Календарь с картинками. Повесть о русской Америке - Ирина Атнаева

Календарь с картинками

Повесть о русской Америке

Ирина Атнаева

© Ирина Атнаева, 2017

ISBN 978-5-4483-9074-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Заглавная страница. Осенний день

Приятный не по-нашему молодой человек в окошке улыбнулся и сказал: – O'кей, приходите в три часа за паспортом.

Анна растерялась, боясь поверить услышанному. Как – неужели вот сейчас, так обыденно и просто, без фанфар и литавр, незримо для людного зала произошло настоящее чудо? Или она что—то не так поняла? Сдерживая подступающую радость, Анна вопросительно уставилась на молодого клерка, который совершенно буднично склонился над бумагами. Тот внимательно заново просмотрел документы, протянул Анне заполненный бланк, снова приятно улыбнулся – так улыбаются только приглянувшимся женщинам, и повторил медленно, как будто это для Анны русский язык был неродным: – В три часа после полудня приходите получать паспорт. Всего вам хорошего.

Странное на слух «после полудня» вернули Анне чувство реальности. Она благодарно заулыбалась в ответ, но запоздала, – клерк уже равнодушно смотрел мимо нее, ожидая следующего из очереди.

Дальше – провал в памяти, похожий на волшебный обморок. Разум затмило ощущение чистого абсолютного счастья и подавило собой все другие чувства, мысли, даже действия. Она шла (куда?) по улице и колокольчики радостно звенели в голове в такт шагам, и не было никаких мыслей и желаний – только четкое осознание, что она сейчас самый счастливый человек во вселенной. Остальное все казалось мелким, ненужным и неважным – мир состоял из радости и благодарности: к чудному провидению, к Богу – не может быть такой справедливости без него, к тому приятному клерку…

Даже странно, что еще сегодня утром мир казался недружелюбным и мрачным. Анна ехала в переполненном метро, с тоской смотрела на свое отражение в темном окне и лихорадочно перебирала варианты: как бы убедить «их», чтобы ей дали визу. Ведь от этого зависела вся их дальнейшая (счастливая, – без сомнения) семейная жизнь. Противно ныло под под ложечкой, Анна трусила, – до тошноты и дрожи в коленях, и со страхом ожидала, что вот-вот объявят «Следующая станция – Баррикадная»…

Весь их авантюрный замысел с переселением в Америку висел на волоске до сегодняшнего дня. Андрей уже пять месяцев был в Калифорнии. Он жил в русской семье, ухаживал за больным хозяином дома. Вернее, семья была американская, но с русскими корнями и уцелевшим в общении русским языком. Андрей писал письма – телефона у Анны не было, писал часто и, несмотря на непреходящий восторг от страны, заметно скучал по ней и по маленькой Соне. И явно тяготился неприятной работой. Он старался не жаловаться, описывал свой день с юмором, но Анна знала, что он страдает от своего зависимого положения и ждет ее с надеждой, что она приедет – и все изменится, и он будет искать настоящую работу. Ну, и главное – пора уже было подавать документы на green card, а без нее и Сони он не мог. В последнем письме Андрей, чтобы подбодрить жену и себя, упомянул с гордостью, что начал прицениваться к подержанным машинам.

Друзья, – те, что вытащили его в Америку, нашли семью американцев, которые согласились сделать гостевое приглашение для них с Соней. Потом ждали оказию, чтобы переправить приглашение в Россию. И вот сегодня был решающий этап их плана, который давно перестал быть милой бесшабашной авантюркой, а обрел статус чуть ли не самого главного в жизни. И зависел он сегодня только от Анны – у нее не было права провалить их большое дело. Всего то ей нужно было убедить «их», что она не останется в Америке, что она действительно хочет прокатиться (с какого жиру?) на другой конец земли, чтобы повидать семью Джонсонов. Да еще не одна, а с четырехлетней дочуркой. Которая вообще не понимает, куда делся их славный папа и в чем разница между Коломной и Америкой.

