Женщины русских селений - Людмила Улицкая

Улицкая Людмила

Женщины русских селений

ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ

Женщины русских селений...

Стол был накрыт с роскошью бедняков: вся еда, приготовленная без соприкосновения с руками человека, была куплена в Зейбарс, в дорогой кулинарии на 81-й, приволочена Верой на своем горбу через весь Нью-Йорк в Квинс и разложена наспех в простецкие китайские плошки. Еды оказалось вдвое больше, чем нужно для трех стремящихся к похуданию женщин, а выпивки - на пятерых пьющих мужиков, которых как раз и не было

Обилие выпивки образовалось случайно: хозяйка дома Вера выставила от себя водки обыкновенной, без затей, и еще одна стояла в шкафчике, и обе гостьи принесли по бутылке: Марго - голландский Cherry, а Эмма, москвичка командировочная, - поддельный Наполеон, приобретенный в гастрономе на Смоленской для особо торжественного случая. Он и представился, этот случай, выпала эта безумная командировка, о которой она и мечтать не мечтала

Теперь Марго с Эммой сидели перед накрытым Верой столом, а сама хозяйка вышла погулять с Шариком, который долго терпеть от старости не мог, а гадить в доме от благородства не смел, и потому жестоко страдал от внутреннего конфликта. Сидели молча перед накрытым столом и ждали самое Веру, с которой Марго была очень дружна в американской жизни. Между собой Вера с Эммой были знакомы заочно. Благодаря Маргошиной болтливости, многое друг о друге знали, но увиделись в этот вечер первый раз. Со вчерашнего вечера между Марго и Эммой пробежала какая-то давняя кошка, и Эмма старалась вспомнить теперь, почему она от Маргоши в давние московские времена иногда отдалялась, а потом снова к ней возращалась, как к старому любовнику.

Остановилась Эмма не в гостинице, а у Маргоши, с которой не виделась ровнешенько десять лет. Родились они в одном месяце, жили в одном московском дворе и учились в одном классе, и до тридцати лет расставались разве что на несколько дней, а потом непременно вываливали друг дружке во всех подробностях все свои приключения за истекший период. В один год родившиеся дети сблизили их еще более - уложив детей, встречались на Эмминой кухне, выкуривали по пачке "Явы", исповедали друг другу привычно все мысли и дела, грехи вольные и невольные, и расходились, очищенные, сытые разговором, в третьем часу ночи, когда спать оставалось меньше пяти часов.

Теперь, после десятилетней разлуки, они вцепились друг в друга и испытали такое счастье взаимопонимания, какое знакомо лишь музыкантам в хорошей джазовой сессии, когда каждый поворот темы наперед чувствуешь специальным органом, всем прочим людям не предоставленным. События жизни все были известны: переписывались хоть и не часто, но регулярно. Однако много оставалось такого, чего в письме не напишешь, что понимается только с голоса, с улыбки, с интонации. Марго три года как развелась со своим алкоголиком, Веником Говеным, как она его называла, и проживала теперь эпоху выхода из тьмы египетской. Пустыня, в которую она теперь попала, предоставляла ей неограниченную свободу, но счастливой она себя не чувствовала, потому что место, которое прежде занимал Веник со своими пустыми бутылками в портфеле, в гардеробе, среди детских игрушек, с грубостью пьяного секса, с воровством семейных денег - детских, квартирных, каких угодно, - это пустое место проросло ужасными ссорами со старшим шестнадцатилетним Гришкой и полным отчуждением девятилетнего Давида. И все это она объясняла Эмке, а Эмка только квакала, качала головой, вздыхала и, практической пользы не принося, так страстно сочувствовала, что Маргоше как будто становилось легче. А потом Эмма хвалила ее за успехи в эмигрантской жизни, за великие подвиги, которые Марго действительно совершила, подтвердив свой диплом и уцепив скромную золотую рыбку в виде должности ассистента в частной онкологической клинике, с хорошей перспективой получить собственную лицензию и так далее... Долго объяснять.

Первые три дня, вернее, вечера, поскольку днем подруги разбегались по своим рабочим делам, были посвящены, главным образом, разбору полетов Веника Говеного, и Эмма только диву давалась, почему это отсутствие мужа совершенно равно его присутствию. Казалось бы, промучилась столько лет с плохим человеком, к тому же и алкоголиком, боялась развода, как полагается восточной женщине, набралась куража, развелась- и живи себе спокойно. Нет, теперь страдает, зачем так долго страдала... И так же долго, с подробностями, все это излагает... Но настал вечер, когда Марго наконец спросила у Эммы:

- А твои-то дела как? Что там у тебя с твоим героем? - И в голосе почудился искренний интерес.

