Сказка о Гоше - Александр Муниров

Сказка о Гоше

Александр Муниров

© Александр Муниров, 2016

© Катя Дракон, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-1904-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вторая осень

До самого первого снега жильцы не знали, кто оставляет черные отпечатки ступней на асфальте перед домом.

То не могла быть краска, потому что похмельный жаворонок Дворник несколько раз безуспешно пытался их оттереть. Дважды действительно старался, а один раз, из этих двух, даже вооружился шваброй, взятой напрокат у Старшей По Дому, пусть и без ее ведома. Она, наряду с основной деятельностью еще и убиралась в подъезде и считала своим правом оставлять уборочный инвентарь за входной дверью. Прознав что Дворник пользуется ее инвентарем, Старшая По Дому прилюдно отчитала его, не посчитавшись с тем, что Дворник действовал ради всеобщего блага.

Тем более, что отпечатки все равно не отмывались.

При ближайшем рассмотрении казалось, что они выжжены, словно кто-то стоял напротив дома, коптя асфальт своими горячими ступнями, а потом бесследно исчезал ни приходя и не уходя. Дворник даже принюхивался к следам, когда никто его не видел, но кроме запаха мокрого асфальта и осенних листьев не уловил ничего особенного.

Асфальт тоже не страдал. Отпечатки появлялись каждую ночь, постепенно бледнели и к полудню сами собой исчезали. До следующей ночи.

– Ну что ты будешь делать, – время от времени произносил Дворник, глядя на это место, и после, обычно, с досадой в голосе, добавлял еще несколько более емких словосочетаний. Но, как вы понимаете, раскрыть тайну это не помогало.

Он чувствовал себя ответственным за следы, так как был первым, кто их обнаружил и, одно время, даже вырос в глазах прочих жильцов, поднявшись с уровня «обычного старого алкоголика с метлой» до «наблюдательного человека». Потом, конечно, когда о тайне узнал весь дом, Дворник вернулся к прежнему статусу, однако, с тех пор, стоило Дворнику оказаться рядом с теми, кто обсуждал эти следы, как он, считая себя обязанным, неизменно поддерживал разговор, в разных версиях рассказывая, как впервые увидел их:

– Стоял дождливый день, грязища…

– Я стоял, курил, намечал фронт работ…

– Сперва я подумал, что кто-то выбросил ботинки…

И так далее.

Религиозная Дева, живущая на третьем этаже, окнами на склады, тоже сходила посмотреть на следы. Несколько дней после этого, прочие жильцы ждали от нее слов о «Диаволе» или каких-нибудь иных инфернальных вещах. Старшая По Дому Уборщица даже заготовила ответ, собираясь в ответ спросить, за каким чертом дьяволу понадобилось в этом доме. Но Дева так ничего и не сказала, еще больше усилив раздражение к себе со стороны окружающих.

Ее и без того не очень любили. В свои двадцать девять лет Дева выглядела на все сорок, благодаря тщательно подобранной неброской одежде и отсутствию макияжа. Жена Механика любила вставить в разговоре со Старшей По Дому, что Религиозная Дева наверняка верит в чистую любовь и какого-нибудь семинариста, который, наконец, одарит ее своим вниманием, а до тех пор она будет ходить одинокой. А не найдет семинариста – отправится в монастырь. Саму Религиозную Деву об этом никто не спрашивал и теория Жены Механика уже долгое время оставалась непроверенной, но чем чаще она об этом говорила, тем больше казалась правдивой. Сама же Дева если и слышала о подобных предположениях, то предпочитала отмалчиваться.

– Это все дети играют! – уверенно заявил Механик, здоровый, во всех смыслах, мужик с густыми, пшеничного цвета, усами, добавляющими ему авторитета, работавший на станции технического обслуживания автомобилей, – мои, во всяком случае, и не на такое способны. Химики, е-мое.

Оба Химика – белобрысые дети с разницей в один год, отрицали свою причастность к следам. Старший легко апеллировал к тому, что по ночам они спят и папа об этом знает. Младший Химик добавлял, что они уже взрослые для таких вещей. В одиннадцать и двенадцать лет уже не до шалостей.

– Это может быть следствием испарения конденсата в пустотах земли, от поверхности тепловых труб, проходящих под асфальтом, – говорил Ученый, дописывающий диссертацию по овощеводству и оттого считающийся единственным потенциально значимым научным сотрудником на весь дом.

