Колесо страха - Абрахам Меррит

Абрахам Меррит

Колесо страха (авторский сборник)

Гори, ведьма, гори

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я – врач, специалист по нервным и мозговым болезням, занимаюсь вопросами болезненной патологии и в этой области считаюсь знатоком. Я связан с двумя лучшими госпиталями Нью–Йорка и получил ряд наград в своей стране и за границей. Я пишу о том, что действительно произошло. Пишу, рискуя быть узнанным, не из честолюбия, не потому, что хочу показать, что компетентные наблюдатели могут дать о тех событиях вполне научное суждение.

Лоуэлл не мое имя. Это псевдоним, так же как и все остальные имена в этой книге. Причины вы поймете позже. Я мог изложить эту историю в форме доклада в одном из медицинских обществ, но я слишком хорошо знаю, с какой подозрительностью, с каким презрением встретили бы мои коллеги эту историю, настолько противоположны общепринятым мнениям многие причины и следствия из фактов и наблюдений, которыми я обладаю.

Но теперь, ортодоксальный медик, я спрашиваю самого себя, нет ли причин иных, чем те, которые мы воспринимаем? Сил и энергий, которые мы отрицаем только потому, что наша узкая современная наука не в силах объяснить их? Энергий, реальность которых проявляется в фольклоре, в древних традициях всех народов. Энергий, которые мы, чтобы оправдать наше невежество, относим к мифам и суевериям.

Мудрость – наука неизмеримо древняя, рожденная до истории, но никогда не умиравшая, никогда целиком не исчезавшая. Секретная Мудрость, хранимая ее беззаветными служителями, переносившими ее из столетия в столетие. Темное пламя запрещенного знания, горевшее в Египте еще до постройки пирамид, прячущееся под песками Гоби, известное сынам Эда (которого Аллах, как говорят арабы, превратил в камень за колдовство за десять тысяч лет до того, как Авраам появился на улицах Ура в Халдее), известное Китаю и тибетским ламам, шаманам азиатских степей и воинам южных морей. Темное пламя злой мудрости, мерцавшее в тени скандинавских замков, вскормленное руками римских легионеров, усилившееся неизвестно почему в средневековой Европе и все еще горящее, все еще живое, все еще сильное.

Довольно предисловий. Я начинаю с того момента, когда темная мудрость, если это была она, впервые бросила на меня свою тень…

Доктор Лоуэлл

1. НЕПОНЯТНАЯ СМЕРТЬ

Я услышал, как часы пробили час ночи, когда я стал подниматься по ступеням госпиталя. Обычно в это время я уже спал, но в этот вечер мой ассистент Брейл позвонил мне и сообщил о неожиданном развитии болезни одного из наших пациентов. Я остановился на минуту, чтобы полюбоваться яркими ноябрьскими звездами. И в этот момент к воротам госпиталя подъехал автомобиль. Пока я раздумывал, кто бы это мог быть так поздно, из автомобиля вышел человек, потом другой. Оба нагнулись, как бы вытаскивая что‑то. Затем они выпрямились, и я увидел между ними третьего. Голова его свисала на грудь, тело бессильно обвисло. Из машины вышел четвертый. Этого я узнал. Это был Джулиан Рикори, личность, известная в преступном мире, продукт закона о запрещении спиртных напитков. Если бы я и не видел его раньше, я все равно узнал бы его – газеты давно познакомили меня с его лицом и фигурой. Худой и высокий, с серебристо–белыми волосами, всегда прекрасно одетый, с ленивыми движениями, он больше напоминал джентльмена из респектабельного общества, чем человека, ведущего темные дела, в которых его обвиняли.

Я стоял в тени незамеченный. Теперь я вышел на свет. Пара, несущая человека, тотчас остановилась. Они опустили свободные руки в карманы пальто. В этих движениях была угроза.

— Я доктор Лоуэлл, – сказал я. – Заходите. Но они не отвечали и не двигались. Рикори вышел вперед, вгляделся, затем кивнул остальным. Напряжение ослабело.

