Перебиты, поломаны крылья - Владимир Колычев

Владимир Колычев

Перебиты, поломаны крылья

Глава первая

Первым упоминанием в летописи город Рубеж обязан был своим былинным защитникам – в тысяча двести тридцать восьмом году от Рождества Христова русские воины преградили путь к Москве ордам хана Батыя. Если верить летописцам, в те времена здесь находился деревянный столб с особой пограничной зарубкой – может, потому и возникло нынешнее название города. А возможно, Рубеж стал так именоваться по той причине, что русские дружинники с врагом рубились на славу, не щадя живота своего. Но некоторые дерзкие умы склонны считать, что название свое древний город получил из-за имевшегося в нем проруба, то есть темничного подвала, где в старину в наказание за грехи мучили окаянников и лиходеев. Было так или не было, но в том же году от города и, возможно, существовавшего в нем проруба осталось лишь темное пепелище и светлое пятно в истории.

Спустя годы город возродился, но неизвестно, был ли возведен вместе с тем острог для убийц и разбойников. Но факт, и притом исторический, что в первой половине XVII века в Рубеже тюрьма имелась. Она стояла близ паперти Воскресенской церкви, чем создавала тесноту и смущала прихожан. «Колокольни поставить негде», – писали в челобитной священники. Они просили перенести тюрьму в другое место, но государь в просьбе отказал. Зато, как утверждает народная молва, сам Господь Бог ниспослал на город страшный пожар, в котором церковь уцелела, но сгорел и Рубежный кремль, и тюрьма.

Но далеко не все люди восприняли этот знак свыше как предостережение о грядущем Страшном Суде, многие продолжали грешить, грабить и убивать. Потому в 1804 году по указу Александра I тюрьма была отстроена вновь и, батюшки светы, стала гордостью и украшением городского пейзажа. Белокаменные корпуса, затейливые арки окон и ворот, цветочные клумбы у главного входа, мощенная булыжником подъездная дорога.

Шло время, город рос и развивался, а тюрьма старела и ветшала. Императоры Александры и Николаи, смены режимов, генсеки и президенты, войны и потрясения, а тюрьма продолжала стоять как незыблемый символ человеческого несовершенства и равнодушия. За двести лет она пришла в полнейший упадок. Некогда белоснежные стены корпусов просели под собственной тяжестью, стали темно-серыми с мерзкими бурыми разводами, напоминающими кровяные подтеки ушедших эпох. Арки окон больше чем наполовину замурованы грубой кирпичной кладкой, сам корпус огорожен высокой стеной, такой же темной и неприглядной, с витками колючей проволоки поверху, клумбы и мостовую залепили безликим асфальтом. Словом, из украшения тюрьма уже давно превратилась в устрашение городского пейзажа. И если бы только так. Тюрьма своим видом стращала и человеческие души. Народная молва упорно называла ее филиалом ада на грешной земле. Говорили, что камеры забиты под завязку, канализации в них нет – заключенным приходится спать стоя в жутких условиях, а по утрам выносить в общую отхожую яму железные баки с испражнениями. А не так давно тихо прошелестел слух, что по тюремным коридорам темными глухими ночами бродят призраки – неуспокоенные души людей, невинно расстрелянных в сырых подвальных казематах. Но еще обывателей Рубежа пугали, равно как и тешили любопытство, разговоры о вопиющих тюремных нравах, о том, как сильные унижают слабых, как начальство издевается над заключенными, как морят их голодом, вымогают у них деньги, а иногда даже и души.

В том, где правда и где ложь, можно было разобраться, самолично побывав за решеткой, но никто из горожан не отваживался на такой опыт. Даже самые отпетые журналисты, гордо именующие себя акулами пера, боялись погрузиться в этот насколько страшный, настолько же и волнующий мир. Но тюрьма и не ждала экспериментов, она ждала новых арестантов…

Ночь. Шоссе. Придорожный пятачок, на котором сгрудились большегрузные машины. Третий час пополуночи – «дальнобойщики» уже потешили свою плоть и спят, чтобы с рассветом снова сесть за баранку и продолжить путь. А проституткам не спится, ночь – это их стихия, вот и бродит среди машин одинокая камелия в коротком плащике в поисках очередного клиента. Но некому предложить ей любовь за деньги, и даже леший из темного придорожного леса не зовет ее к себе.

Девушка уже собиралась постучаться в дверцу кабины, где спал сейчас ее последний клиент. Пусть приютит ее до утра. Но только она повернула к машине, как с дороги на пятачок съехала старенькая иномарка, остановилась возле нее.

За рулем средних лет мужчина в кожаной куртке. Небрежным движением руки он поманил ее к себе.

