Секретная музыка - Алексей Годин

Годин Алексей

Секретная музыка

Алексей Годин

Секретная музыка

На лугу паслись коровы и не коровы.

Д. Э. Розенталь

* УПРАЖНЕНИЯ В СТАРОМ СТИЛЕ *

x x x

Скажи ничто и пустота пустела,

Печаль молчала у конца канала,

Как бы душа, лишившаяся тела,

В лицо смотрела и не понимала.

На берег сонный старого затона

Летит волна и воля упокою,

И за подругой неодушевленной

Святая смерть и чайка над рекою.

Давай болтай, жизнянка неживая,

Бессмысленно, как здешняя жилица,

То умолкая, чтоб разговориться,

То умирая, словно оживая.

x x x

Но еще остается сентябрь,

И за желтыми листьями

Растворяется изморось, дабы

Что-то было поистине.

Неизвестный старик дрожит,

И кому он может сказать,

Что пока не пройдут дожди

Наблюдается благодать.

Что еще прекрасней горения

Синевы, над волной поилицы

Ветра с_туженого мучения

Пустота на странице илистой.

Что другие дела забыла

И без удержу ставит полость

Старой лиры волнуя жилы

Будто мертвого тела голос.

x x x

И вот опять прекрасное забыть_е,

Приходит время слегка поддать,

Дабы портвейном скрасить небытие

И жизнь прогулкою оправдать.

Соблюдена секунда: лист облетел

Вокруг прозрачного парка, и

Как будто отпечатался в пустоте.

Над звонкой синью свели мосты.

Из-под тяжелых полузакрытых век

Печаль холодных кариатид

Следит пустого солнца ночной разбег

Не в силах жить и сойти в Аид.

Картинки из альбома. II. Падуя

И написал, как ангелы летали,

Что небеса на гибельной версте

Сильнее крыл и холоднее стали

И рвутся из-под ангельских горстей.

Глаза закрыл и подоткнул свой саван,

Немало лет привален этот камень,

Скончался Бог в страданьях на кресте,

А ангелы от страха в пустоте.

Не забывай, свои дерябнув сто,

Когда вокруг пустышка и ничто,

Ночной пароль последним серафимам,

Чтобы сказать в беде непоправимой.

Una dolce vita nuova

x x x

Я иду по ленточке фонарей, закутав горло,

А шаги мои зима меж ладоней растерла.

Улица так черна, словно нет шести

И не будет; толкает тупик впереди

Маленький автомобиль,

И замерзает в кармане бутыль.

Не имеет смысла идти вперед,

И стоять на месте уже не прет.

Я бы в землю солдатом, но холодна,

Там на стрелках минус двадцать одна,

Мертвяки зубами стучат впопад,

И колбасит солдат такой звукоряд.

x x x

Покажи, зима, мне свои ледяные соты.

На моих часах минус пять, мне пора на отдых.

Узнаю твои градусы, край родимый,

Ибо крепче напитков, в краю ценимых.

Минус пять, минус шесть, минус семь, минус восемь,

За зимой обычно приходит осень.

Слышишь, родина, воет сука.

А вообще тишина, и нигде ни звука.

И чеканный шаг рядового солдата

На минуте минус семьдесят пятой.

Это всё равно, а могло быть хуже.

Оседай, азот, собирайся в лужи.

Минус третий удар курантов в стойло

Загоняет отстой ледяного пойла.

Говорит Москва, Ект, Анадырь:

Отступать гавно, и другой не надо.

Да и, собственно, поздно: вот ударяет п_од дых

Минус двести семьдесят три и пятнадцать сотых.

x x x

Поживем, Лесбия, и еще полюбим

Друг друга, или каждый кого отдельно.

И как только людей мы любить устанем,

Сразу в петлю давай-ка засунем выи,

Без любви жизнь ужасна, того помимо

Невыносима. Ах, подруга, друг без друга

Будем жить не засохнув, увы. Природа

Такова. Без любви ж, понимаешь, чистой

К людям и человечеству в целом, как то

Говорит психология и подтверждает сердце,

Жить настоль тяжело, что разумней будет

С глаз исчезнути, в жирную землю канув.

Адаптированный Гораций

x x x

Так рябины вкус и забора цвет

Пустоты повторяют родной привет,

Что здесь будем жить, дамши ей обет

Как на семь ответ,

Замерзая, листва шелестит, летит

Монах в переулок, за ним скорей,

Там озноб-загрей ледяных кровей,

Загрустил дружок,

Захлебнулся в сини желтый поток,

Прячет грязную даль в голубой мешок,

Я ловлю этот воздух усталым ртом,

Вот и всё, глотнем

Ка еще, задохнув выпрямляюща,

Это мы в Коломне, горит звезда,

Это просто осень, которая навсегда,

Это ты, спеша,

В переулке осталась одна, шуршит

Чистый шиферный дождь, не заглушить,

Ведь пустая ночь на дворе стоит

С десяти до пяти.

x x x

Калитку крепче свою запри,

Никто не войдет и не выйдет, знать,

Покуда идем, дружок, листать

Свинцовую благодать.

