Исчезнувшая пожарная машина - Пер Валё

Пер Валё, Май Шёвалль

ИСЧЕЗНУВШАЯ ПОЖАРНАЯ МАШИНА

I

Мужчина, лежащий в аккуратно застеленной кровати, был мертв. Перед тем как умереть, он сначала снял пиджак и галстук и повесил их на стул, стоящий у двери. Затем расшнуровал туфли, поставил под стул и сунул ноги в черные кожаные шлепанцы. Он выкурил три сигареты с фильтром и смял их в пепельнице на столике у кровати. Потом он лег в кровать, на спину, и выстрелил себе в рот.

Выглядел он не слишком опрятно.

Его ближайшим соседом был вышедший в отставку армейский капитан, которого ранили в бедро во время охоты на лосей в прошлом году. После этого несчастного случая капитан страдал бессонницей, и часто просиживал ночами, раскладывая пасьянс. Он как раз взял колоду карт, когда услышал выстрел за стеной, и сразу же вызвал полицию.

Было без двадцати четыре утра, седьмого марта, когда двое патрульных полицейских взломали дверь и вошли в квартиру, где уже тридцать две минуты в кровати лежал труп. Им не понадобилось много времени для того, чтобы установить, что мужчина почти наверняка совершил самоубийство. Перед тем как вернуться к своему автомобилю и сообщить по рации о смерти, они осмотрели квартиру, хотя, в общем-то, это не входило в их обязанности. Кроме спальни, квартира состояла из гостиной, кухни, прихожей, ванной и встроенного платяного шкафа. Ни прощального письма, ни какой-либо записки они не нашли. Лишь в блокноте, лежащем на телефонном столике в гостиной, были написаны два слова. Эти два слова составляли имя и фамилию. Имя и фамилию, которые полицейские прекрасно знали.

Мартин Бек.

Был день Святой Оттилии.

Около одиннадцати часов утра Мартин Бек вышел из здания управления полиции, пристроился в конец очереди в винный магазин на Карусельплан и купил бутылку хереса. По пути к метро он купил также дюжину красных тюльпанов и коробку английских сырных бисквитов. Одно из шести имен его матери, данных ей баптистами, было Оттилия, и он хотел поздравить ее с именинами.

Дом престарелых был большой и очень старый. Еще более старым и неудобным он был для тех, кто вынужден был здесь работать. Мать Мартина Бека переехала сюда год назад, однако вовсе не потому, что не могла себя самостоятельно обслуживать. Для своих семидесяти восьми лет она неплохо себя чувствовала и была относительно подвижной. Сделала же она это потому, что не хотела становиться обузой для своего единственного сына. Она подала заявку на место в доме престарелых, и, когда освободилась подходящая комната, другими словами, когда предыдущий жилец умер, она продала бóльшую часть своих вещей и переехала сюда. С тех пор как восемнадцать лет назад умер отец, Мартин Бек оставался ее единственной опорой, и он периодически испытывал угрызения совести из-за того, что не может сам за ней присматривать. Однако в глубине души он был ей благодарен за то, что она сама все решила и даже не спросила у него совета.

Он пересек маленькие мрачные гостиные, где никогда никто не сидел, прошел по полутемному коридору и постучал в дверь комнаты, где жила его мать. Не дожидаясь ответа, он вошел внутрь. Его появление, очевидно, явилось сюрпризом для матери; она была немного глуховата и не услышала его тихого стука в дверь. Она вся расцвела, отложила в сторону книгу и начала подниматься. Мартин Бек быстро подошел к ней, поцеловал ее в щеку и мягко, но решительно усадил обратно в кресло.

— Ради Бога, не волнуйся, — сказал он.

Он положил цветы ей на колени и поставил бутылку и коробку бисквитов на стол.

— Дорогая мамочка, поздравляю тебя.

Она развернула цветы и сказала:

— Ах, какие чудесные цветы! И бисквиты! И вино или что это? Ах, херес. Как я тебе благодарна!

Она встала, несмотря на протесты Мартина Бека, подошла к буфету и взяла серебряную вазу, которую наполнила водой из-под крана.

— Я еще не так стара и беспомощна, чтобы не ходить своими собственными ногами, — сказала она. — А тебе как раз будет полезнее посидеть. Что будем пить, херес или кофе?

Он снял шляпу и пальто и сел.

— Полагаюсь на твой выбор, — сказал он.

— В таком случае я сварю кофе. А хересом я угощу наших старушек и похвастаюсь, какой у меня замечательный сын. Такой напиток нужно расходовать экономно.

Мартин Бек молча сидел и наблюдал, как она включает электроплитку, отмеряет воду и кофе. Она была маленькая и хрупкая, и каждый раз, когда он навещал ее, ему казалось, что она становится все меньше и меньше.

— Тебе здесь не скучно, мама?