— Я знаю вас, доктор, – сказал он приветливо. – Но позвольте дать вам совет: не стоит так быстро и неожиданно появляться перед неизвестными людьми, особенно ночью в этом городе.

— Но я же знаю вас, мистер Рикори.

— Тогда вы поступили вдвойне неверно, а мой совет вдвойне ценен, – улыбнулся он.

Я открыл двери. Двое прошли мимо меня со своей ношей, следом мы с Рикори. Внутри я повел себя как врач и подошел к раненому. Двое бросили взгляд на Рикори, тот кивнул. Я поднял голову и содрогнулся. Такого выражения ужаса я еще не видел за свою долгую практику ни среди здоровых, ни среди сумасшедших. Это был не просто ужас, а предельный ужас. Голубые в темных ресницах глаза, казалось, смотрели не только на меня, но сквозь меня и в то же время внутрь, как будто кошмар, который они видели, был до сих пор внутри них. Рикори внимательно наблюдал за мной.

— Доктор, – обратился он ко мне, – что увидел мой друг, или что ему дали, что он стал таким? Я заплачу большую сумму, чтобы узнать это. Я хочу, чтобы его вылечили. Но я буду с вами откровенен, доктор: я отдал бы последнее пенни, чтобы узнать наверное, что они не сделают этого со мной, не заставят увидеть и перечувствовать того же.

Я позвонил, вошли санитары и положили пациента на носилки. Пришел дежурный врач. Рикори дотронулся до моего локтя:

— Мне хотелось бы, доктор, чтобы вы сами лечили его. Я много слышал о вас. Могли бы вы оставить всех пациентов и заняться только им, не думая о затратах?

— Минутку, мистер Рикори, – перебил я его, – у меня есть больные, которых я не могу оставить. Ваш друг под моим постоянным наблюдением и под наблюдением людей, которым я вполне доверяю. Согласны?

Он согласился, хотя я видел, что он не вполне удовлетворен. Я приказал перенести пациента в соседнюю комнату и провел все необходимые формальности.

Рикори сказал, что его зовут Томас Питерс, он одинок и является его лучшим другом. Вынув из кармана пачку денег, он отсчитал тысячу долларов на «предварительные расходы». Я пригласил Рикори присутствовать при осмотре, и он согласился. Его телохранители стояли на страже у дверей госпиталя, мы прошли в комнату. Питер лежал на койке, покрытый простыней. Над ним стоял Брейл с недоумевающим выражением лица. Я с удовлетворением отметил, что к больному назначена сестра Уолтерс, одна из самых способных и знающих в госпитале.

— Явно какое‑то отравление, – обратился ко мне Брейл.

— Может быть, – ответил я, – но такого яда я еще не встречал. Посмотрите его глаза.

Я закрыл веки Питерса. Но как только я отнял пальцы, они медленно раскрылись. Ужас в них не уменьшался. Я начал обследование. Тело было расслаблено, бессильно, как у куклы. Все нервы как будто вышли из строя, но паралича не было. Тело не реагировало ни на какие раздражения, и только зрачки слабо сужались при сильном свете. Когда Хоскинс, наш гематолог, взял анализ крови, я снова стал осматривать тело, но не мог найти ни единого укола, ранки, царапины, ссадины. С разрешения Рикори я сбрил волосы с груди, ног, плеч, головы Питерса, но не нашел ничего, что указывало бы на инъекцию яда. Я сделал промывание желудка, проверил нос и горло – все было нормально. Тем не менее я взял с них срезы для анализа. Давление было низким, температура ниже нормальной, но это ничего не значило. Я ввел дозу морфия. Впечатление было не больше, чем от простой воды. Я ввел еще дозу морфия, никакого результата. Пульс и дыхание были прежние. Я сделал все, что мог, и откровенно сказал об этом Рикори, который с интересом наблюдал за происходящим.