Самые красивые корабли - Юрий Рытхеу

ВИКТОР ТЫНЭН

Виктор Тынэн представлял свой приезд в родное селение так: он сходит с трапа самолета прямо в толпу встречающих. Сначала, конечно, его не узнают: ведь уехал он в Магаданский горный техникум давно, сразу после окончания семилетки. Кто-то из толпы крикнет: "А ведь это наш Виктор!" И тогда уже все начнут восклицать, а старухи и пожилые женщины подойдут и будут целовать его по-старинному — обнюхиванием, старики закивают седыми головами и громко выразят удовлетворение тем, что их земляк стал ученым человеком.

А поодаль будет стоять мама и смотреть на взрослого сына немного виновато и вместе — с гордостью… Как она будет выглядеть? Виктор вспоминал ее лицо, и мама всегда была красивой, молодой, чуть усталой…

Но все оказалось не так. Начальник Анадырской комплексной геологической экспедиции решил перехитрить чукотскую весну и забросить полевые партии задолго до таяния снегов, еще в то чудесное время, которое чукчи называют Длинные Дни.

Длинные Дни — это мороз с солнцем, искрящийся снег, ясное небо, прочерченное стаями летящих на острова птиц, время звонких сосулек, свисающих с южных скатов крыш.

Виктор Тынэн вместе с партией долетел до бухты Тышкым самолетом и уже готовился к тому, чтобы появиться перед односельчанами из большого экспедиционного вертолета. Но задул долгий весенний ураган с голубым небом и бешеной поземкой.

Дни шли за днями, неделя за неделей, а пурга не унималась. Иногда выпадали тихие, светлые ночи, но к утру, как раз к тому времени, когда должен открываться аэропорт Тышкым, с новой силой задувал ветер, врываясь с воем в печные трубы, заставляя гудеть даже деревянные столбы.

Виктор целыми днями лежал в переполненной комнатке гостиницы и читал однотомник Салтыкова-Щедрина без обложки, без первых и последних страниц. Он смутно помнил произведения этого писателя по хрестоматийным сказкам "Как один мужик двух генералов прокормил", "О премудром пескаре" и не подозревал, какой это гигант!

Иногда в комнату входила практикантка экспедиции Римма Коновалова, студентка того же техникума, который окончил Виктор Тынэн, и, присаживаясь рядом на кровать, спрашивала который уж раз:

— Скоро кончится пурга?

Виктору неохота было отвечать, и он молчал, а Римма не обижалась, потому что никто не мог ответить на этот вопрос — ни местные жители, ни синоптики. Римма впервые попала на Чукотку, но не робела, только очень уж восторженно относилась ко всему, что ей попадалось на глаза. Она держалась молодцом и даже ухитрялась в тесной гостиничной обстановке пририсовывать синей тушью к своим маленьким глазкам еще по половинке, и от этого она не то чтобы становилась интереснее, но любопытство к себе вызывала.

На двадцать восьмой день ненастья из Анадыря пришла телеграмма, в которой предписывалось пробираться в Нымным на собачьих упряжках, оборудовать там главную базу экспедиции, привести в жилой вид домик, выделенный правлением колхоза для геологов.

Приказ из Анадыря надо было выполнять, и руководитель партии отправился в райисполком, полагая, что ему там помогут найти собачью упряжку. Но вернулся он оттуда сердитый и расстроенный: ему сказали, что собачьих упряжек не ожидается до полного затишья.

Вечером того же дня в тамбур гостиницы ввалились два снежных сугроба и после десятиминутного постукивания и отряхивания превратились в двух здоровенных каюров.

— Етти! [Етти — здравствуй. ] — приветствовали они столпившихся постояльцев и, удовлетворяя любопытство, заявили, что едут прямо из бухты Провидения домой, в Инчоун. В такой дальний путь они снарядились "за горючим", как они коротко объяснили.

— Как же ехали в такую пургу? — поинтересовался начальник партии.

— Ночью стоит отличная погода, — объяснил один из каюров. — Передохнем тут и завтра пустимся дальше.

Начальник партии тут же пригласил каюров к себе в комнату, и после обильного угощения и совещания было решено, что они берут на нарты Виктора Тынэна и Римму Коновалову.

Выехали следующим вечером.

Пурга к ночи действительно поутихла, спряталась в ледяных торосах. Полосы летящего снега при лунном свете казались живыми. Они спускались с берега мимо вросших в лед лодок и катеров, занесенных снегом бочек, угольных куч и штабелей бревен.

