Странный лунный свет - Конрад Эйкен

Конрад АЙКЕН

Перевёл с английского Самуил ЧЕРФАС

Conrad Aiken. «Strange Moonlight»

Из сборника Collected Stories of Conrad Aiken»

New York, 1960

СТРАННЫЙ ЛУННЫЙ СВЕТ

I

Эта неделя оказалась ошеломительной и необъятной. Её отголоски ещё не уснули, и от малейшего движения, даже от мысли взрывалась их мощная симфония, будто порыв ветра пробегал по лесу колокольчиков. Началось с того, что он тайком вытащил из маминого книжного шкафа томик рассказов По и провёл безумную ночь в аду. Он спускался всё ниже и ниже, а вокруг что‑то тяжко грохало, кольца сухого пламени лизали небесный свод, а рядом с ним шёл странный спутник с неуловимыми, как у Протея, чертами и что‑то говорил. Большей частью, спутник являлся лишь голосом и огромным изломанным чёрным крылом, мягко ниспадающим, как у летучей мыши; на крыле видны были жилки. Голос спутника был удивительно нежен, и если казался таинственным, то лишь от его собственной глупости. Голос был спокоен и убедителен, как у отца, объяснявшего задачу по математике. И хотя была в нём упорядоченность и логичность, ощущалась неизбежность приближения к огромному и прекрасному, а, может быть, ужасному выводу, характер и смысл которого всё время ускользали. Будто он, как всегда, чуть–чуть опаздывал, а когда, наконец, приблизился к чёрной стене города в преисподней и увидел арку ворот, голос подсказал, что если он поторопится, то за аркой откроется волшебная долина. Он поторопился, но тщетно. Он достиг ворот, и на мгновение показались широкие зелёные поля и деревья, голубая лента воды и яркий отблеск света на неясном дальнем предмете. Но тогда, прежде чем он успел увидеть что‑то ещё - а всё в этой волшебной стране, казалось, вело к единственному ослепительному решению - вдруг обрушился адский ливень и всё смыл в клубах огня и дыма. Голос зазвучал насмешливо. Он опять потерпел неудачу и чуть не расплакался.

И утром ему всё ещё казалось, что если представится случай, опять может явиться это видение. Оно всегда ждало где‑то рядом: за углом, на верху лестницы, на следующей странице. Но всегда что‑то мешало. День, когда в школе вручали награды, обрушился на него, как буря: зловеще тихое собрание всей школы в большом зале, наэлектризованный ожиданием воздух и торжественные речи наполнили его острым

сом. В этом было нечто непознаваемое и грозное. С первой и до последней минуты его не отпускало особенное чувство физической опасности, и то в одном, то в другом месте длинных невнятных речей вдруг появлялось слово с глазами и смотрело на него в упор. Предчувствие не обмануло: неожиданно вызвали его и он нетвёрдо подошёл под аплодисменты к учительскому столу, получил чёрную картонную коробочку, а потом трусливо съёжился на стуле, и кровь стучала в висках, как гонг. Когда церемония закончилась, он бегом бросился из школы и остановился уже в парке. Только там, среди надгробий (парк когда‑то был кладбищем) и дикого винограда, он сел на траву, открыл коробочку и ахнул в изумлении: на синей сатиновой подушечке лежала золотая медаль, и на ней прямо по золоту было выгравировано его имя - он даже потрогал бороздки ногтем. Случившееся не укладывалось в голове. Он отложил коробочку в сторону на траву, вытянулся, упёрся подбородком о руку и стал пристально рассматривать сперва надгробие, а потом эту золотую вещицу, будто пытаясь уловить между ними связь. Птички, надгробия, дикий виноград и золотая медаль. Удивительно. Он отстегнул булавку медали от подушечки, спрятал коробочку в карман и пошёл к дому, зажав крохотный, живой, блестящий предмет как пчёлку: большим и указательным пальцем. Об этом нельзя рассказать ни матери, ни отцу. Может быть, только Мери и Джону… К несчастью, входя в дверь, он столкнулся с отцом и на день погрузился в бессмысленную славу. Он чувствовал себя пристыженным и засунул медаль в ящик стола, строго запретив Мери и Джону смотреть на неё. Всё равно, мысли о медали были утомительно назойливы, а её присутствие неотступно жгло. От неё нельзя было избавиться, даже усевшись под персиковым деревом и выстругивая лодочку.

II.

Самое странное, как невероятно сошлись события этой недели, будто были кусками одной фигуры. Отовсюду выглядывал намёк на загадку и её блестящее решение. Во вторник утром, когда шёл ливень, а он с Мери и Джоном проводили грандиозную военную операцию в гостиной, задействовав в ней сотни бумажных солдатиков, палаток, пушек, крейсеров и фортов, вдруг в высокое открытое окно влетел с дождя щегол, несколько раз яростно стукнулся в стекло, стал носиться взад и вперёд над их головами, нашёл, наконец, выход и вылетел наружу. Птичка села на персиковое дерево, посидела минуту, а потом упорхнула и скрылась за флигелем. Её воспарения и падения под дождём были прекрасны, как та картина в адском городе, как медаль на траве. Он почувствовал, что не может больше вести Битву при Геттисберге, и предоставил завершить её Мери и Джону, между которыми тут же начались распри. Надо было бежать. Он пошёл в свою комнату и стал думать о Каролине Ли.

