Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

Жюль Верн

Матиас Шандор

Перевод с французского Е. Гунста, О. Моисеенко и Е. Шишмаревой под редакцией Е. Бируковой

Иллюстрации художника П. И. Луганского

Собрание сочинений в 12 т. Т. 12., М., Государственное Издательство Художественной Литературы, 1957

Часть первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ Почтовый голубь

Триест, столица Иллирии, распадается на два совсем непохожих города: богатый новый город - Терезиенштадт, с прямыми, широкими улицами, на берегу залива, где с давних пор обосновался человек, и бедный старый город, построенный кое-как, зажатый между широкой улицей Корсо, отделяющей его от нового города, и склонами невысокой горы Карст, вершину которой украшает старинная крепость.

Триестский порт защищен молом Сан-Карло, возле которого стоят на якоре преимущественно торговые суда. Здесь околачивается множество бродяг, не имеющих ни кола ни двора, одетых в драные штаны, жилеты и куртки, не нуждающиеся ни в каких карманах, ибо у их владельцев никогда не было и, вероятно, никогда не будет, чем их наполнить; порой эти оборванцы собираются в довольно многочисленные шайки, наводящие страх на местных жителей.

В этот день, 18 мая 1867 года, среди множества бродяг можно было заметить двух человек, одетых немного лучше других. Однако их тоже вряд ли когда-либо обременяло излишнее количество флоринов или крейцеров, для этого им должно было бы улыбнуться счастье. И, право, эти двое готовы были на все, лишь бы заставить его улыбнуться!

Один из них, по имени Саркани, говорил, что родился в Триполитании. Другой - Зироне - был выходцем из Сицилии. Спутники раз десять прошлись по молу туда и обратно и, наконец, остановились на самом его конце. Они пристально смотрели на запад в морскую даль, как будто ждали, что там появится судно, везущее им богатство!

- Который час? - спросил Зироне по-итальянски; его спутник так же свободно владел этим языком, как и другими наречиями, распространенными на берегах Средиземного моря.

Саркани не ответил.

- Ах я дурак! - воскликнул сицилиец. - Ведь теперь как раз тот час, когда человеку хочется есть, особенно если он забыл позавтракать!

В этой части Австро-Венгерского государства люди австрийского, итальянского и славянского происхождения так перемешались, что дружба двух иностранцев, которые были несомненно чужаками в этом городе, не могла никому показаться странной. К тому же, если их карманы и были пусты, никто не мог об этом догадаться, так важно они расхаживали в своих длинных коричневых плащах.

Младший из них, Саркани, был стройный молодой человек среднего роста, с изящными манерами, лет двадцати пяти. Его звали Саркани - и все. Иного имени он не имел. Вероятно, он даже не был крещен, так как, повидимому, родился в Африке - в Триполи или Тунисе; но хотя у него и была смуглая кожа, правильные черты лица скорее указывали на арабское, чем на негритянское происхождение.

Вряд ли когда-либо встречалась на свете более обманчивая внешность! Только очень проницательный наблюдатель мог бы разгадать, какое глубокое коварство таится в этом красивом лице с большими черными глазами, тонким носом и хорошо очерченным ртом, опушенным темными усиками. Пожалуй, никто бы не разглядел в этих бесстрастных чертах тайной ненависти и презрения, свидетельствующих о постоянных злоумышлениях против общества. Хотя физиономисты утверждают (и в большинстве случаев справедливо), что всякий обманщик, несмотря на всю свою ловкость, Когда-нибудь да рыдает себя, Саркани был несомненно исключением из этого правила. Глядя на него, никто не заподозрил бы, ни кто он такой, ни кем он был раньше. Он не вызывал того невольного отвращения, какое возбуждают в нас мошенники и воры. Тем он был опаснее.

Как прошли детские годы Саркани? Этого никто не знал. Вероятно, он был совсем заброшенным ребенком. Кто и как его воспитывал? В какой дыре ютился он первые годы своей жизни в Триполитании? Чьи заботы оградили мальчика от многочисленных опасностей, подстерегавших его в этой дикой стране? По правде сказать, на эти вопросы никто не мог бы ответить, вероятно, даже он сам, - родился он по воле случая, рос по воле случая и был обречен жить по воле случая! Однако за время своей юности он кое-чему научился, вернее, приобрел практические навыки, так как ему с ранних лет пришлось колесить по свету, встречаться со всевозможными людьми, пускаться на всякие уловки, чтобы не умереть с голоду. И вот, по прихоти судьбы, несколько лет тому назад он вошел в сношения с одним из самых богатых домов Триеста - с домом банкира Силаса Торонталя, имя которого неразрывно связано с нашим рассказом.

Спутник Саркани - итальянец Зироне - был из тех людей без стыда и совести, которые всегда готовы участвовать в грязном деле или оказать любую услугу тому, кто хорошо заплатит, и тут же перейти на сторону того, кто заплатит еще лучше. Этому выходцу из Сицилии было лет тридцать; ему ничего не стоило подстрекнуть человека на злое дело или послушаться дурного совета и с охотой привести его в исполнение. Где он родился? Быть может, он бы и ответил, если бы только знал сам. Во всяком случае, он неохотно сообщал, где живет, даже когда у него и было жилье. Скитаясь по Сицилии, он случайно встретился с Саркани. С тех пор они вместе бродили по свету, стараясь правдами или неправдами набить себе карманы. Зироне, рослый, бородатый детина, с очень смуглым лицом и черными, как смоль, волосами, был человеком себе на уме; его врожденную хитрость выдавали всегда прищуренные глаза и манера лукаво покачивать головой. Свое коварство он пытался спрятать под напускной болтливостью. Впрочем, он обладал скорее веселым нравом и был настолько же развязен, насколько его молодой спутник сдержан и молчалив.

На этот раз Зироне болтал меньше, чем всегда. Видно, его тревожила мысль об обеде. Накануне, когда Саркани сел за карты в каком-то грязном притоне, удача окончательно отвернулась от них, и они оказались совсем на мели. Теперь оба не знали, за что взяться. Они могли надеяться только на счастливый случай, а так как этот покровитель босяков не спешил им навстречу на молу Сан-Карло, то они решили сами поискать его на улицах нового города.

Там, на проспектах и площадях, на набережных и бульварах, в порту и прилегающих к нему кварталах, на берегах большого канала, пересекающего Триест, толпятся, снуют туда-сюда, спешат, суетятся, бегут по своим делам обитатели этого города, насчитывающего семьдесят тысяч жителей итальянского происхождения, и их венецианский говор смешивается с многоязычным говором моряков, купцов, чиновников и разных должностных лиц, которые вносят в этот разноголосый концерт звуки немецкого, английского, французского и славянских языков.