Предатели - Ирина Костевич

Ирина Костевич

Предатели

Глава 1

— Так ты в Россию уезжаешь?

— Ну. А чего, нельзя?

— Там же все пьют! — таращит глазки Ленка-одноклассница.

— Я не пью.

Она, убежденно:

— Тебя заставят!

Конечно, не все в нашем 9 «а» столь подвержены «идеологической пропаганде». Насчет «пропаганды» — это мамино выражение, не мое. Мама как раз в пропагандистском отделе и работает. Статьи пишет на заказ. В частности, о том, как у нас в Казахстане жить хорошо — не то, что в остальном мире. И, пока она их пишет и получает солидные гонорары, жить нам здесь и впрямь неплохо. Только все же мы решили уехать. И причин тому много. К тому же с этой работой у мамы нервы совсем расшатались.

А ведь она и так весьма нервная и впечатлительная. И под впечатлением от чего-либо за день может трижды поменяться. Да так кардинально, что всякий раз перед вами будет почти другой человек. То она мягкая и ласковая, как динозаврик из мультфильма, то превращается в инопланетянку — смотрит на тебя удивленно-призывно, и, кажется, готова сказать родной-то дочери: «О, здравствуй, существо! Кто ты? Не бойся, тебе не причинят вреда!» Ну, а изредка мама впадает в состояние деспотичной начальницы.

Одно в ней не меняется — она нас с братом очень любит. Ну, и папу тоже.

А еще её примерно раз в неделю посещают навязчивые идеи. Вернулась я из школы, а, судя по признакам, сегодня как раз день идейных посещений. Сидит, с тоской смотрит в монитор.

— Ну, смотри, смотри, это ж моя Родина!

Стучит пальцем по какой-то степной природе: здесь ковыль, тут острые камни из земли торчат, там — речка.

— Юрьевск, что ли? Я видела, мы ведь туда ездим каждый год!

— Да нет же, не Юрьевск! Я вспомнила: у меня совсем другая Родина. А сам Юрьевск я всегда терпеть не могла…

В обморок никто не падает. Вдруг — какая-то позабытая родина. Подумаешь. Мама и не на такое способна.

— Ты почему спросить-то не хочешь, где это? Ведь это — главная любовь моей жизни!

— И где… вот это все?..

Энтузиазма не проявляю давно: сколько можно?

— Это здесь!

Мама с торжеством тычет — теперь уже в книгу, в розовый кисель Советского Союза. Атлас мира 1955-го года выпуска мы с ней нашли на помойке. Нет, не то, что вы подумали. Просто мимо шли, а книжка лежит. Валяется даже. А мама мимо печатного слова спокойно не ходит. Объявления на заборах все читает, а тут — книга, да еще названия не видно. Конечно, подобрали. Хорошо, папа не знает, откуда она. А то быстренько бы «контрал зет» нам устроил — и живи, книжка, опять на помойке. Так же, как картина и китайская ваза деревянная — мы их тоже в разное время случайно возле мусорки нашли. И тут же вприпрыжку отнесли обратно.

А теперь мама колупает ноготком середину СССР и страдальчески закатывает глаза:

— Как же я могла забыть! Как могла!

— Ты разве не в Юрьевске родилась?

— Да в нем, в Юрьевске в этом. Только счастлива там не была. Понимаешь, там воли не было. Туда не ходи, сюда не ходи; страшилки всякие: «тапки надень, а то гвоздями к ногам прибью», в траншею свеженькую не лезь, «одну девочку уже засыпали», в туалет надо очередь занимать — коммуналка, «обижают? А ты не обращай внимания!» И — ешь, ешь, ешь… А потом вообще кошмар — школа, отчим… А вот в поселке я до горизонта ходила. Спала до обеда. Ничего не боялась, только змей на татарских могилках. А еще меня из садика выгнали. Свобода и счастье.

— В поселке?

— Это еще когда мама с папой вместе были. Они же геологи. Вот и жили в геологическом поселке мы все — мама, сестра, папа, я. Геологический поселок — это тебе не колхоз какой-нибудь. Там геологи селились — прогрессивная часть человечества. Ну, и ссыльные. Бывшие зеки.

А в Юрьевске остались дедушки с бабушками — туда нас везли откармливать, когда у мамы сессия начиналась. Мама тогда еще наша с сестрой была, с ней можно было спать в обнимку. У нас в поселке речка бежала — Орь, красивая-красивая. На реке меня сестра научила песком волосы мыть. Нормально получалось. Я потом дома одна была, тоже решила помыть. Песка не случилось, но было много черного перца. Соседка на ор примчалась, — спасла. У нас же замки на двери никто не ставил, это позором считалось. Так что двери всегда были отперты.