Никто из его объяснения ничего не понял, но все допустили справедливость такого явления, хотя почему эти «следствия испарения» проявляются в виде отпечатков ступней, Ученый объяснить не смог, сославшись на «структурные особенности почвы».

– Скорее всего это просто собаки, которых не успели переловить. Они всегда одни и те же места используют, – говорила мама Гоши, крайне не любившая собак. Несмотря на то, что она работала продавцом-консультантом в магазине бытовой техники, а вовсе не ученым, ее мнение тоже было учтено. Дворник, услышав версию мамы Гоши, перестал принюхиваться к следам, что, своего рода, является косвенным признанием правоты ее позиции.

Собак, и в самом деле, до недавнего времени здесь было очень много и они до того обнаглели, что даже покусали местную подвальную кошку, теперь та хромала и не могла быстро бегать. Кошку было всем жалко, пусть и не настолько, чтобы везти ее к ветеринару, и это тоже сыграло свою роль. Так или иначе, собачья теория была признана самой правдоподобной и на этом вопрос о следах почти закрылся.

Признаемся, по настоящему никто, кроме Дворника, вопросом не интересовался всерьез, иначе жильцы уже давно организовали бы наблюдение за этим местом и все выяснили. Не так уж это было и сложно.

Но единственным, кто не поленился это сделать был мусорный гоблин Карл, живущий в подвале. Кошка принадлежала, несмотря на то, что об этом никто не знал, ему. Но гоблин не делился своими наблюдениями с жильцами, так как это нарушало первый принцип существования мусорных гоблинов: за редкими исключениями не попадаться людям на глаза.

Второй и последний принцип существования мусорных гоблинов был таким: никогда не использовать денег. Потому, у жильцов дома частенько пропадали вещи – шпильки, клей, старые треснувшие стаканы и тому подобное – что, обычно, кладут на дальнюю полку а потом забывают где оно лежит.

Дворник-то был знаком с гоблином и частенько с ним выпивал, но Карл не рассказывал и ему о следах. Как и мальчику Гоше – случайно познакомившимся с ним вскоре после переезда сюда. Гоша и без Карла знал что это были за следы.

Гоша считался дурачком.

Нет, учился Гоша очень хорошо. Он писал такие красивые сочинения, что их отправляли в министерство образования в качестве доказательства профессионализма учителей школы, где Гоша учился. Он прекрасно разбирался в физике и сходу решал по алгебре любые уравнения. И даже лучше братьев Химиков разбирался в химии. Хотя, вероятно, оттого, что был старше их на год и два соответственно.

Проблемы начинались в общении. Мальчик Гоша не мог связать двух слов, предварительно к этому не подготовившись. Думал он очень складно, но сказать то что думает – не мог и все диалоги с мальчиком превращались в монологи, если только разговор не протекал по Гошиным правилам, когда он заранее знал, что сказать в ответ. А так бывало очень нечасто.

– Это возрастная застенчивость, – говорили психологи его маме, – пройдет. Мальчику надо больше общаться со сверстниками.

Сверстники и окрестили его дурачком в самый первый учебный день, когда Гоша, после переезда в этот дом, пошел в школу.

– О, новенький! Ты откуда к нам пришел? – обступили они мальчика.

Потом Гошу спросили, почему он не отвечает, а он только жалко улыбался вместо ответа, неспособный сходу рассказать о своем недостатке.

– Ты что, дурачок? – спросила одна девочка, тем самым поставив крест на гошиной школьной популярности.

Каким-то образом, не исключено, что и через братьев-Химиков, этот эпитет дошел до дома и, спустя пару месяцев, Гоша, сам того не ожидая, понял, что является, для живущих здесь людей, официальным придомовым дурачком.

Надо сказать, что это было не так плохо. Взрослые люди, в отличие от детей, к дурачкам относились с сочувствием.

– Знаешь, – сказал ему однажды мусорный гоблин, – мне кажется, что в жизни у тебя будут большие проблемы. Не знаю как сейчас, но лет через девять ты почувствуешь это в полной мере.

Они тогда сидели у входа в подвал, так удачно расположенного, что мама, даже если и выглянула бы в окно, не увидела, что ее сын отмораживает себе пятую точку на холодных и грязных ступеньках, ведущих вниз.

Гоша с трудом представлял, что через несколько лет проблем может быть еще больше, чем сейчас. Будучи от природы очень добрым, он не мог дать сверстникам такой отпор, чтобы те отстали, а ярлык, навешанный в первый день в школе – проблема, от которой одной добротой не избавиться. Хорошо еще, что мама об этом не знала. Ей и без того забот хватало.