— Мне? Я никогда не скучаю.

Ответ прозвучал слишком быстро для того, чтобы быть правдивым. Она поставила кофейник на плиту, а вазу с цветами — на стол.

— Не беспокойся обо мне, — сказала она. — У меня здесь очень много занятий. Я читаю, беседую с другими старушками и, кроме того, я вяжу. Иногда я выхожу в город. Просто ужасно, как они все разрушают. Ты знаешь, что здание, в котором работал твой отец, снесли?

Мартин Бек кивнул. У его отца была небольшая транспортная фирма в районе Клара, и теперь на этом месте возвышался торговый центр из стекла и бетона. Он посмотрел на фотографию отца, стоящую на тумбочке у кровати. Снимок был сделан в середине двадцатых годов, когда самому Мартину Беку не исполнилось и семи лет, а его отец был еще молодым мужчиной с ясными глазами, блестящими волосами, расчесанными на боковой пробор, и упрямым подбородком. Говорили, что Мартин Бек похож на своего отца. Сам он никакого сходства обнаружить не мог, но даже если оно и было, то все ограничивалось лишь физическим сходством. Он помнил своего отца как открытого, веселого человека, которого всю любили и который смеялся и часто шутил. Себя же Мартин Бек мог назвать застенчивым и достаточно скучным субъектом. В те годы, к которым относилась фотография, его отец работал строителем, но через несколько лет начался кризис, и ему пришлось два года быть безработным. Мартин Бек считал, что мать так и не смогла забыть об этих годах нищеты и тревоги, и хотя потом все наладилось, она по-прежнему все время беспокоилась о деньгах. Она до сих пор не могла заставить себя купить что-нибудь, если это действительно не было абсолютно необходимо. Одежда и мебель, которые она взяла сюда из дому, служили ей много-много лет.

Мартин Бек время от времени пытался давать ей деньги и предлагал заплатить за квартиру, однако она была гордой и упрямой и предпочитала сохранять независимость.

Когда кофе закипел, Мартин Бек снял кофейник с плиты и позволил матери налить его в чашки. Она всегда заботилась о сыне, и когда он был мальчиком, никогда не разрешала ему даже помочь ей вымыть посуду или застелить его собственную постель. Он не понимал, насколько пагубна ее заботливость, до тех пор, пока не обнаружил, как он неуклюж, когда доходит до простейших домашних дел.

Мартин Бек с изумлением увидел, как мать положила кусочек сахара в рот перед тем, как сделать глоток кофе. Раньше он никогда не замечал, чтобы она пила кофе вприкуску. Она перехватила его взгляд и сказала:

— Ах, в моем возрасте уже можно разрешить себе маленькие вольности.

Она поставила чашку и откинулась на спинку кресла, положив худые веснушчатые руки на колени.

— Ну, — сказала она, — а теперь расскажи мне, как поживают мои внуки.

В последнее время Мартин Бек соблюдал особую осторожность и рассказывал матери о ее внуках только хорошее, так как она считала их самыми умными, способными и красивыми среди всех других детей. Она часто упрекала его за то, что он недооценивает своих детей, и даже обвиняла его в том, что он груб с ними. Он же полагал, что может трезво оценить их способности, И считал, что они такие же, как и все остальные дети. Он был в прекрасных отношениях с шестнадцатилетней Ингрид, живой, умной девушкой; ей легко давалась учеба в школе, и она была очень общительной. С Рольфом, которому скоро исполнится тринадцать, проблем было побольше. Учеба в школе его совершенно не интересовали, он рос ленивым и замкнутым; казалось, у него вообще отсутствуют какие-либо таланты. Мартина Бека беспокоила пассивность сына, но он надеялся, что она объясняется переходным возрастом и что скоро парень выйдет из состояния летаргии. Ничего хорошего о Рольфе сейчас он рассказать не мог, а если бы и сказал правду, мать все равно бы ему не поверила, поэтому он решил вообще не упоминать о сыне. Когда он рассказывал матери о школьных успехах Ингрид, она неожиданно перебила его:

— Рольф не собирается после окончания школы поступить в полицию?

— Не думаю. К тому же ему еще нет и тринадцати. О таких вещах еще рановато беспокоиться.

— Если он захочет, ты обязан остановить его, — сказала она. — Я никогда не понимала, почему ты с таким упрямством хотел стать полицейским. А сейчас это еще более ужасная профессия, чем тогда, когда ты только начинал. Кстати, Мартин, почему ты стал полицейским?

Мартин Бек с изумлением уставился на нее. Он знал, что она была против его выбора профессии двадцать четыре года назад, но его удивило, что она снова затронула эту тему. Примерно год назад он стал старшим инспектором отдела расследования убийств, и теперь условия, в которых он работал, совершенно отличались от тех, когда он был молодым патрульным.