Я слушаю и думаю, что мама с тех пор не сильно изменилась. Только подросла. Ну, и черным перцем голову больше не моет. Это не значит, что она не мажется «для красоты» всякой другой ерундой. И вообще, дай ей волю, — она устроит! Интересное у нее понимание счастья, скажу я вам. Хорошо, что у папы сил хватает ее в рамках держать, а то нам бы жить негде было. Вечно б в квартире чужой народ толпился. Киношники там, писатели. Примеры имеются, когда папа в командировку уезжал. Ну, а ключи от квартиры под ковриком или приклеенные скотчем в почтовом ящике — это уж классика. Ещё и записку оставит: «Догадайся, где ключи!»

А вот Веру Андреевну никто и ничто уже давно не сдерживает. Это я о мамо мамиты — правильнее бы назвать ее бабушкой, но не могу. Мамина мама — инспектор по недрам в далеком Юрьевске, гроза местных недропользователей. Ни денег ей не надо, ни почета. Идет по следу и вцепляется в горло врагу. В итоге враг платит государству штрафы, а довольная Вера Андреевна трясется в свой пригород на разбитом рейсовом автобусе — к десятку любящих голодных псов-котов-гусей и мужу.

Вера Андреевна никогда не приезжает к нам в гости. Мы к ним сами ездим каждое лето — двое суток в поезде с привычно неработающим кондиционером через степи и пустыни. Приехав, гуляем, общаемся с остальной родней. А Вера Андреевна обычно бывает на работе.

Конечно, она мне бабушка. Но почему тогда путает мое имя, называя в телефонном разговоре с мамой Катенькой? А я — Таня. Та-ня-я! Мама каждый раз злится, потом рвет и мечет, потом плачет, говоря, что ведь помнит же Вера Андреевна все сложные казахские фамилии-имена-отчества своих недропользователей и даже номера их участков. Неужели трудно заучить, как внучку зовут? Но это она нам жалуется. С Верой Андреевной таким тоном не поговоришь.

Отведя душу, мама косится на иконы, крестится и объясняет, что мы слишком далеко живем, редко видимся, а у Веры Андреевны много своих дел, и не надо обижаться, а надо уважать родителей, и в Заповедях о том сказано: «Чти отца и мать…». А потом не удерживается и ехидно добавляет: «А уж что отец и мать наворотили, то пусть сами и расхлебывают». И идет продолжать рыдать, теперь уже в ванную, запершись… А с чего так убиваться? «Дела давно минувших дней». Мы-то ее любим.

И еще раз — да ну их всех! Теперь мама вдруг взялась вспоминать счастливое детство в поселке при настоящем папе. Глазоньки сияют, никого не слышит, рассказывает. Только и я ее не слушаю. Голова своим занята.

Глава 2

Сегодня я опять ему ничего не сказала. Подруги ждут пять месяцев. Пять! Честно делала три попытки. Начать решилась в M-Агенте с мобильного. Спать пора, я, как всегда, с головой под одеялом, пишу:

«Слышь? Спросить хочу — очень важное…»

«Важное? О!!!»

«Да. Но… только не пойми меня превратно…»

«О… Что же ты хочешь узнать, дорогая?» (Так и пишет мне — «дорогая».)

«А ты действительно готов это услышать?»

«Ну, говори же скорее!»

«Не знаю, как и начать…»

«Говори, я все пойму!»

«Обещаешь?»

«Да!!!»

«Ну ладно. Эта… слышь… А у тебя тонкая проволока есть? Мне для бегемотов надо очень».

Ну, и кто я после этого? Считай, повезло, что меня вообще не послали куда подальше. Хуже всего, что во второй раз было почти то же. А позавчера, когда он все-таки позвонил, и мы поехали смотреть новый репзал, а обратно, как крутые, ехали в такси, то было уже темно, мелькали фонари — ну все прямо как в кино! По радио передавали романтические ретро-песни, а нахальный диджей ничего лучше не придумал, как посоветовать — самое, мол, время для признаний в любви… Но только какое признание, — чисто технически? Ведь сел этот придурок рядом с водителем, а меня усадил сзади.

Приехали, вышли, прощаемся, я опять за свое — вот, давно хочу сказать… мне нравится один человек, и вот я хотела тебя спросить… И тут — такая пауза лирическая, он меня обнимает на прощанье, а я из последних сил, но все-таки успеваю прикусить язык и не брякаю: «Так вот, хотела узнать: как думаешь, если ресницы обстричь наголо, они отрастут когда-нибудь?» Сдержалась! Промолчала!

Но и он не стал дожидаться моего вопроса. Проявил незаинтересованность. Обнял, попрощался и быстренько ускакал. Наверное, обо всем догадался и, надеюсь, смутился. Вот такая я дура.

Хуже нет — признаваться друзьям в любви.

Так что завтра идем со Светкой в кино, и поговорить нам будет много о чем. Эх…

Но перед сном я все же зашла «ВКонтакте» к очень крутому челу. Ему уже 22, и он живет в Харькове. Неделю назад предложила ему дружбу, а он взял и согласился! А друзей у него очень, очень много. И это не боты. У него в друзьях даже Стас Давыдов есть из «This is хорошо», представляете? Реально крутой чел. Зовет меня «Крошка-картошка» — мило-то как, а? Пишу, мол, такая ситуация…