По долгу службы. История поучительная для всех налогоплательщиков - Ярослав Гашек

Ярослав Гашек

По долгу службы

(История, поучительная для всех налогоплательщиков)

Пана Карела Махитку, отставного чиновника судебной канцелярии, и налогового инспектора Готтштейна связывала многолетняя верная дружба. Оба они ревностно почитали матерь божию и были беззаветно преданы делу Марианской конгрегации, коего государственного института являлись рьяными членами и не менее горячими сторонниками.

И неудивительно, что жизнь их протекала в приятности, а когда головы обоих посеребрились, они носили свои седины с достоинством, ибо волосы их не просто полиняли от какого-то там неупорядоченного образа жизни, а благородно поседели, поскольку иначе и быть не могло у членов Марианской конгрегации[1].

Неиссякаемая вера в то, что ждет обоих царствие небесное, часто наполняла усладой их дружеские беседы на квартире Карела Махитки, неизменно начинавшиеся истинно христианским приветствием налогового инспектора:

— Да ниспошлет тебе господь доброго здравия, Махитка!

И, беседуя о политике, оба клеймили позором течения, не отвечавшие их нравственным принципам, и людей, имевших иные политические взгляды, ибо совершенно ясно, что проклясть и предать анафеме в интересах общественного порядка вовсе не грешно.

И окажись они, пан Махитка и пан Готтштейн, у власти — они бы всех инакомыслящих вздернули, опять же в интересах сохранения порядка.

Увы, судьба уготовила им не тот жизненный путь, какого они желали.

Жизнь пана Махитки двигалась по проторенной колее, оберегая его от волнений плоти и позволяя толстеть медленно, но верно. Состоя чиновником судебной канцелярии, он довольствовался тем, что вел бухгалтерские книги, изредка поругивал надзирателей или подследственных, записывал свидетельские показания и, выполняя все свои обязанности, спокойно дожидался грядущего дня, когда, выйдя в отставку, сможет спокойно ходить на проповеди в костел со своим другом Готтштейном. И потому совершенно не удивительно, что всемилостивейший господь сподобил его во здравии дождаться выхода на пенсию с блаженной уверенностью в том, что обязанности свои он исполнил в соответствии с предписанием.

Ни разу хотя бы на минуту не опоздал он в канцелярию и с удивительным постоянством многие годы призывал к усердию своих подчиненных. Горячо молился по дороге на службу:

— Господи! Даруй мне здоровья, дабы отработать прилежно день сей!

И на обратном пути:

— Господи всеблагий, отец небесный, благодарю тебя, что даровал мне силы в трудах моих!

Тридцать пять лет безупречной службы — тут и впрямь есть чему позавидовать. И, разумеется, государство щедро вознаграждало свое чадо, Карела Махитку, за тщание. Ну как тут не возблагодарить судьбу, если сам видишь, что и отечество может быть этаким милым папенькой для добропорядочных своих детушек!

Всеми добродетелями обладал Карел Махитка. Их и до утра не перечесть.

Помимо добродетелей религиозных и гражданских он отличался еще необычайной сдержанностью в вопросах любви и целомудрием в полном соответствии с требованием шестой заповеди «не прелюбодействуй!».

Причем это высоконравственное убеждение он исповедовал не только теперь, по выходе в отставку в возрасте шестидесяти лет, но пронес через молодость и зрелые годы Он был ярым сторонником безбрачия, следовать которому рекомендовал всем государственным служащим.

Махитка ни разу не влюблялся, предложения никому не делал и в браке не состоял. И был он не из тех старых холостяков, которые воздерживаются от брака из соображений строгой экономии, чтобы избавиться от бремени забот о детях и супруге, а при этом, заимев лишние деньги, не побрезгуют соблазнить жену ближнего своего, от чего, как известно, предостерегает заповедь господня.

Нельзя было отнести его и к тем неженатым господам, которые самым бессовестным образом соблазняют барышень и невинных девиц, безбожно преступая нравственные законы, и невзирая на добрые советы, следуют греховным побуждениям, а это весьма часто имеет печальные последствия.

Итак, пан Карел Махитка придерживался строгих правил и слыл мужем добродетельным, сумевшим превозмочь в себе греховные вожделения. Кроме дружеских бесед с налоговым инспектором Готтштейном, он не позволял себе иных развлечений и к тому же держал в доме попугая и канарейку. Канарейку он выучил нескольким мелодиям церковных песнопений, а попугая — здороваться, как подобает истинному христианину. И когда он спрашивал попугая:

— Лopo, где господь бог?

Лоро указывал покрытой перьями цепкой лапкой вверх и отчетливо произносил:

— Там!

Вот какая искренняя дружба связывала эти непорочные существа — канарейку, попугая, пана Махитку и пана Готтштейна.

Совершенно излишне было бы рассказывать о том, что за человек был пан Готтштейн. Распутник, негодяй или человек недостаточно строгий в вопросах веры или в соблюдении государственных интересов решительно не мог бы стать другом пану Махитке. Пан Готтштейн был человек образцовый во всех отношениях.

За годы службы пан Махитка накопил изрядную сумму и, когда пришла ему пора выйти в отставку, осуществил давний свой замысел — путешествие в Лурд[2], место, популярное у богомольцев. И, оставив на попечение прислуги попугая и канарейку, трогательно распростившись с налоговым инспектором, отбыл он в прелестную обитель паломников, дабы воочию лицезреть все те места, где свершилось столько дивного и чудесного, что сегодня уже самим священнослужителям приходится это опровергать.

Возвратился он, окрепнув духом и вдоволь натешившись сновидениями о славном уголке на небесах, приглянувшемся ему за время богомолья, приятном укромном уголке в райских долинах под тенистым каштаном у смородиновых кустов, с которых ангелочки угощают ягодками исключительно своих гостей в царствии небесном, и в тот же вечер ему нанес визит пан Готтштейн, душевный его друг и налоговый инспектор.

Встреча получилась трогательная. Достойные мужи окропили друг друга слезами искренней дружбы.

Рекой лились из уст доброго пана Махитки рассказы о неисчислимых красотах Лурда, где провел он четыре месяца в неустанном радостном ликовании, где явью стала его мечта узреть сии чудные пределы, так укрепляющие дела церкви на поприще финансовом и моральном.

Это было чрезвычайно умилительное живописание всех тех услад, что понятны лишь истинному верующему, а именно — употребление святой воды, целование стен пещеры и тому подобные духовные деликатесы.

— Я сам будто стал святым! — восторженно закончил пан Махитка.

Тут налоговый инспектор откашлялся и вынул из кармана какие-то бумаги.

— Да, стало быть, господь сподобил тебя, Махитка. Лурд, это точно, место святое, Карличек… гм… понимаешь, как бы это тебе объяснить… и надо же именно сегодня… Карличек, ты только не сердись, тут вот все написано. Кто я по долгу службы, Карличек. Вот — здесь письменное уведомление насчет налога на безбрачие. Ведь тебя не было, а у меня служба, ты только не пугайся, Карличек, я пришел по поводу конфискации, такой порядок…

Пан Карел Махитка в ужасе уставился на бумагу. Это было предписание об описи имущества пана Карела Махитки, чиновника судебной канцелярии в отставке, в связи с неуплатой 27 крон 50 геллеров налога за безбрачие.

Пан Махитка залился слезами.

— Боже мой, — возопил он в гневе, — у меня конфискуют, у меня, честного человека!..

Он неистово заламывал руки и рыдал, как неразумное дитя.

Затем резко поднялся, вытер слезы покрывалом, сорвав его с постели, и взревел:

— Не заплачу!

— Карличек!

— Я платить не буду, — натужно орал пан Махитка, нытаращив глаза, — не буду платить! Зачем же я тогда, для чего, спрашивается, соблюдал целомудрие, как указано в заповеди господней? За это я должен платить?..

— Но ведь есть законы, Карличек!

Вот тогда-то и выкрикнул пан Махитка слова, которые привели к трагедии:

— Плевал я на эти законы!

И в тот же миг налоговый инспектор вцепился ему в горло с воплем:

— Что вы сказали? Да я вас убью!..

* * *

Три дня спустя ввиду невыносимого запаха дверь квартиры несчастного пана Махитки пришлось взломать.

В проеме окна был обнаружен труп пана Махитки, рядом с ним висели клетки с попугаем и канарейкой, а на другом окне — пан налоговый инспектор, который, удавив друга, попугая и канарейку, сам в приливе служебного рвения лишил себя жизни.

На столе он вывел мелом слова:

«Я выполнил свой служебный долг и умираю как герой!»

Jaroslav Hašek. Úřední povinnost. Poučná historie pro všechny lidi daním podléhající (1909).

В книге: Собрание сочинений в 6-томах. Том 2. М.: Художественная литература, 1983.