Машина и винтики. История формирования советского человека - Михаил Геллер

Об авторе

Михаил Геллер (1922, Могилев, БССР — 3 января 1997, Париж, Франция) — историк, публицист, писатель, критик, диссидент. По образованию историк, доктор исторических наук. Окончив исторический факультет Московского университета, работал преподавателем высшей школы. В 1950 г. был арестован и приговорен к 15 годам лагерей. Отсидел 7 (по другим данным 6) лет. В 1957 г. освобожден из тюрьмы.В конце 60-х г. вынужден был уехать из СССР. С 1969 года жил и работал в Париже. Профессор Сорбонны. В течение ряда лет вел регулярную хронику в парижской газете «Русская мысль», подборка которой была выпущена в России в виде книги «Глазами историка. Россия на распутье. 1990—1995». Под псевдонимом Адам Кручек (Adam Kruczek) вел постоянную рубрику «Русские заметки» в польском литературно-политическом журнала «Культура», выпускающемся в Париже. Автор ряда книг, исследующих различные аспекты русской литературы и истории, в том числе «Концентрационный мир и советская литература», «Андрей Платонов в поисках счастья», «Под взглядом Москвы», «Утопия у власти». Работы М. Геллера публиковались в Англии, Франции, Польше и других странах.

Цель

Начало опыта

Я подымаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм.

Кто-то должен наблюдать за винтиками…

Октябрьская революция, как справедливо утверждают советские идеологи, открыла новую эру, была феноменом неизвестным в прошлом. Продолжаются горячие споры относительно оценки Октября: одни считают, что это «шаг вперед», другие — «шаг назад», третьи — «шаг на месте». Все признают, что 25 октября 1917 г. следует отмечать в календаре красным: впервые была совершена революция, ставившая целью не только захват власти, «государственной машины» по выражению Ленина, но создание идеального общества, неиспытанной ранее человечеством политической, экономической и социальной системы. Октябрьский переворот был совершен с целью осуществления Проекта — плана достижения Цели. Захватив власть, проектанты уже знали, что цель может быть достигнута только при условии создания Нового человека. Они уже знали как это сделать: «Пролетарское принуждение во всех своих формах начиная от расстрелов… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи».

Задача была поставлена ясно и недвусмысленно. Герцен, изучая французскую революцию, сформулировал «великую основную мысль революции»: «Желая восстановить свободу народа и признать его совершеннолетним с ним обращались как с материалом благосостояния, как с мясом освобождения (chair au bonheur publique) вроде наполеоновского пушечного мяса». Вожди Октябрьской революции презирали «свободу народа», не думали признавать его совершеннолетним и с первых же дней прихода к власти принялись за обработку «человеческого материала капиталистической эпохи», или, как выражался Герцен, «мяса освобождения».

Современник революционных событий Максим Горький не перестает повторять в «Новой жизни», начиная со дня захвата власти большевиками до закрытия газеты в июле 1918 года: «Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт…»; Ленин «работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей… а Ленин работает над живым материалом»; «народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку»; «с русским пролетариатом производят опыт»; «большевики производят жесточайший научный опыт над живым телом России»; «революционер относится к людям, как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов…»

Изо дня в день Горький повторяет в «Несвоевременных мыслях»: большевики во главе с Лениным производят жесточайший научный опыт над живым телом России, русского народа, русского пролетариата. Он подчеркивает «научность» опыта и его жестокость. Несомненна для Горького — свидетеля революции — цель «опыта»: переделка живой человеческой материи. Десятилетия спустя опыт продолжается.

В 1917 г. для Горького не было сомнения: жестокий опыт над русским народом, который производят комиссары «заранее обречен на неудачу». Знаменитый писатель, пришедший в ужас от революции, для которой он столько сделал, полагал, что «измученная полуголодная лошадка может издохнуть». Десятилетия спустя мнения относительно результатов опыта расходятся.

Одно время казалось, что эксперимент великолепно удался. В 1949 г. «Правда» не сомневалась: «Черты коммунистического будущего, которые когда-то казались нам далекими, как свет дальних звезд, теперь существуют рядом с нами зримые, ощутимые, живые». Газете вторил роман Трифонова «Студенты»: «Владимир Ильич говорил, что в „основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма“. Это говорилось в двадцатом году. Прошло почти три десятка лет, и мы создали новое общество и новых людей». Книга «Советские люди», выпущенная Политиздатом в 1974 г., объявила, что Советский Союз — первое на земле царство свободы трудового человека, стал родиной «нового, высшего типа человека разумного — Хомо Советикус». Авторы книги с предельной ясностью подвели итоги блестяще завершенному эксперименту: миллионы лет эволюционировала клетка к Хомо Сапиенс — человеку разумному, на протяжении 60 лет шло его «очищение от скверны» и в Советском Союзе родился высший тип Хомо Сапиенс — Хомо Советикус, новая биологическая особь. В 1976 г. Брежнев рапортовал Двадцать Пятому съезду: советский человек — важнейший итог прошедшего шестидесятилетия.

В восьмидесятые годы твердая уверенность стала подтачиваться сомнениями. В 1981 г. главный идеолог Суслов признал, что советский человек сформирован еще не окончательно, еще не удовлетворяет всем требованиям партии. В 1983 г. очередной главный идеолог Черненко настаивает на необходимости продолжать работу, подчеркивая, что «формирование нового человека не только важная цель, но и непременное условие коммунистического строительства».

Расходятся мнения относительно степени завершенности «дела» и вне идеологических кругов. Эдуард Кузнецов, размышляя в камере смертников, записывал в дневник: «Духовная сфера становится объектом грубейшего манипулирования, конечная цель которого — выведение нового человека…» Для него — это проект и цель. Александр Зиновьев считает, что «дело» завершено: «… Мы первыми вывели этот новый тип человека…»

Все согласны в главном — идет, с первых дней революции, процесс формирования нового человека. Мнения расходятся только о степени приближения к цели. На протяжении минувших десятилетий модель Советского человека менялась. В 20-е годы в ходу была модель революционера-разрушителя старого мира: железные комиссары, стальные чекисты. Ей на смену пришел созидатель Нового мира: «индустриальный человек», «научно-организованный человек» (НОЧ), «усовершенствованный коммунистический человек» (УСКОМЧЕЛ) — строитель утопии, от которого требовалась идейность, но также энергия, инициатива. Сталин провозгласил окончательный идеал — винтик: советский человек должен чувствовать себя винтиком гигантской машины государства. Хрущев объявил неизбежным создание к 1981 г. «винтика», «сочетающего в себе высокую идейность, широкую образованность, моральную чистоту и физическое совершенство».

Внешние различия модели скрывали единство содержания. Целью было и есть создание инструмента для строительства нового мира. Великий писатель Андрей Платонов, еще в 20-е годы, предупреждал о начавшемся процессе творения «государственного жителя». Каждая из моделей Советского человека содержит как основную черту — чувство принадлежности к государству, ощущение себя частицей, «винтиком» государственной машины, членом коллектива. Евгений Замятин через три года после революции в романе «Мы» описал государство будущего, в котором отношения между человеком и системой определены математически точно: «… Две чашки весов: на одной грамм, на другой — тонна, на одной „я“, на другой — „Мы“, Единое государство. Не ясно ли: допускать, что у „я“ могут быть какие-то „права“ по отношению к Государству и допускать, что грамм может уравновесить тонну — это совершенно одно и тоже. Отсюда распределение: тонне — права, грамму обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты — грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны».