Сердцу не прикажешь - Барбара Картленд

Барбара Картленд

Сердцу не прикажешь

Глава 1

Малколм Уортингтон медленно вошел в дом.

Портьеры были плотно задернуты, и он раздвинул их таким резким рывком, что деревянные шишечки на концах шнура со стуком ударились о раму.

Этот звук заставил его вздрогнуть — настолько громким он показался в мертвой тишине дома.

Малколм был высок ростом, с темными, чуть тронутыми сединой гладко зачесанными назад волосами, выгодно открывавшими его выразительный широкий лоб. Несмотря на тонкие черты лица, подбородок говорил о твердом и решительном характере.

За дверью послышалось легкое царапанье и раздался робкий стук. Повернувшись, Малколм увидел на пороге экономку. Его присутствие здесь, как и раздвинутые шторы, видимо, немало удивили ее.

— Я зашла узнать, сэр, не пожелаете ли выпить чаю? — спросила она так тихо, что Малколм едва расслышал ее.

— Спасибо, миссис Мирлоу, не откажусь, — ответил он, наоборот, излишне громко. — И принесите уголь разжечь камин.

Он с удивлением заметил заплаканное лицо женщины. Неужели она оплакивала Флоренс? Ведь экономка, она же кухарка, прослужила у них в доме всего месяца три, не более, и едва ли могла знать свою госпожу.

Все распоряжения по дому отдавал он сам или Нанна. Никому, кроме них двоих, не разрешалось заходить в спальню Флоренс.

Его жена до последнего дня своей жизни упорно отказывалась от помощи опытной сиделки и каждый раз впадала в истерику, когда речь заходила о ней. Поэтому врачи с облегчением согласились с Малколмом, что лучше Нанны никто не сможет ухаживать за больной.

Он вдруг вспомнил, что не видел Нанну вот уже два дня. Разумеется, он ожидал, что она тяжело воспримет смерть Флоренс. Даже присутствовать при погребении она оказалась не в силах.

Он один стоял у могилы, когда опускали гроб в сырую землю, последнее прибежище бедной, измученной и несчастной Флоренс, видел, как гроб исчез под могильным холмом.

Кроме него, при этом не было никого — ни родных, ни даже обычных зевак. Он никого не известил о смерти жены, да и едва ли нашлись бы те, кто еще помнил ее.

В первые годы своего брака, когда Малколм понял, что несчастлив, он часто возвращался к прекрасным месяцам их с Флоренс супружеской жизни. Полгода любви!

Но эти воспоминания постепенно вытеснялись горьким осознанием того, что в жертву приносится не только его семейное счастье, но и карьера. Эти мысли угнетали его, он отчаянно боролся с ними.

Так прошли четыре долгих года. Он вынужден был лгать, изворачиваться, хитрить, чтобы никто не узнал правду. Четыре года постоянного страха и неуверенности, как поведет себя Флоренс, годы, когда он просил ее, уговаривал, умолял, и все напрасно.

Он был тщеславен и верил в то, что его карьера на дипломатической службе могла бы сложиться удачно, и, кто знает, возможно, он бы даже прославился на этом поприще.

Он был подающим надежды молодым человеком, когда встретил Флоренс, и в первый год их брака по-прежнему успешно служил в дипломатическом корпусе, и о нем говорили. Ему предсказывали будущее, которое все еще тешило его самолюбие, но стоило вспомнить...

Поняв окончательно, что жить подобной двойной жизнью невыносимо, он подал прошение об отставке. Вернувшись домой, он плакал, как дитя.

С того времени все, казалось, утратило смысл.

Унылой чередой потянулись дни, не принося ничего отрадного. Истерики и сцены, которые устраивала Флоренс, ее ревность и неизбежная дальнейшая деградация стали в конце концов повседневностью его жизни.

Малколм был слишком горд, чтобы довериться кому-нибудь, рассказать о том, что ему приходится выносить.

Они покинули свой дом в Лондоне и уехали в деревню, где сняли мрачный, стоящий на отшибе дом, подальше от возможных соседей, в самом глухом и малоизвестном уголке Англии.

Малколм хотел заживо похоронить здесь и себя, и Флоренс. Это ему удалось. Они никого не знали в этих почти безлюдных местах.

Согласись Флоренс лечь в клинику, возможно, жизнь Малколма сложилась бы иначе, но он не имел права поместить ее туда без ее согласия. Флоренс же, независимо от состояния, была одержима лишь одной страстью — своей любовью к мужу.

Именно это, как ни странно, в свое время привлекло к ней Малколма.

Она по-своему была хороша — темные волосы с бронзовым отливом, глаза с поволокой, которые романтическим юношам кажутся фиолетовыми, и белоснежная кожа, — ее не смогла коснуться своим тлетворным дыханием даже роковая болезнь, отравившая весь ее организм.

В 1922 году Малколм не помышлял о женитьбе. Он неплохо проводил время в эти шумные и неустроенные послевоенные годы, когда для молодых обеспеченных лондонцев слова «веселиться» и «развлекаться» были своеобразным девизом.

Он воевал, прослужив в армии год, из которого два последних месяца войны провел в плену. По возвращении он сразу же поступил на службу, которая была ему как бы предопределена, ибо многие из его семьи достойно прославили свои имена на дипломатическом поприще в разных странах или же в министерстве иностранных дел.

Отец Малколма оставил ему после смерти некую сумму скопленных им денег. Веселый и привлекательный Малколм, несмотря на желание получить от жизни все положенные ему удовольствия, был, однако, достаточно разумен и, не жалея сил, трудился, чтобы шаг за шагом идти к намеченной цели.

Позднее, как он ни пытался, он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах произошла его встреча с Флоренс.

Она же утверждала, что это случилось в одном из ночных клубов, куда Малколм ввалился вместе с большой шумной компанией и пригласил ее потанцевать. Если это и было так, то полностью выпало из его памяти.

Потом он просто замечал присутствие Флоренс в различных местах, пока она наконец не вошла в его жизнь. Произошло это спустя несколько недель после танцев в ночном клубе, который, по утверждению Флоренс, был местом их знакомства.

В то время, где бы он ни появлялся, она тоже была там. Поначалу он едва ли замечал ее, увлеченный живой и остроумной американкой, женой одного из своих друзей. Но постепенно Флоренс сделала все, чтобы привлечь к себе его внимание.

На коктейлях, ужинах и даже в театре он невольно искал ее глазами, ибо чувствовал на себе ее взгляд и видел, как странная полуулыбка трогала ее алые губы.

— Почему вы так смотрите на меня? — не удержавшись, спросил он однажды во время танца.

Малколм предполагал, что она смущенно станет отрицать это, растеряется. Но, к его удивлению, она спокойно посмотрела на него и, улыбнувшись, спросила:

— Вам это неприятно?