Сны Флобера - Александр Белых

Александр Белых. Сны Флобера

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ «СВОБОДНАЯ ВЕЩЬ» АЛЕКСАНДРА БЕЛЫХ

У Александра Белых, родившегося в 1964 году в городе Артеме Приморского края, образцовая биография «молодого советского писателя» — была некогда такая категория пишущей литературной братии, ищущей себе места под коммунистическим солнцем. Вырос в шахтерской семье, работал на заводе токарем, котельщиком, отслужил в армии, бороздил Тихий океан на краболовных судах Дальневосточного морского пароходства, с юных лет обладал поэтическим даром.

Университетское образование по специальности японская филология, стажировка в Токио — тоже бы пошли при Советах молодому дальневосточнику в плюс. Видите, товарищи, человек ИЗ НАРОДА, а рубит во всех этих хайку и хокку, таинственные эти иероглифы щелкает, как семечки. Можно доверить ему переводить ПРОГРЕССИВНЫХ японских писателей. Пока. А потом, когда приобретет ИДЕЙНЫЙ опыт, можно будет позволить ему и на классику замахнуться.

Другой вариант судьбы эрудированного, тонко чувствующего Александра Белых, родись он десятью — двадцатью годами раньше — диссидентство, самиздат, эмиграция. За переводы нового самурая Юкио Мисимы, пессимизм и эротику тогдашняя власть молодого человека по головке не погладила бы, а выжить на родине с ощущением, что ТАК БУДЕТ ВСЕГДА, ему вряд ли удалось бы.

Но случилось так, что в 1991 году (а это время действия основных событий романа «Сны Флобера») советская власть у нас в стране закончилась, а с ней и прежняя «официальная» и «неофициальная» литература.

Литература вообще постепенно стала никому не нужна, тиражи скукожились. Писатели и поэты поколения Александра Белых «попали в непонятное», и его первая заметная публикация в журнале «Иностранная литература» состоялась, несмотря на свободу, лишь в 1999 году.

Именно с тех пор его имя поэта, прозаика, переводчика, эссеиста, сценариста и прочее стало известно сузившемуся изрядно, но все еще широкому кругу ценителей слова. Его собственные стихи переведены во многих странах, его переводы публикуют в Москве и Питере, но все это имеет отдаленное отношение к созданному им роману, пока что единственному.

Роман этот, писанный во Владивостоке в аккурат на рубеже второго и третьего тысячелетий с 1999 по 2001 годы, несет на себе зримые и незримые меты своего места и времени.

МЕСТО: «… салат из морской капусты, и кальмаров с яйцом, папоротник с мясом. Оба блюда заправила густой деревенской сметаной. Еще порезала тонкими ломтиками сало, ламинарию они собирали прямо в бухте». Такое постмодернистское меню, сочини его московский эстет, выглядело бы малоталантливой натяжкой, глуповатой и грубоватой издевкой над РОССИЙСКОЙ ментальностью. Владивостокский эстет из народа Белых в этом смысле органичен и реалистичен. Что поделаешь, если русских занесло в ту сторону, где водятся крабы, морские гребешки и тигры. И рядом — Япония, рядом — Китай, Корея, и «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада», как гласит неточный перевод знаменитого изречения товарища Мао — Цзедуна.

ВРЕМЯ: КОГДА НАЧАЛЬСТВО УШЛО, оставив интеллигентное население в нищете, свободе и разрухе, это дало отдельным представителям такого населения уникальную возможность лепить из подручного материала самые фантасмагорические фигуры. «Свободная вещь» — так, по воспоминаниям современников, реагировал великий Андрей Платонов, услышав какую‑нибудь нелепую, малодостоверную историю из окружающей его жизни.

Все сюжетные коллизии романа, включая в себя кажущиеся вязким кафкианским сном сцены японских приключений юного героя Ореста (он же — пёс Флобер), тоже в этом смысле «свободная вещь». Равно как и гетеро — гомосексуальное существование разновозрастных и разнополых персонажей на таинственном острове, освященном широкими тенями Петрония и Томаса Манна. Равно, как и Гоголь, который еще «крепче обнял юношу», или чеховская «Чайка», спектакль, где всех персонажей и зрителей арестовали японские городовые. «Свободная вещь»! И то, что дневниковая запись Андрея Платонова за 1942 год, взятая эпиграфом к роману, непостижимым образом проясняет сущность «Снов Флобера» — очередное доказательство того непреложного факта, что на русском литературном пространстве еще полным — полно белых пятен, и границы этого пространства вряд ли когда‑либо будут зафиксированы.

