Библиотека приключений - Григорий Дурново

Григорий Дурново

«Библиотека приключений»

Александр Подрабинек, в советское время — сотрудник службы скорой помощи, автор сборника «Карательная медицина» об использовании психиатрии против инакомыслящих:

«Оружие подбрасывали, это была распространенная практика. Мне, например, как-то раз пытались подбросить пистолет. Это было в ссылке, в Якутии. Приходил знакомый, который, как выяснилось довольно скоро, работал и на них, стучал. Попросил меня спрятать пистолет в детской колясочке — у меня в ссылке родился старший сын. Я отказался, разумеется. Иногда предлагали валюту подержать или поменять, а валюта была запрещена.

В отношении Славы Чорновила — такой был украинский диссидент, много сидевший, — устроили провокацию с участием одной дамы. Она познакомилась с ним в ресторане, когда его послали в командировку в соседний район и он ужинал в гостинице, где поселился. Подсела к нему, завела разговор про украинскую литературу, поэзию. Дама красивая была. Потом они решили продолжить разговор в номере, это была ее инициатива, но он не отказался — насколько я понимаю, никаких романтических намерений у него при этом не было. А потом она в какой-то момент сняла с себя джинсы и начала истошно кричать. Ворвалась толпа милиционеров и людей в штатском, и Славу приговорили к нескольким годам лишения свободы за попытку изнасилования».

Будьте готовы к тому, что вам подбросят оружие

Наталья Горбаневская, поэт, первый составитель «Хроники текущих событий» — тайно распространяемого правозащитного бюллетеня:

«Во время следствия собирался «материал интимного характера» — например, всем допрашиваемым упорно задавали вопрос, кто отец детей Горбаневской. Но это было скорее смешно, чем страшно. Угрожали: «У нас есть тюрьмы, где держат женщин с детьми», — чтобы я, мол, не надеялась, что меня не посадят. Но меня это только утешало: разлучиться с ребенком я никак не хотела».

Александр Лавут, математик, один из редакторов «Хроники текущих событий»:

«Я выходил из метро «Маяковская» и собирался звонить из автомата, как вдруг ко мне подошел какой-то человек и начал что-то угрожающим тоном говорить — якобы я его задел на Курском вокзале. Я повесил трубку, пошел, но он от меня не отставал, дергал за рукав, угрожал. Я сначала подумал, что он пьян, он действительно пошатывался — но при этом от него ничем не пахло. Мимо проходил милиционер, я пожаловался, что этот человек ко мне пристал. Милиционер не отреагировал. И тут я увидел, что за мной стоит еще один человек и вроде как подает этому «пьяному» знак — и тот мгновенно испарился. Было понятно, что вся эта история — намек на то, что ко мне можно применить и физическое воздействие, «физику».

Елизавета Цитовская, в советское время — инженер-экономист, занималась помощью политзаключенным:

«Осуществлялось, например, давление через детей. У Гинзбурга (Александра Гинзбурга, одного из учредителей МХГ. — БГ) были маленькие дети — семи и пяти лет. Когда Алика уже отправили в США, на его старшего сына пыталась наехать черная машина. Потом младший сын гулял во дворе, и в него явно чем-то прыснули, потому что, когда он пришел домой, у него был сильный приступ, удушье».

Будьте готовы к тому, что ваши вещи могут быть изъяты

Александр Лавут:

«Году в 1979-м ко мне пришел человек и рассказал историю, которая показалась мне подозрительной, но я не решился сказать, что не верю. Тем более в его легенде были достоверные элементы. Он сказал, что недавно освободился, находился в командировке в Омске, где его задержали по какому-то подозрению и препроводили в камеру, где сидел заключенный Владимир Дворянский, которого доставили в качестве свидетеля на суд Мустафы Джемилева (борца за права крымских татар. — БГ). Это было странно: человек, которого взяли с воли по подозрению, не мог находиться в одной камере с отбывающим наказание. Дворянский якобы дал ему письмо для Сахарова. А Сахаров якобы сказал этому моему гостю, чтобы он лучше отнес письмо мне, поскольку я занимался крымскими татарами. Но передать мне письмо он отказывался и просил помочь уговорить Сахарова взять письмо. Рассказывал, что, чтобы письмо не нашли при обыске, он свернул его мелко-мелко и засунул под зубной протез. Тем не менее я, к сожалению, не возразил против того, чтобы он пришел еще. И в первый раз у меня не было мысли не впустить его в квартиру. Он еще неоднократно навязывал мне встречи. Предлагал помочь написать письмо Дворянскому тайнописью — на мокрой бумаге палочкой. Я отвечал, что тайнопись известна всем, в том числе лагерной цензуре.

