ТРУБА ЗОВЁТ! - Данила Врангель

ДАНИЛА ВРАНГЕЛЬ. ТРУБА ЗОВЁТ

— Никогда, никто и никакими силами не сможет увидеть себя в истинном обличье, –  выговорил усатый сантехник попивая тёмное пиво из бокала.

— Субъективный идеализм, –  парировал ему напарник и закурил беломорину. Небрежно добавил: –  Возьми зеркало – получишь результат.

— Неет! – взвился сантехник. – В зеркале совсем не тот, кто держит его возле своего лица! В зеркале, в зоне антимира, там, где лево заменяет право, есть только полная противоположность смотрящего… Пооолная!!! – И приблизившись вплотную к напарнику, сказал: –  Попробуй при помощи зеркала поставить муфту на полудюймовую трубу и посмотришь, что у тебя выйдет. – Снизил голос до шепота и скрипуче добавил: –  У тебя получится полная фигня.

Напарник снисходительно посмотрел на сантехника и сказал, пыхнув дымом папиросы:

— Но при чём здесь истинное обличье? Ты что, уже полностью на трубах и сгонах поехал?

— Шопенгауэр! – проговорил собеседник.

— Чиво?

— Шопенгауэр! Был такой мужик в Германии, создал теорию волюнтаризма, по которой мы, то есть люди, вообще никто и ничто. Мы роботы. И видеть истинных событий не смогём нивколь.

— А что же это мы тогда смогём? – полюбопытствовал напарник.

— А смогём мы только делать то, никто не знает – что. Мне эту книгу сын уж третий день уже читает. Называется, вроде, «Мир как свобода и зрелище»! Или нет, «Мир как рабство и кинематограф»! А, может, «Мир как представление и шабаш»! Или «Мир как кино и воля»!

— Хва молоть, Петя. Ты не пил кроме пива ничего, я это знаю. И тем более странноваты твои разговорчики. И тем более странновата твоя ахинея. Шо ты, братан, мелешь? Какой шабаш и представление? Шабаш будет у нас в конторе, если стояки вовремя не заменим. Будет тебе кино и немцы. Шопенгауэр, немчура поганая, восстанавливать сантехническое оборудование не даёт, паскудина, а ты!!! А ты!!! А ты его пособник и множитель его фашистских идей, Пётр. Зеркала тебе российские не нравятся. Ой, ой, ой… А шо те щё не нравится? А? А? Морда тебе твоя не нравится, да? Так скажи спасибо, шо мне ещё нравится. Но переходный период наступает. Ты шо, смотришь всё время на себя в зеркало? А можыж ты педик? А можыж ты голубой? А колготки ты под робой не носишь? А клуб «Голубая устрица» не посещаешь? А можыж ты ваапще трасвистит? А можыж ты ваапще без члена? Так с кем жыж это я пью пиво? Ты меня, выходит, развращаешь и, возможно, совращаешь? А? Пееетя? А?

………..БУМмммм………..

— Мужики, а чего это вы в таком миноре? – проговорила певучим голосом подошедшая к столику соседка по дому усатого Петра, миловидная, юная и стройная как степная газель, сексапильная, нигде не работающая Маргарита, лет эдак двадцати двух. И уставилась на сантехников своими серыми глазищами в густом обрамлении ресниц.

— Марго, –  мрачно молвил Пётр. – Не лезь в душу. – И снова уткнулся в кружку с пивом.

— А ты, Егор, чего же столь не мил? – обратилась она к напарнику усатого философа. Марго закончила три курса МГУ и чувствовала себя уверенно в любой стихии. Особенно мужской. Женщины были ей не по вкусу и не по нраву. Она женщин не любила. А вот мужчин – любила. И порой даже более одного – такие страсти себе позволяла, на бешеном всплеске эстрогена, смешавшегося с тестостероном. Напарники сантехники, однажды, поздним вечерком, и поучаствовали в подобной оргии. Даром, что потом неделю друг другу в глаза смотреть не могли.

— Я мил, –  сказал Егор. – Но вот беда, труба зовёт. И Пётр начал немцев изучать. И вообще, дерьмовая погода. Марго, присядь. Попей пивка. И душу услади своей красою.

— Ты шо, –  измолвил Пётр, –  по-русски объясняться разучился? Ты что несёшь, чего там усладить? Ритуль, не слушай балабола отставного. Когда майором был, не нёс такой пурги, а ныне – устриц голубых он изучает. А? Нет? Ну, ладно, всё замнём. С тебя ещё по кружке…

— Я в секунду…

— Так побыстрей! Волюнтаризм Егору не по нраву! А? Каково, Марго?

— И чем же Шопенгауэр и Ницше, да Бергсон не по нраву твоему напарнику пришлись?

— Ха! Ты не поверишь! Они стояк на муфте не сумеют укрепить!

— Да ну…

— О тож – да ну. Рациональное по нраву лишь Егору, иль Эгору, иль Ягору, фиг их разберёшь. Стояк! Стояк!!! Ты помнишь, какой силы был стояк напарника мого, когда в контакт входил он ненавязчиво с тобой?