Сказано же вам было Классиком, что «широк русский человек», а классики, как известно, шутить не любят. Вынесет и ассимилирует всё — и восточную философию, и марксизм, и «воскрешенье отцов», и «венского шарлатана», и порногравюры древних японцев — вынесет все, и широкую, ясную в жизни дорогу проложит опять в никуда. Что, собственно, мы и видим в финале романе, где автор, занесенный волею автора же, в Аргентину, пытается выбраться из своего же собственного сочинения, но мы так и не узнаем, удастся ли это ему, потому что роман тем временем незаметно заканчивается. У Платонова, кстати, тоже была безупречная пролетарская биография, закончившаяся созданием гениального «Чевенгура», книги, которая, на мой взгляд, занимает в нашем российском менталитете такое же место, как «Улисс» Джойса в менталитете западном.

Но я, упаси Бог, вовсе не собираюсь обвинять Александра Белых в гениальности, которая, как известно, всегда находится на грани безумия. И он вовсе не выпадает из современного литературного контекста, где уже существует «Кесарево свечение» Василия Аксенова и его же «Новый сладостный стиль». Где дерзает «в поисках утраченной метафизики» мой сверстник Анатолий Королев и экспериментирует с новой реальностью относительно юный Павел Быков (не путать с Д. Быковым, тоже пока что достаточно юным)!

И мне почему‑то не хочется пускаться в литературоведческие рассуждения о том, как сделан этот роман и что это — развернутая ли метафора о страшной и одновременно убогой силе женской любви, способной превратить выбранный объект в животное? Или книга странствий русской МЕРТВОЙ ДУШИ среди временно живых героев? Или просто — случилась, знаете ли, граждане, такая СКАЗОЧНАЯ история с ужасным концом, паренек японку полюбил, а она, сука, его заколдовала, научила есть похлебку из собачьих потрохов…

Пускай обо всем этом критики пишут, когда роман появится на прилавках.

Пускай себе соревнуются в рассуждениях о расцвете и закате постмодернизма, о концептуализме, авангарде и влиянии европейского декаданса на японцев, которые в свою очередь повлияли на писателя Белых.

А также о расширении границ русской прозы, о подлинном, не мнимом взаимовлиянии культур. Когда не «Книга оборотня» механически переносится на постсоветскую почву, а вырастают на этой почве диковинные, но вполне съедобные плоды, корешки которых находятся неизвестно где, в неизвестном пространстве, неизвестном времени, отчего и не имеют никаких зримых границ.

Мне, впрочем, пора закругляться. Я лишь добавлю напоследок, что роман «Сны Флобера», на мой взгляд, — это подлинная, высококачественная, штучная русская современная книга. Кто‑то такую книгу на переходе второго тысячелетия в третье должен был написать. И то, что это досталось сделать Александру Белых из Владивостока — его счастье.

12 февраля 2007 г.

Москва

ОТ АВТОРА

Это медлительное повествование, исполненное смысловых перверсий, может показаться слишком медленным для современного читателя, но его никто не торопит. Живите медленно, смотрите медленно, любите медленно! Это время медленной женщины — главной героини романа, способной (и не ведающей об этом) без волшебства, силой только своего чувства перевоплотить возлюбленного в образ своего вожделения.

Роман насыщен уликами идеального преступления, найти их — тоже своего рода медленное расследование. Для читателей срединной России действие происходит в экзотических местах — во Владивостоке и Японии, но события романа могли бы развиваться и в любом другом географическом месте. Это не столь существенно: превращение героя возможно только в метафизическом пространстве. И всё же место действия выбрано не случайно.

Вы станете свидетелем не столько любовных отношений, сколько участником стилизованной и иронической литературной игры, в которой персонажи и их двойники — маски вовлечены в предсмертное сновидение любимого существа героини — сенбернара Флобера, чья душа странствует в поисках сочинителя и своего нового воплощения — быть может, самого читателя.

Роман о том, как пишется роман.

МАРГО КАРАУЛИТ КОФЕ

«Щенок Филька в Уфе:

один, без имущества, лежит на полу

в холоде. Всё, что можно сделать

в таком состоянии, –

весь инструмент должен заключаться

лишь в собственном живом туловище:

ни бумаги, ни пера!!»

Яркие вспышки битого стекла на косогоре среди рыжего глинозёма, камней и сухих прутиков полыни, колышимой северо — западным ветром, привлекли внимание сороки — белобоки из двойного гнезда на железобетонном фонарном столбе на углу высокой ограды городской тюрьмы.