Вряд ли все это существенно повлияло на мою дальнейшую судьбу. Но формально дело, по которому меня арестовали в апреле 1980 года, было возбуждено на основании переданного в КГБ заявления этого самого моего гостя, гражданина Ефройкина. В заявлении говорилось, что он, дескать, случайно познакомился со мной возле синагоги — видимо, ему это продиктовали. В дальнейшем я якобы рассказывал ему разные нехорошие вещи, и он понял, что имеет дело с антисоветчиком, человеком опасным, и посчитал, что его гражданский долг — заявить об этом. А на суде его не было — это второе мое упущение: надо было настойчиво требовать его присутствия».

Будьте готовы к тому, что на вас могут напасть, а службы правопорядка не станут вмешиваться

Вячеслав Бахмин, в советское время — программист, активный участник Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях при Московской Хельсинкской группе:

«После освобождения в 1984 году я поселился в деревушке в Калининской области. У меня было полгода надзора — надо было регулярно отмечаться в милиции, нельзя было заезжать в какие-то районы города, с восьми вечера до шести утра обязательно быть дома. После трех нарушений могут посадить на год в лагерь. Я старался правил не нарушать. Когда заканчивался срок надзора, произошла первая провокация. Я отметился в отделении милиции, вышел, а навстречу мне идет старичок, идет прямо на меня. Он столкнулся со мной и тут же упал. Стал кричать, тут же рядом оказались какие-то молодые люди, старичок обвинил меня в том, что я сбил его с ног и ругался матом. Мне говорят: «Сейчас разберемся, вон как раз отделение милиции». В милиции меня продержали ночь, обвинив в хулиганстве, обыскали и повезли в суд, чтобы приговорить к аресту на 15 суток. Но тут произошла странная вещь: судья отказалась меня приговаривать — не нашла оснований в связи с несовпадением показаний. Тогда меня отвезли в прокуратуру района, прокурорша стала кричать: «Какие пятнадцать суток?! Таких вообще надо сажать и не выпускать!» — и выписала мне штраф 50 рублей. На этом история закончилась.

Через месяц была свадьба моей родственницы, я там посидел, выпил не больше бокала вина и пошел пешком домой, чтобы успеть вернуться к положенному времени. И вот навстречу мне идет человек и спрашивает закурить. Сигареты у меня как раз кончились. Тогда он схватил меня за сумку и говорит: «Где-то я вас видел? Не в кафе ли?» — это притом что я шел из кафе, а он мне навстречу. Держит и не отпускает. Я понял, что дело нечисто, стал отбирать сумку, он не отпускает, мы начинаем толкаться, с него слетает шапка. Он кричит, что я хочу у него украсть шапку. Собирается потихоньку народ — на этот раз обычные люди, в предыдущем случае «свидетели» были оперативниками. Подъезжает милицейская машина, нас везут в отделение. Меня опять оставили там ночевать. Утром вызывают к следователю, которого специально ради меня выдернули из отпуска. Утверждалось, что я избил этого человека и опять же ругался матом. Должен заметить, что я матом не ругаюсь в принципе никогда. Светит статья «хулиганство», да еще и вторая часть — нанесение серьезных побоев. Когда я вышел из КПЗ, у меня возникло ощущение, которое я запомнил на всю жизнь: ты идешь и в каждом встречном подозреваешь провокатора, который тебя обвинит в краже, в нападении или в чем-нибудь еще. Я даже переходил на другую сторону улицы, если видел кого-то, идущего навстречу. Все мои друзья написали в суд письма, что это провокация. Уже по «Голосу Америки» передавали про это дело. Но прокурору было ясно, что это хулиганство с нанесением побоев, так что три года в лагере строгого режима дать надо. Такой приговор мне и вынесли. Я написал кассационную жалобу и в ожидании решения сидел в камере с самыми тяжелыми преступниками. Спустя некоторое время меня вдруг вызывают с вещами на выход — и отпускают на волю. По результатам кассации мое дело переквалифицировали с «хулиганки» на ссору на почве взаимной неприязни. Приговор — полгода исправительных работ по месту службы с вычислением 20% из зарплаты».