Дорога перемен - Ричард Йейтс

Ричард Йейтс

Дорога перемен

Отзывы

«Великий Гэтсби» для новых времен… Одна из лучших книг во всем моем поколении.

Курт Воннегут

Лучший роман из прочтенных мной в этом году — и с огромным отрывом.

Ник Хорнби

Искусный, ироничный, великолепный роман, заслуживающий того, чтобы стать классикой.

Уильям Стайрон

Тут не просто хороший слог. Здесь то, что вдобавок к хорошему слогу тотчас делает книгу изумительно живой. Не знаю, что еще нужно для создания шедевра современной американской беллетристики.

Теннеси Уильямс

Великолепное произведение… Значительная и волнующая книга.

«New York Times»

В каждой фразе высочайшее мастерство стилиста. «Дорога перемен» свежим критическим взглядом озирает недостатки современного общества: крах в работе, образовании, общении, семье, супружестве… и просто нехватку духовных сил.

«New Republic»

Ричард Йейтс — писатель внушительного таланта. В его изысканной и чуткой прозе искусно соблюден баланс иронии и страстности. Свежесть языка, резкое проникновение в суть явлений, точная передача чувств и саркастический взгляд на события доставляют наслаждение.

«Saturday Review»

Мощная разработка типично американской темы, которую можно определить как «В западне»… Произведение весьма впечатляет. Щемящая и увлекательная история поведана рассказчиком, который понимает сложность и неоднозначность человеческой натуры.

«Atlantic Monthly»

Великолепный роман Йейтса оказал столь мощное влияние на два поколения читателей, что не знать его кажется неприличным. Рекомендуя эту книгу, испытываешь холодок неловкости, словно представляешь старого мудрого друга скороспелому приятелю; предпочтительнее этого не делать, дабы не растратить все важные слова и мысли. Однако приходится, ибо великими книгами, сиречь прекрасными друзьями, надо делиться.

Достаточно сказать, что для американской читающей публики «Дорога перемен» стала культовым романом. Особенно это касается литераторов, которые без устали восхваляли его и пропагандировали, а подчас невольно подражали той легкости, понятности, яркой своеобразности, глубокой серьезности и проницательности, с какими он представляет человеческую природу. Нас восхищает отточенное мастерство на века созданного произведения, которое опрокидывает все попытки его классификации. Реализм, натурализм, социальная сатира, история любви — стандартные критические ярлыки меркнут перед этим превосходным романом. «Дорога перемен» — это просто «Дорога перемен», и упоминание о ней подобно тайному рукопожатию членов культурно-литературного ордена.

Ричард Форд

Дорога перемен

Роман

Посвящается Шейле

То нежностью, то буйством плоть томилась!

Часть первая

Истаяли финальные реплики генеральной репетиции, и притихшим актерам не осталось ничего иного, как беспомощно щуриться в черневшую за рампой пустоту. Затаив дыхание, они следили за низеньким упитанным режиссером, который поднялся на сцену, выволок из-за кулис стремянку и, отперхавшись, с высоты третьей ступеньки поведал, что все исполнители чертовски талантливы и работа с ними — в радость.

— Перед нами стояла непростая задача, — сказал он, важно посверкивая очками. — Мы столкнулись с кучей проблем, и, если честно, я почти смирился с тем, что ничего грандиозного не случится. Но вот что я вам скажу. Пусть это звучит банально, однако сегодня что-то произошло. Я сидел там и вдруг нутром почувствовал: нынче все вы играете с душой. — Режиссер прижал растопыренные пальцы к карману рубашки, обозначив местоположение души, затем безмолвно, но многозначительно потряс кулаком, а его зажмуренный глаз и выпяченная мокрая губа были знаком гордого триумфа. — Сыграйте так завтра, и мы произведем фурор.

От облегчения артисты едва не разрыдались. Всех еще колотило, однако слез не было, пошли крики, рукопожатия и поцелуи, затем кто-то сбегал за ящиком пива, и все, сгрудившись вокруг пианино, горланили песни, пока единодушно не решили, что с гулянкой надо завязывать и хорошенько выспаться.

— До завтра! — перекликались артисты, счастливые, как дети.

Разъезжаясь по домам, они вдруг поняли, что в машине можно опустить стекла, дабы впустить ночной воздух, полный целебных ароматов земли и первых цветов. Многие только сейчас заметили, что пришла весна.