Его пригласил туда Джон Ли, чтобы показать своё новое воздушное ружьё и мешочек дроби. Дом был странный, мрачный и тревожно–волнующий. От парадной двери поднималась длинная винтовая лестница, в дальней комнате пробили часы, на столике стояла статуэтка изящной леди, чуть розовая, и казалось, что её вырыли из земли. Обои у лестницы были грубые и ворсистые. Наверху, в комнате для игр, они застали Каролину, которая сидела на полу и читала книжку с картинками. Она только училась читать, и водила по словам пальчиком. Его удивило, что хотя девочка была совершенно необычна и прекрасна, Джон Ли этого не замечал и обращался с ней как с обыкновенным человеком. Это придало ему смелости, и когда воздушное ружье рассмотрели во всех деталях, а из мешочка высыпали тяжёлую тусклую дробь и засыпали её обратно, он обратился к девочке с какими‑то словами, которых она не поняла. «А что это такое?» - спросила она. Он и теперь слышал эти слова совершенно ясно. Она была тоненькая, ниже его, темноволосая и с большими бледными глазами, а её лоб и руки казались удивительно прозрачными. Руки особенно поразили его, когда она принесла показать свою пятидолларовую золотую монетку и открывала шкатулочку, где лежало ещё ожерелье из желтых египетских бусин и розовые раковины с пляжа в Тайби. Она дала ему в руки монетку, и пока он её рассматривал, надела на шею бусы. «Сейчас я - египтянка!» - сказала она и застенчиво засмеялась, пробегая пальцами по гладким бусинкам. Им овладело ужасное искушение: неудержимо захотелось обладать этой золотым кружочком, и он думал, как легко было бы его украсть: просто накрыть рукой, и его не станет. Если бы монетка принадлежала Джону, он, может быть, так и сделал бы, но сейчас он открыл руку и положил её обратно в шкатулку. Потом он ещё долго разговаривал с Джоном и Каролиной. Дом был таинственен и богат, и совсем не хотелось из него уходить и возвращаться к своему однообразию. А кроме того, ему было приятно слушать, как говорит Каролина.

И хотя потом много дней его тянуло в этот дом, чтобы глубже исследовать его мрачную богатую таинственность, и он много думал о нём, но Джон больше не приглашал, а сам он ощущал странную неловкость, чтобы попросить об этом. Наверно, это видение могло возникнуть только раз; мир этот был столь странен и прекрасен, что позволительно было увидеть его лишь на мгновение ока. Ему пришлось чуть ли убеждать себя в том, что дом действительно стоит на том самом месте, и по этой причине он нарочно возвращался из школы вместе с Джоном Ли. Да, дом был всё на том же месте: он видел, как Джон поднимается по каменным ступеньками и открывает огромную зелёную дверь. Каролина не показывалась, и никто о ней не вспоминал; лишь однажды он услышал от другого приятеля, что она заболела скарлатиной, и обратил внимание, что Джона несколько дней не было в школе. Известие его не встревожило и не испугало. Напротив, эта болезнь показалась привилегией, которую могут позволить себе богатые люди. Однако, ему почему‑то было неловко приближаться к дому, чтобы увидеть, висит ли ещё на двери красный знак карантина, и, возвращаясь из школы, он старательно обходил площадь Гордон Сквер, на которой стоял дом. Может быть, написать ей письмо или послать в подарок разноцветные шарики? Ни для того, ни для другого не было ни малейшего повода. Но он обнаружил, что не в силах ничего не делать, и в тот день после обеда пошёл бродить каким‑то кружным путём, который завёл его к тюрьме - где он вздрогнул, вдруг увидев за серыми прутьями решётки заключённого, смотревшего на волю - а потом медленно побрёл к Гордон Сквер, и с безопасного расстояния, прячась за пальмами, долго смотрел на чудесный дом и увидел, определённо увидел на нём красный знак.

Через три дня он услышал, что Каролина Ли умерла. Известие оглушило его. Ведь это совершенно немыслимо? Сдавило горло от ужаса и невообразимости. Конечно, раньше тоже было опасение, что такое может случится с ней, и всё же он пришёл в ярость: как может быть, что бы кто‑то, кого он сам знал, вдруг умер? Особенно девочка, которую он помнил так живо, так восхищенно! Негодование и ужас смерти вселились в него. Неужели она действительно умерла? Он снова пошёл на Гордон Сквер, не вполне понимая, что надеялся там найти, и увидел на зелёной двери что‑то белое. Но если, как, наверно, было правдой, Каролина лежит где‑то в этом доме мёртвая, лежит без движения, как же случилось, что ему, так глубоко обеспокоенному, никто ничего не сказал, не пригласил поговорить с ней, и сейчас он бесповоротно, безнадёжно и навсегда отлучён - и от дома и от неё. Этого он не мог постигнуть, и возвращаясь домой, вспоминал пятидолларовую золотую монетку. Что с ней стало? Наверно, она достанется Джону, а если так, он её у него украдёт… И всё же хорошо, что он не взял её тогда.