Страх - Владимир Константинов

Владимир КОНСТАНТИНОВ

СТРАХ

Автор предупреждает, что описываемые в романе события, всего лишь одна из версий происходящего в стране в последние годы, никоим образом на истину в последней инстанции не претендующая.

Судья раздражено: «Подсудимый, вы будете говорить правду?»

Подсудимый: «Я только это и делаю, господин председательствующий. Но разве я виноват, что в нее отказываются верить.»

Книга первая: Испытание.

Часть первая: Тупиковая ситуация.

Пролог.

Весна в этом году в Сибири случилась холодной, слякотной. Частые заморозки сменялись мокрым снегом да пронизывающими до костей ветрами. Брр! К тому же отопление отключили. Все одно к одному. В народе это называется — законом подлости. Точно. Настроения никакого. Людям до чертиков надоела долгая сибирская зима, а тут ещё весна такая непутевая. Они почем зря костерили этот, Богом забытый край, где их угораздило родиться или оказаться по воле судьбы-индейки. Но в конце апреля природа дала сибирякам послабление. Южный ветер пригнал такую теплынь, что в пору загорать. Потеплели и подобрели лица людей. И потянулись из города длинные вереницы автомобилей. Городские электрички были под завязку заполнены дачным народом. Все спешили на крохотные, но все же свои, участки. Не была исключением и чета Воронцовых. Ранним утром Павел Иванович и Вера Кузминична сели в свой старенький, но все ещё надежный 408 «Москвич» и отправились на дачу, находившуюся за поселком Нижняя Ельцовка. Земельный участок Воронцов, когда разразившийся в конце семидесятых годов дачный бум, захватил и его, лично отвоевал у природы и городского начальства, истово боровшегося с самозахватом земель. Сейчас смешно об этом вспоминать. А тогда было не до смеха. Доходило чуть ли до рукопашных схваток с милицией. Кроме шуток. Дурость какая-то! Ему, начальству, только бы радоваться. Ведь люди осваивали никому не нужные, можно сказать, бросовые земли, заросшие тальником, черемухой, осокой и бурьяном. Так нет, по какой-то там инструкции запрещалось самовольно распоряжаться землей. И баста. Иному чиновнику инструкция милей отца родного, а её исполнение гарантирует его от любых неприятностей. Вот потому у нас частенько и получается все через пень-колоду… Так о чем это мы? Ах, да…

Итак, погожим апрельским утром чета Воронцовых села на старенький «Москвич» и покатила прямиком на свою дачу. А через сорок минут уже были в садоводческом обществе «Парус» и подъезжали к своему участку, где все, начиная от забора из штакетника, крашенного в яркий фисташковый цвет, теплицы с подогревом, баньки и кончая нарядным довольно внушительных размеров домом с верандой и мансардой, было сделано умелыми руками Павла Ивановича. Потому-то, наверное, приятно и волнительно было на все это смотреть.

Павел Иванович поставил машину на стоянку, выгрузил из неё ящики с рассадой помидоров, перцев и огурцов и принялся перетаскивать их в теплицу. Вера Кузминична полюбовалась огородом и неспеша направилась к дому, поднялась на крыльцо и обнаружила, что дверь открыта.

— Паша, а дверь-то открыта. — растерянно проговорила она.

— Как так — открыта?! — очень удивился тот.

— А я почем знаю. Открыта и все.

— Не может этого быть, — все ещё не мог поверить словам жены Павел Иванович, так как точно помнил, что осенью лично закрывал дверь. Он поднялся на крыльцо и обнаружил, что дверь была не просто открыта, а взломана.

— Вот сукины дети, что делают, — беззлобно проговорил он, так как знал, что в доме ворам не пришлось ничем поживиться. Кроме старенького холодильника «Саратов» да обшарпанных диванов там ничего более ценного не было. Только придется теперь замок ремонтировать.

Он прошел в дом. В большой комнате на полу Воронцов увидел труп мужчины лет тридцати. Судя по тому, что на нем была добротная кожаная куртка с меховой подстежкой, дорогие импортные сапоги, мужчина не был бомжем, облюбовавшем дачу Воронцовых для жительства. Но и случайно оказаться он здесь тоже не мог.

— Ох! — раздался за спиной Павла Ивановича возглас жены. — Кто это, Паша?!

— А я почем знаю, — сердито ответил Воронцов. Теряясь в догадках, он приблизился к трупу, наклонился, рассматривая. На затылке увидел огнестрельную рану. Волосы вокруг неё схватились твердой коркой засохшей крови. Но на полу крови не было. Из этого Павел Иванович сделал вывод, что убийство мужчины произошло в другом месте. Да, но зачем труп подбросили именно на его дачу? Он, хоть убейте, ничего не понимал.