Марго, ресницы, опустив, сказала тихо:

— Помню… Но и не только… Твой агрегат запомнился сильней. Такая мощь и сила могут только снится, душе, оргазмом оплетённой с юности… Давай экспериментик повторим. Не думаю, что Пётр доволен не останется…

— Ну, а Ягор?

— В компанию возьмём, затравкой будет –  раскручивать…

— Кого?

— Меня, кого ж ещё. Или, быть может, надобно тебя?

— Тьфу, и так он мне уже шестое пиво покупает. За гомосексуалотрансвестизм. Ты шо, Марго, туда же лезешь? Так может впишем в ласковую троечку ещё кого… Ээээээ… Хотя б вон тех двух тёлок… –  И указал рукой на двух красоток, сидящих в уголке и не спускающих с Марго пылающего взгляда лесбиянок; готовые сожрать её на месте, это было видно. Либидо этих дам, стремительно окутало Марго… Она вскочила к дяде Пете на колени.

— Нееееет… –  хрипло прошептала. – Ни за что!

— А чё, ништяк! Я впялил бы и той и этой по самые винты! Да и тебе, моя красавица, хватило б… Не ссы в компот, там повар ноги моет. Привычка есть святое дело. Вначале не по нраву, возможно, процедуры тебе покажутся, так есть Эгор, он компенсацию тебе упрёт такую, шо мало не покажется! Ха– ха– ха– ха! Ага! Идейка как? Лишь после пива эдакие мысли приходят в голову! Я вечно его пил бы… Но есть работа, чёрт её дери, стояк течёт и трубы не промыты…

— Зачем Ягор тогда. Пускай сосёт у своего начальства, да трубы моет, в позу становясь, кряхтя и упираясь неведомо во что. А мы с тобой контакт произведём… А этих сучек, на меня смотрящих, пусти в расход. Патроны есть?

— Лишь бронебойные остались, антитеррор сидит в башке с тех пор, как генералом поработал.

— Я думаю, им хватит, такого секса не сыскать им долго. И помнить будут, о красавице Марго… В той жизни… А кто сказал, что она хуже этой? Ещё посланцы не вернулись. А сколько их отправлено туда! Немеряно!

— Да, это точно, и я участие в отправке принимал, но… Жалко тёлок, симпатичные какие, лет по семнадцать, аль восемнадцать, так можыж трахнем? На пару? Кун тебе, а мне минет, и по рукам…

— Тьфу, тупорылый генерал какой попался. А я одна не в состоянии проделать тебе минет? А? Дай пистолет…  Нет, дай пистолет! Я грохну эту Тему, пока рассвет не отошел совсем уж подалече от заката! Они хотят! Так пусть работают друг с другом: сосут и лижут – есть там арсенал, без Маргариты шлюхи обойдутся, ну а тебя оттрахаю сейчас!

— А вот и пиво! – Эльдорадо объявился, неся три кружки с пеною густой.

— Ты вовремя, – сказал напарник. – Идеализм, и субъективный причём, в фантазиях Марго играет.

— Да ну? Марго? Ты философией решила поразвлечься? А как же член Петра? На всех углах ты говорила о мощи фетишизма приборчика его. И тут вдруг Кант, аль может Конт, они одной породы и чушь малюют одинаково красиво. Для дураков, которым негде кончить… В своей башке постылый каламбур. Трансцензус вдруг тебя манить принялся непонятностью своей? Так мой транссексуальный друг тебе не то покажет!

— Чиво?

— Не о тебе я Пётр, а о себе. Уж понимай как хочешь… Эээээ… Я вижу в уголочке дамочки сидят и смотрят, смотрят, смотрят… Да только на Марго! Не по душе мне это.

— И мне уж тоже, – молвила Марго. – Дай пистолет, Петро. А пули калибра сорок пять шмон наведут в бунгало этом, иль шалаше, иль кабаке, иль чёр–те–что здесь выстроили, и бабы смотрят из угла, как пулемёты. Гранату дай, Петро! Оргазм я обеспечу стопроцентный! Ну? Ну? Ну? Ну? Ужель забыл, как тройкой мы с Эгором веселились? Свидетелей долой, а стол стоит, и блюдо ждёт и я уже готова.

— Но я не возбуждён, – сказал Петро и вытащил пистоль калибра сорок пять. Подумал и сказал:

— А впрочем, нет. Ягор... Труба зовёт! И хомуты мы в недостаточном количестве на поле боя трудового поднесли. А бабы шо… А ничего! Кончать на бабе и дурак сумеет… Стояк!!! Отремонтировать нам надо, да и рассвет уж скоро во дворе. К рассвету всё должно быть чики. А? Я не понял? В морду захотел? И нефиг щупать Ритку – перестоит, хлопот не оберёшься. И малолеток убивать не стоит. Пущай живут… Пока… До следующей ночи.