МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО - Елена Чудинова

Елена Чудинова

•

МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО

О положительной дискриминации

Минувшей весной в Москве случилось две трагедии. Один юноша убит, а другой избит, избит зверски, до тяжелейшей черепно-мозговой травмы. Знакомы они меж собою не были, пострадали в разных местах и в разные дни, так что вроде бы ничего и не объединяет эти две судьбы. Разве что одно совпадение… ах, прошу прощения, этого совпадения-то как раз и не существует: национальность преступников в протокол отныне не заносится. Что же, будем законопослушны, выразимся так: преступники в обоих случаях — граждане РФ, прибывшие в столицу из города Грозного. Надеюсь, эта формулировка достаточно толерантна?

История гибели Евгения Кузнецова, не вызвавшая, кстати, никакого резонанса в СМИ, на самом деле отдает какой-то инфернальщиной, она абсолютно неправдоподобна. Это и заставляет думать и думать над ней в поисках хоть какого-то объяснения: ну как же такое могло произойти? Пьяной драки не было, не было даже пьяной ссоры. Не было выяснения отношений. Вообще ничего не было, кроме убийства. Напомню, Евгений, в компании друзей, зашел в тот день в кафе на Большой Дмитровке. Кажется, они отмечали какое-то футбольное достижение любимой команды. Ребята сдвинули два стола, начали рассаживаться. Одного стула не хватило. Евгений заметил свободный — рядом сидело двое… граждан РФ из города Грозный, а третий стул за их столиком пустовал. Евгений подошел и взял этот стул. Возможно, он даже забыл сказать: «Извините, многоуважаемые, не будете ли вы против, если я позаимствую…». А дальше уязвленный подобной бесцеремонностью гость столицы выхватил травмирующий пистолет и в упор выстрелил в юношу. В шею, в сонную артерию. Смерть наступила прежде, чем 28-летний уроженец Грозного перестал стрелять. Прежде, чем скрыться, он успел еще тяжело ранить одну из девушек.

Убийство совершено из-за стула. Совершено взрослым человеком, не состоявшим на учете в психдиспансере и относительно трезвым. (Невменяемо пьяные не уносят столь резво ноги с места преступления). Так не бывает, но если это все же так — должен быть какой-то скрытый смысл! Он есть, этот смысл, и еще как есть. Он и связывает убийство Евгения Кузнецова и черепно-мозговую травму второго юноши, Юрия (фамилия покуда не называется), воедино. Этот смысл объединяет также инициированную недавно гостями столицы большую драку и множество других, крупных и мелких эпизодов нашего сегодняшнего дня.

Один мой хороший знакомый, оказавшись в студенческие годы в Париже, первым делом захотел побывать в Сен-Дени, усыпальнице королей. Любовь к культурно-историческим символам чудом не обошлась ему слишком дорого. За пять остановок до Сен-Дени из вагона вышел последний белый. За три остановки до Сен-Дени из вагона вышел последний цветной, не имеющий вопиюще криминального вида. Величественные надгробия не произвели сильного впечатления. Осмотреть-то он их осмотрел, но думал при этом только о том, доберется ли живым до дому. Полиции на улицах не было вообще, вместо нее открыто царили продавцы и потребители наркотиков, резвилась шпана. Много занятных уличных сценок мой знакомый успел повидать средь бела дня (оставим за скобками, что же творилось ночью). Это было более десяти лет назад, надо сказать. Сегодня он едва ли отделался бы легким испугом.

История каждого большого города помнит, как спокойные и достойные районы превращались в «дно». Даже лондонский Минт, печально известная в XVIII веке вотчина висельников, место продажной любви и беспробудного пьянства, столетье эдак в XVI радовал глаз веселыми палисадниками, мимо которых поспешали на базар почтенные матери семейств. Дно — паразит большого города, — всегда ждет, куда б ему еще разлиться, в каком направлении увеличиться. И вот уже фасады домов грязны, и страшно зайти в подъезд, и Закон отступает, нет, не перед произволом, перед другим законом, законом дна. Дно современного европейского мегаполиса отличается от дна прежних столетий только одним, зато чрезвычайно важным признаком: этнорелигиозным. Закон, который дно хочет устанавливать на «своей» территории — теперь не «закон» уголовников, а закон шариата. С одной стороны — в новостных сводках постоянно проходят факты вроде волеизъявления немецкой уммы или шуры, или как ее там еще, жить по шариату внутри демократичнейшей Германии, одним законом внутри другого, варварством внутри цивилизации. С другой стороны — малейшее предположение, что нечто подобное возможно и у нас, моментально провоцирует наши власти на неадекватно жесткие высказывания против мифической «ксенофобии».