Дело происходило в 1955 году в Западном Коннектикуте, где недавно широкая оживленная автострада под названием «Шоссе № 12» объединила три разросшихся поселка. Любительская, но со средствами и весьма серьезными намерениями труппа «Лауреаты» была тщательно скомпонована из молодежи всех трех поселков и готовила свой первый спектакль. Всю зиму они собирались в чьей-нибудь гостиной и взахлеб говорили о Шоу,[2] Ибсене[3] и О'Ниле,[4] затем провели голосование, на котором здравомыслящее большинство выбрало «Окаменевший лес»,[5] и распределили роли; все чувствовали, как день ото дня крепнет их преданность Театру. Наверное, коротышка-режиссер казался им забавным (каким он отчасти и был: в простоте слова не скажет, а после замечаний непременно вскинет голову, отчего затрясутся его толстые щеки), но его любили и уважали, а также беспредельно верили ему почти во всем. «Любая пьеса заслуживает того, чтобы ее играли с полной отдачей, — внушал он. — Помните: мы не просто готовим спектакль, но создаем любительский театр, а это чертовски важная штука».

Беда в том, что с самого начала «лауреаты» опасались выставить себя дураками, а боязнь в том признаться лишь усугубляла страх. Первое время репетиции проходили по субботам — безветренным февральским или мартовским полднем, когда деревья чернеют на фоне белесого неба, а бурые поля и взгорки в съежившихся снежных латках кажутся беззащитно голыми. Притормозив на крыльце черного хода, чтобы застегнуть пальто или натянуть перчатки, «лауреаты» оглядывали пейзаж с редкими, потрепанными непогодой старыми домами, и собственные жилища казались им неуместной эфемерностью, кучей новых ярких игрушек, беспечно забытых во дворе и вымоченных дождем. Их излишне большие, сверкающие расцветкой леденцов и мороженого автомобили тоже выглядели чужеродно и будто морщились от грязных брызг, когда сконфуженно ползли по разбитым дорогам, со всех сторон сходившимся к ровной стреле шоссе № 12. Оказавшись в привычной среде — длинной яркой долине цветного пластика, зеркального стекла и нержавеющей стали (КИНГ КОН, МОБИЛГАС, ШОПОРАМА, ЕДА), машины будто облегченно вздыхали, но затем друг за другом съезжали на петлистый просёлок, что вел к школе, и парковались на тихой стоянке перед входом в актовый зал.

— Привет! — «Лауреаты» смущенно здоровались и нехотя входили в школу. — Привет!.. Привет!..

Шаркая по сцене тяжелыми галошами, сморкаясь в бумажные платки и хмурясь в блеклый текст ролей, они раскрепощали друг друга раскатами великодушного смеха и беспрестанно повторяли, что у них еще уйма времени и все уладится. Однако все понимали, что времени мало, а от участившихся репетиций дело идет только хуже. Режиссер уже давно объявил, что они «сдвинулись с мертвой точки и зажили в образах», но все было статично, бесформенно и нечеловечески тяжеловесно; снова и снова обещание провала читалось в их глазах, в смущенных улыбках и прощальных кивках, в суетливой поспешности, с какой они бросались к машинам, чтобы ехать домой, где их поджидало застарелое, но менее явное предчувствие грядущего позора.

И вот нынче, за сутки до премьеры, они умудрились что-то сотворить. В этот первый теплый вечер они, шалея от непривычности грима и костюмов, забыли о своих страхах и отдались течению пьесы, которая понесла их, точно волна; пусть это звучит банально (и что такого?), но все играли с душой. Чего же еще желать?

Публика, прибывшая на спектакль в змеящейся череде сверкающих автомобилей, тоже была очень серьезна. Подобно «лауреатам», она состояла из зрелой молодежи, облаченной в красивые наряды, стиль которых нью-йоркские одежные магазины характеризуют как «загородный свободный». Всякий заметил бы, что это не просто зрительская толпа, но образованные, имеющие хорошую работу и достаток люди, которые нынешнее событие считают значимым. Разумеется, они понимали, что «Окаменевший лес» вряд ли входит в число великих драматических произведений, о чем и говорили, рассаживаясь по местам. Однако пьеска симпатичная и злободневна не меньше, чем в тридцатые годы. («Если вдуматься, сейчас она даже актуальнее», — твердил один человек, обращаясь к жене, которая жевала губами и понимающе кивала.) Впрочем, главной была не пьеса, а труппа, смело выступившая с благотворной и обнадеживающей идеей — создать в здешних краях по-настоящему хороший любительский театр. Именно эта идея привлекла столько зрителей, чтобы заполнить больше половины зала, именно она создала напряженную тишину предвкушаемой радости, после того как в партере погас свет.