- Все, - вздохнула Эмма. - Рассталась. Окончательно. Начинаю новую жизнь.

- Давно? - встрепенулась Марго, которая старую жизнь уже закончила, но новая все никак не начиналась.

- За день до отъезда. Восемнадцатого.

И она подробно рассказала, как встретилась с Гошей последний раз. Как пришла к нему в мастерскую, всю заставленную из железа скрученными людьми, такими трагическими, понимаешь, как будто заблудившимися в материале, случайно ожили не в теле, а в жестком металле, и страдают от своего ржавого несовершенства...

- Ты меня понимаешь?

- Вроде да. Так и что? Встретились...

- Тупик. Мы попали в тупик, и деваться некуда. Его дебилка жена, беспомощная дура, дочка одна больная, вторая просто психопатка, деваться ему от них некуда, а я только усугубляю все... И от наших отношений всем только хуже. Да и пьет-то он от безвыходности...

Марго смотрела на Эмму своим армяно-азербайджанским взором, и легкий испуг превращался в тихое отвращение, пока не прорвался непристойным вопросом:

- Эм, а ты с ним, с пьяным, спишь?

- Маргоша, да я его трезвым за восемь лет, может, два раза видела. Он трезвым никогда не бывает.

- Бедная, - зажмурила свои преувеличенные очи Марго, - я тебя понимаю...

- Не понимаешь, не понимаешь, - замотала головой Эмма. - Он потрясающий, и не важно, пьяный, трезвый. Он - то, что нужно каждой женщине. Он мужчина до мозга костей. Он просто попал в ужасное положение. И меня туда завел, в это ужасное положение. Он ни в чем передо мной не виноват. Обстоятельства... Но я уже все, решилась. Я выскочу. Я не должна ему мешать, он творческий, он особенный. Совсем не похож на инженерское быдло. У него весь мир другой. Конечно, я никого даже близко на него похожего не встречу, это ясно. Но он у меня был, это кусок моей жизни, целых восемь лет, и этого никто у меня не отнимет. Это - мое.

- А ты почему думаешь, что ты с ним навсегда рассталась? Ты мне три раза уже писала, что ты с ним порвала. И всякий раз - снова. У меня все письма твои хранятся, - невеликодушно напомнила Марго.

- Знаешь, я раньше только о том думала, как ему лучше. А теперь я посмотрела на это с другой стороны - о себе подумала. Теперь - ради моей жизни. Мне сорок исполнилось...

- Это я знаю, и мне, - заметила Марго.

- Так вот, самое время начать новую жизнь. Мы расстались - по моему сценарию, понимаешь? Это я выбрала время и место. И мы провели нашу последнюю ночь... Которую я никогда не забуду. Потому что это выходит за пределы того, что обыкновенно происходит в сексе. Это - за пределом. Перед лицом неба. И эти железные люди, которых он сковал, они как свидетели... Ты себе не представляешь, что это значит - жить с художником...

- Не, не представляю. Венька - программист. Правда, очень хороший. Он совершенно не возвышенный ты его знаешь. Он эгоист распоследний и, кроме компьютера и водки, ни в чем не нуждается. Ты, Эмка, всегда была необыкновенная, и любовники у тебя необыкновенные. Венгр какой был! Как его, красавец?

- Иштван.

- Да и муж твой, Санек, какой приличный был. Ты себе еще найдешь и замуж выйдешь. А я... - Марго засунула большие пальцы под лифчик, приподняла свое цветущее, но слегка поникшее хозяйство. - При всем при том, - Она встала, повернулась, покачала боками, чтобы весь чудесный ее кувшин грудь, тонкую талию, убедительный крутой разворот крупа - подтвердить, - и на хер никому не нужно! За всю жизнь ни с кем, кроме Веника Говеного, не переспала. С восемнадцати лет. Объясни мне, Эммочка, почему так получается: роста у тебя нет, сисек на второй номер не соберешь, ноги, извини, кривые, почему у тебя всегда навалом любовников?

Эмка засмеялась добродушно, нисколько не обидевшись:

- За что, Маргоша, тебя люблю - за искренность. Хотя ответить могу да я тебе это давно говорила. Армяно-азербайджанский конфликт. Ты его разреши сама в себе - ты женщина восточная или западная? Если восточная не разводись с мужем, а если западная - заведи любовника и не делай из этого проблемы.

Марго неожиданно обиделась:

- Да я же всю твою семью знаю, и маму, и бабушку, чем твои еврейки лучше моей армянской мамы? Чем это вы западные?

- Западная женщина себя уважает. Помнишь мою бабушку?

Марго, конечно, помнила. Уж да, важная была старуха Цецилия Соломоновна. Царица. Но ноги, между прочим, тоже кривые были. Может, правда, западная?