Да чем же мы так отличаемся от германцев и французов, что обязаны закрывать глаза на очевидное? Сен-Дени является районом, откуда целенаправленно выдавливаются представители государственного закона. Подростки делают ложные телефонные вызовы, а когда полиция приезжает, нападают из засад: им ничего не грозит, они — несовершеннолетние, и на смену им рождаются все новые юные беспредельщики. Все продумано и просчитано: прежде, чем ехать по такому вызову, полицейский должен хорошенько вспомнить о том, что у него есть семья. У нас представителя нижнего яруса исполнительной власти проще купить, чем запугать. Но что меняют мелочи подобной специфики? Почему мы не вправе видеть объективных процессов? Почему у них — формирование шариатских зон, а у нас — нехорошие националисты- хулиганы то и дело нападают на мирных и скромных дворников и торговцев фруктами?

Меня спросят, а в каких районах, в таком случае, в Москве формируются шариатские зоны? Хороший вопрос. Евгений Кузнецов убит на Большой Дмитровке. Шестнадцатилетний Юра N, напротив, искалечен на Пронской улице, в собственном дворе, в котором, по мнению гостей столицы, он не должен был гулять. (Кроме того, им не понравилось, что мальчик носит очки). Это Жулебино. Другие гости столицы побуянили недавно на Славянской площади. Ну и где же инородное дно — внеправовое московское пространство близкого будущего?

Помнится, на одной со мной лестничной площадке жил мой одноклассник Сережка Котельников. Я бывала у него часто, и хорошо помню, каким крохотным было однокомнатное жилище их семьи. В пятом классе мы перестали быть соседями: Сережкины родители получили нормальную квартиру, кажется, в Чертанове. Оно и понятно, семья из трех человек и так слишком долго терпела пятиметровую кухню и почти полное отсутствие прихожей. В бывшую квартиру Котельниковых въехала одинокая пенсионерка. А сейчас там, в той самой квартире живут человек десять разнополых гостей столицы. И это уже не Пронская улица и не Большая Дмитровка, а Ленинский проспект. Мы еще не поняли? Зона установления шариатского закона, зона выдавливания коренного населения — не Ленинский проспект и не Славянская площадь. Это — вся Москва.

Москва — сердце всех финансовых артерий страны, станок, денно и нощно печатающий огромные деньги — успевай подбирать, лакомый объект экспансии. Конечно, Москва — не Сен-Дени, физически выдавить из нее всех нынешних жителей и всю милицию невозможно, да и не нужно. Достаточно, чтобы жители осознали, что выведены из правового поля. Достаточно, чтобы милиция была куплена. Достаточно, чтобы любой конфликт между русским (т. е. любым русскоговорящим и русскокультурным) и представителем иного языка и иной религии автоматически решался властями в пользу последнего. А еще лучше, чтобы в стычках между двумя иными находился виноватый русский, иначе с чего бы двум сынам гор схватиться за ножи? Не деньги же они делят, в самом-то деле.

Вот новые правила нашей юриспруденции:

1) В любом столкновении, случившемся между представителями этнических меньшинств, надлежит искать руку «националистов», провокацию и т. д. и т. п. Аксиомой является то, что без провокаций «националистов» ни один кавказский гость оружия не вынимает, да и вообще его не имеет.

2) Если кавказский гость напал на русского, это является бытовым хулиганством (в худшем для кавказского гостя случае).

3) Если русский напал на кавказского гостя, это является проявлением межнациональной розни, что служит отягчающим обстоятельством. Бытовой подоплеки тут быть не может.

4) Если суд присяжных вынес оправдательный приговор русскому, а потерпевшим проходил кавказец, решение такого суда надлежит оспорить и передать в суд иного образца, от которого можно с уверенностью ожидать правильного приговора, т. е. обвинительного. Присяжные при таком раскладе должны быть ошельмованы как граждански несознательные ксенофобы, не доросшие до настоящего правового мышления.

Не знаю, какие еще были разработаны основные параметры для периода, что является, конечно, переходным в курсе на полный демонтаж закона. Но думаю, что вполне достаточно запомнить эти, дабы понимать, в каком положении мы находимся.