибочно почувствовал их запах в 25-страничном сценарии Трэвиса Бичема. Мексиканский режиссёр давно обосновался в Сан-Франциско и знает массового зрителя как облупленного. Хотите кайдзюшек, пацаны? Будут вам кайдзюшки без проблем.