До последнего момента, когда уже подходила ее очередь, Анна не знала, о чем ей говорить, какие найти убедительные аргументы, чтобы ее выделили из толпы подобных ей просителей, и именно ей разрешили бы выезд. И только когда уже шла к окошку и увидела глаза ожидающего ее клерка, она вдруг почувствовала: все должно сложиться хорошо. И она уверенно, как на ответственном экзамене, начала говорить о себе, о семье Джонсонов, пригласивших ее, как они познакомились, и почему те хотят видеть ее с дочкой. По большому счету, она не врала, – она просто рассказывала случайному человеку красивую историю двух заокеанских семей, которая действительно имела место где—то на земле, но, увы, не в ее реальности. Обыкновенная, слегка наивная житейская история оказалась совершенно правдивой и близкой для американца, так, что он почти не задавал вопросов. А то, что по услышанной где—то информации она упомянула Greenpeace и, заодно – о болезни дочери, Анна, сама того не ведая, попала в самую точку. Подсознательно, на уровне интуиции ей удалось нащупать верный ключ к сердцу молодого человека; Анна не могла знать в тот момент, что для обычного американца так много значат всяческие добровольные организации, а личная трагедия в виде больного ребенка вызывает сострадание даже у равнодушных клерков.

И вот, главное желаемое совершилось – она сделала невозможное. Теперь нет никаких преград для новой чудесной жизни в новой чудесной стране. Да, оставалось впереди много организационных дел с билетами, квартирой, деньгами и прочим житейским, но об этом еще не пришло время думать; Анна хотела, чтобы сегодня день был только для радости. Ей даже не хотелось эту радость с кем—то делить, да и делить было не с кем: до Андрея сейчас не дозвониться, Соня слишком мала. Все остальные в счет не шли: близким и любящим было жалко, что она уезжает – по бабьему выражению мамы «неведомо куда», всем остальным было в лучшем случае не до нее.

Она шла от улицы к улице, не замечая ни пасмурного дня, ни хмурых прохожих; останавливалась вместе с толпой на перекрестках и шла, когда и они шли. Ей чудилось, что она уже начала отслаивается от привычной толпы, от улиц и домов, от любимого когда—то большого города. Что у нее своя, особенная от всех судьба, и с сияющих вершин своей исключительности она великодушно взирала на толпу незнакомых прохожих, даже на тех – откровенно хамовитых и злобных ее представителей, кого всегда с избытком в общественных местах и кто обычно вызывал в ней напряженный дискомфорт. Внезапно появилось своего рода сочувствие к спешащим по своим делам людям – мелким и обыкновенным, не сумевшим заглянуть выше планки повседневных нужд, – ну что же, каждому «по потребностям». Анна не была ни глупой, ни самовлюбленной, она просто до сих пор верила, что ей уготовлена жизнь непростая, большая и богатая событиями. Впрочем, кто не мечтает по молодости о своем особенном «большом» пути, тем более такие, как Анна – умненькие девочки, выросшие в самодостаточной идеологии, куда мастерски запихнули романтические иллюзии русских классиков и героически активную позицию «строителя коммунизма».

До трех часов еще оставалось много времени. Анна постепенно стала приходить в себя. Подумала, что пора бы позвонить Оле, ведь та определенно ждет ее звонка. Но автоматов не попадалось. День был холодный, и ноги в легких туфлях не по сезону стали мерзнуть. Анна поняла, что она устала и хочет есть, – впервые за все время она посмотрела на часы, была половина первого. «После полудня» подумала она и улыбнулась. Нужно было где—то поесть. Анна оглянулась по сторонам и с удивлением обнаружила, что она уже давно идет по Калининскому проспекту. Хоженый сотни раз, знакомый до мелочей и, увы, до понимания, что поесть, особенно в это время дня, просто негде. Впрочем, как и во всей Москве в последние годы.

Анна зашла в Универсам в надежде там купить хотя бы немного сыра. Но большой торговый зал оказался скорее похожий на вокзал, а не на продуктовый магазин. Половина прилавков были безлюдны, – на полках по всей высоте монументально возвышались непонятного происхождения консервы и большие стеклянные банки с соленными кабачками, и другие банки с мутно рыжим соком. Даже продавщиц не было в этих отделах, – видимо, не возникало предположения, что кому—то придет в голову нарушить незыблимость монумента.

Зато другая часть залы бурлила и извивалась длинными очередями. Как раз в отделе «Сыры» помимо плавленных брикетиков в блестящих обертках сегодня торговали настоящим сыром, из разряда «российско – пошехонского». Очередь за ним была бесконечная и злая, – продавщица уже объявила, что завоз небольшой и всем может не хватить. Еще дальше, там где написано было «Колбасы», колбасы не было, но толпа уже стояла: прошел слух, что колбасу то ли везут, то ли уже разгружают. Анна поняла, что зря она зашла сюда, – надо же быть такой наивной, чтобы понадеяться купить себе граммов двести сыра. Хорошо еще, что от осточертевшего до оскомины вида пустых прилавков, хамливых продавцов и потерявших человеческий облик толпы у нее не испортилось настроение… Нет, радость все так же была в ней, несмотря на голод и неудобства.