– Пятьдесят долларов и до утра, – отозвалась она.

Цена была явно завышенной, даже в первые ночные часы, когда спрос на женскую ласку особенно велик, она брала за сеанс вдвое меньше. Но мужчина за рулем легко согласился, и девушка впорхнула в машину…

Он демонически усмехнулся. Ночная бабочка попала в сачок, обратно она уже не выпорхнет. И никогда никому больше не испортит жизнь.

Он выжал сцепление, чтобы стронуть машину с места, когда вдруг открылась дверца со стороны путаны и в салон влезло чье-то помятое и пышущее перегаром лицо.

– Аська, ты куда? – грубым мужским голосом спросило оно.

– Работать.

– Может, лучше со мной?

– Я уже договорилась.

– Ничего, повернем назад… Эй, мужик! Давай поговорим!

Возмутитель спокойствия захлопнул дверцу, собираясь обойти машину, чтобы пообщаться с водителем. Но тот не хотел с ним ни о чем разговаривать, ударил по «газам» и выскочил на ночную дорогу.

– Куда едем? – спросила девушка.

– А куда ты хочешь? – усмехнулся он.

– Мне все равно.

– Мне тоже.

Ему действительно было все равно, где делать дело, но все же он довольно далеко отъехал от места стоянки. Завел машину подальше в лес.

– Начнем?

Она привычно достала из сумочки красный пакетик из фольги, вскрыла его зубами.

– Скажи, зачем ты это делаешь? – спросил он.

– Потому что тебе это нравится.

– Не ври. Тебе все равно, нравится мне или нет. Тебе нужны деньги.

– А кому они не нужны?

Девушка уже приступила к делу, а потому находилась в таком положении, что по ее спине легко было провести рукой.

– Ты – проститутка. Ты – гнусное и продажное существо!

Возмутиться она не успела. Острый клинок по самую рукоять вошел в спину под левую лопатку…

Новоселье – всегда праздник, и чем больше дом, тем выше градус торжества в его честь. А дом удался – трехэтажный, с огромным парадным залом, с фронтоном, треугольным портиком и колоннадой, на берегу полноводного озера. Илье здесь очень нравилось, но праздник новоселья его раздражал.

Он молча стоял у погасшего камина, покручивая пальцами бокал с коньяком, и терпеливо ждал, когда гости разойдутся. Ожидание это и скука читались на лице молодого человека, но, казалось, никто этого не замечал. Ему мнилось, что люди вообще не хотят его замечать – как будто он не хозяин этого дома, а всего лишь симпатичное приложение к нему, а если точнее, то к собственной супруге. Женщины улыбались ему мило, посматривали на него с интересом, но всерьез не воспринимали. Мужчины подходили к нему, запанибратски, но с оттенком небрежности похлопывали его по плечу, но тут же исчезали, потому что им не о чем было с ним говорить.

Для них, для состоятельных и состоявшихся мужей, Илья был выскочкой и неучем. Он был примечательной внешности: высокий, атлетичный, глаза, как черные греческие оливки, французский нос – тонкий, с благородной горбинкой, широкие русские скулы, припухлость еврейских губ. Он нравился присутствующим в доме женщинам, но их мужей – уже немолодых и обрюзгших – это почти не раздражало: они были уверены в том, что Илья не сможет составить им конкуренцию. Все они с высшим образованием, все в бизнесе. У всех есть и жены, и дети, все содержат свои семьи, но никак не наоборот. А Илья в их глазах был всего лишь никчемным красавчиком, которому вдруг улыбнулась фортуна в лице богатой женщины. Он никогда не был альфонсом в прямом значении этого слова, но ему казалось, что друзья и знакомые жены именно так и называют его за глаза.

Что уж говорить о гостях, если сама жена не относилась к нему всерьез, иногда ему даже казалось, что Нила воспринимает его как роскошную, но мебель в собственном доме и занимательную игрушку в собственной постели. Она понимала, что Илья чужой среди ее друзей и знакомых, но вместо того, чтобы приободрить его или утешить, она вела себя так, как будто он и для нее не представлял никакого интереса. Ему было двадцать четыре, ей сорок два, он был красавчиком, в ее же внешности хватало недостатков – грубоватые и не совсем правильные черты лица, нездоровая кожа, пробивающиеся усики над верхней губой. Одевалась Нила дорого и с изыском, следила за собой – над ее лицом работали профессиональные визажисты, одежду подбирали толковые стилисты, тело подгонялось под стандарт ее же собственными стараниями в фитнес-клубах и домашнем спортзале. Словом, выглядела она неплохо, хотя в ее внешнем великолепии можно было заметить фальшивую составляющую. Илья не любил жену, но и терпел ее без принуждения.