— Ты вот что, мать, беги позвони в милицию, а я тут пока подежурю, — распорядился Павел Иванович.

Ждать пришлось довольно долго. Лишь через три часа оперативная группа, возглавляемая следователем прокуратуры Советского района Вадимом Смоляковым прибыла на дачу Воронцовых и начала осмотр. При осмотре следователь пришел к тому же выводу, что и Павел Иванович — убийство потерпевшего произошло в другом месте, а затем труп был подброшен на дачу Воронцовых. Ни денег, ни документов при нем найдено не было. Судебно-медицинский эксперт при осмотре трупа пришел к выводу, что убийство произошло очень давно, скорее всего поздней осенью прошлого года. Все попытки Смолякова установить личность потерпевшего ни к чему не привели. Дело зависло и вошло в разряд так называемых «глухарей».

Глава первая: Говоров. Убийство авторитета.

Жизнь, совершив головокружительный виток длинною в два года, оказалась в прежней точке — мы с Мариной вновь разошлись, как два бедуина, случайно встретившиеся в женском монастыре. Увы, наша вторичная попытка — построить личное счастье из обломков прошлого, окончилась полным фиаско. Но если первый раз она ушла, громко хлопнув дверью, оставив мне в безвозмездное пользование квартиру с мебелью, видео и радиоаппаратурой и прочими аксессуарами, то теперь жестом, которым «на русских двинул он полки», указала мне на дверь и очень внушительно сказала:

— Убирайся вон! И что б духу твоего тут не было!

Фраза была сверх всякой меры пошлой, заимствована ею либо из уличного фольклора, либо одного из любовных женских романов, которые она без видимого успеха (вероятно, мои писательские лавры не давали ей покоя) писала, но, по существу, верной. Эту милую квартирку со всей обстановкой, где я провел два нехудших года своей жизни, подарил Марине на свадьбу её денежный папа. Поэтому, предъявлять на неё права у меня не было ни малейших оснований. Мне же, нихиль хабэнти нихиль дээест (ничего не имеющему нечего терять), теперь предстояло расстаться с бытовыми удобствами с некоторым сожалением, но и с гордо поднятой головой. Омниа мэа мэкум порто (все свое ношу с собой). Вот именно. И я безропотно стал собирать свои вещички. Но моя покорность отчего-то ей очень не понравилась.

— Ты почему молчишь?! — закричала она. Лицо у неё было лицом рязъяренной мегеры, а в глазах — сплошной вавилон.

— Кум тацент, клямант (их молчание подобно крику), — смиренно ответил.

— Шут!! Фарисей! Дура-ак! Боже, как же я от тебя устала! — Марина, обессилив от эмоций, медленно опустилась на диван и заплакала.

— Успокойся, дорогая, теперь ты будешь отдыхать всю оставшуюся жизнь. Это я тебе гарантирую, — попробовал я её утешить, но вызвал лишь новый всплеск возмущения своей скромной порсоной. Глаза её мгновенно высохли и засверкали металлическим блеском, будто булат наемного убийцы.

— Ха-ха-ха! — издевательски рассмеялась Марина. — Он, видите ли, гарантирует! Пошел бы ты куда подальше со своими гарантиями! Клоун!

— Оскорбления — не есть лучший довод в споре интеллектов, — заметил я, с трудом застегивая замок чемодана.

— А мне плевать! Я говорю, что думаю.

— То-то и печально, — вздохнул я.

— Что ты этим хочешь сказать?! — угрожающе проговорила Марина и даже привстала с дивана, давая понять, что уже вполне созрела для рукопашной схватки.

— Ничего особенного. Просто, я бы тебе посоветовал побольше молчать.

— Ну и сволочь же ты, Говоров! — вскричала моя, надеюсь, бывшая супруга, вскочила с дивана и сделала ко мне три огромных прыжка, но пустить в ход последний аргумент в споре депутатов Думы, не решилась. Стояла, мерила меня взглядом горгоны, пытаясь, очевидно, превратить в каменное изваяние. Но видя всю тщетность этих попыток, голосом актрисы, озвучивавшей старуху Шапокляк, проговорила: — Ты почему издеваешься, Говоров?! Считаешь себя умнее других, да?

Вот так всегда. Марина совершенно разучилась понимать юмор. Каждую мою шутку воспринимает не иначе, как посягательство на женский суверенитет. Все кончается этой вот фразой, после которой всякое общение с ней теряет смысл.

— Извини, Марина, но у тебя сегодня вероятно диэс инфаустус (несчастливый день), а твои глазные линзы работают по принципу кривых зеркал — воспринимают окружающий мир в сильно искаженном виде.