Алкоголик худой, возвращайся домой,

За углом трамвай говорит зарывай,

Незнакомый канал закрывает пенал,

Наступает покой.

Как вчера, повсюду тихая ночь,

Трет мозоль, и тепло от легкой тоски.

Мимо улиц косых мы пройдем, не прочь

Растянуть глотки.

Позади хуета, впереди пустота,

Но пока что тепло, мы давай еще

Выпьем, что ли, сердца согреть, а потом

Выпьем, что ли, еще.

x x x

Не печалься, что кончилось вчера

Время молодости золотое, увы.

Но живи как те, чья стопа легка,

Чьи шаги тверды.

Поверни, барж_а, не шурша,

Сонный Бахус лозы, в жерло

Шеи длинной ввинтясь, обернись

Крови черной струей!

Так пора приходит, и ты готов,

И на новый голос не нужно слов.

Ты давай свети, моя звезда,

Как сияла всегда.

Две бутылки бордо, одну

За другой, успеваю я до.

И густой покой темноты тугой

Наступает легко.

Новые дурацкие песенки

x x x

Я теперь уже всё понимаю,

У меня ничего не болит.

Отчего же, скажи, так страдаю,

Сей похабный мотивчик свистя?

Не найти золотого орешка,

Я уже ничего не хочу.

Посиди со мной, крошка, немножко,

А не то будет плохо врачу.

Человек очень трезвый, несчастный,

Почитая немую печаль,

Я слежу за всем безучастно.

Сверху падают чайки, крича.

x x x

Я больше это видеть не могу,

Пусть спит одна огромная Нева,

Пускай шуршит прожилками угу,

Шепча холодной кровью нет и да;

Вот отчего рука твоя легка,

Сама вода, горька и холодна,

Губами рыбы говоришь пока,

Сердечко замерзает и хана;

Мой голос тонет, говорит хочу,

Я тоже рыба, клацаю губой,

Трусь плавником и жабрами шепчу,

Что очень зябко в темноте немой.

x x x

На каждом углу по мужчине,

И женщина в каждом дворе.

И чтоб не увязнуть в пучине,

Мой друг, я стремлюсь к детворе.

У девочки косы тугие,

И скоро пора ей домой.

Сейчас она нас и покинет,

Вот чмокнула, машет рукой...

Но мы не умрем от досады,

И типа уже всё равно,

Когда молодая наяда

Тает в дымке ночной.

x x x

Оставь, Катулл, забудь свои притязания,

Твоему горю уже ничего не поможет.

Нам не исправить ни жизнь, ни Лесбию,

Осталась только печаль тихая.

Смотри, вокруг встает из пепла Отечество,

Лишь визжат, жалобно воя, враги как свободы,

Так демократии, тупость дряхлая.

Но не вернуть никогда Лесбию.

Смотри, вступает в жизнь девичество новое,

Так юны, так хороши, так прекрасны они, что

Забыл бы всё, что они не видели.

Но нет меж ними, увы, Лесбии.

x x x

Не кровь, но в жилах липовая слякоть,

На небо налипает тягучая грязюка,

Грязюка родная, я счастлив.

Что делать, когда такое большое сердце

Притягивает, отталкивая, пылинку?

А она молчанием черным зашита,

Она сказала: "Мне больше не надо жить".

Большое сердце, Исаакий,

Неву толкает - капуцинки-души,

Как по артериям, струятся по проспектам

И возвращаются к стареющему сердцу;

Нам надо камнем стать, нас тянет к камню,

Как лейкоциты тянет к антрациту,

Сейчас, когда на улице чума,

И ледяную кровь с асфальта соскребают,

И чайки улетают, улетают...

Толкает твердь, толкает воду,

Кровотеченье чудное томится

И возвращается, чтоб влагу остудить,

Чтоб позабыть свою природу.

Но, застывая, погоди,

Ведь эта кровь лилась недаром.

И вот мы слышим первые удары

Осколка Исаакия в груди.

Счастливая жизнь

Прекрасное время продолжается.

Н. М. Карамзин

x x x

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,

Душа захлопает крыльями, клюв раскроет,

Издаст буддийское "вья-кха" той самой птицы,

Которая прилетит когда-то.

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,

Но пробужденный от смерти город знает,

Что всё равно: прилетят, закричит, сойдет ли,

Увидим ли мы и доживем ли.

Оно прошло уже, жуткое время года,

Когда в горл_е замерзал портвешок Анапа,

Дорогой севера медлил святой Никола

И веял немирликийский холод.

x x x

Вот, наступило прекрасное счастье.

Прилетели птицы, хорошо идет пиво.

Небеса повторяют свое равнодушие.