Римма со своим каюром ехала впереди. Она оделась в теплую кухлянку [Кухлянка — верхняя меховая одежда. ], в меховые брюки, торбаса, а поверх натянула камлейку [Камлейка — верхняя одежда из ткани. ] из цветного ситца с рисунком в виде огромных синих запятых.

Виктор ехал и думал о том, что вот впервые он едет на собаках таким важным пассажиром. Много лет назад, еще мальчишкой, он каюрил, сопровождая вельботы на весеннюю моржовую охоту в пролив Ирвытгыр. В долгие часы езды по подтаявшей дороге, пропитанной водой, мальчик думал о будущем и всегда был уверен, что завтрашний день будет лучше вчерашнего. А теперь, на пути в родное селение, ему казалось, что прошедшие дни были так хороши, что воспоминание о них вызвало щемящую боль в груди от мысли: такое больше не повторится и останется навеки в прошлом, только в воспоминаниях.

Каюр обернулся к пассажиру и коротко спросил, показывая на переднюю нарту:

— Твоя девка?

— Сотрудник нашей экспедиции, — ответил Виктор.

— Э-э, — протянул каюр. — Я-то думал — твоя. Боевая девка. Красивая. Рисует на лице, как наши женщины в давние времена… Значит, тоже по камням ученая, как ты?

— Да, — ответил Виктор.

Каюр почмокал языком. Вожак упряжки понимающе оглянулся и потянул резвее.

— Скоро будем в стойбище Клея, — сообщил каюр. — Как раз к началу утренней пурги.

Понизу струилась поземка, но небо было чистое, усыпанное крупными яркими звездами. Виктор смотрел наверх, узнавал знакомые созвездия. Много лет назад охотник Кукы показал мальчику созвездия Одиноких Девушек, Охотника, Догоняющего Дикого Оленя, но потом, в школе, учитель астрономии по-своему перечертил знакомую картину ночного неба, показав ковш Большой Медведицы, который даже отдаленного сходства не имел с медведями, созвездие Гончих Псов, и назвал другие странные имена, к которым трудно было привыкнуть.

— Я-ра-ра-рай! — крикнул каюр.

Вожак поднял уши. Насторожились и другие собаки и рванули нарту наперегонки с летящими над снежной равниной струями поземки.

Крик каюра снова всколыхнул воспоминания о долгой езде на собаках по синим, залитым лунным светом равнинам, и это «ра-ра-рай» на подходе к цели путешествия, когда у изнуренных собак неизвестно откуда берутся новые силы, чтобы вихрем примчать нарты к первой яранге.

Передний каюр таким же возгласом ободрил свою упряжку. В долине, заполненной голубой мглой, показалась кучка темных жилищ.

На собачий лай из яранг выбежали люди.

Каюры притормозили нарты, воткнув остолы между копыльев.

Впереди встречающих стоял молодой мужчина с непокрытой головой, но в замшевой камлейке. Он громко приветствовал приезжих традиционным «етти» и вдобавок пожал всем руки. Виктор узнал Клея. Оленевод учился в той же школе, что и Виктор, только классом старше.

Пока каюры возились с собаками, Виктор вместе с Риммой вошли в чоттагин [Чоттагин — холодная часть яранги. ], наполненный теплым дымом от полыхающего костра.

— Я никогда не была в настоящей яранге! — восторженным шепотом призналась Римма. — Так интересно!

Меховая занавесь полога приподнялась, на секунду выглянуло девичье лицо и тут же скрылось.

— Устали с дороги? — по-русски спросил Клей.

— Киткит,[1] — отозвался Виктор.

— Я думал, ты русский, — уже по-чукотски с улыбкой сказал Клей.

Меховая занавесь снова приподнялась, и в чоттагин выбралась молодая женщина в меховом кэркэре [Кэркэр — женский меховой комбинезон. ], из-под которого выглядывала яркая капроновая кофточка.

— Да я же с тобой в одной школе учился, — сказал Клею Виктор.

— Теперь и я вспомнил! — засмеялся Клей. — Но тогда ты был маленьким.

— Но и ты, — возразил Виктор, — не был взрослым.

Вошли каюры. Они долго отряхивались, выбивая снег из кухлянок и меховых торбасов обломком оленьих рогов. Вперемежку с перестуком они разговаривали с хозяином, расспрашивая его о глубине снежного покрова на пути в Нымным, о ветрах с гор, об оленях. На каждый вопрос Клей отвечал обстоятельно, а Виктор слушал его и переносился на много лет назад, когда оленевод жил в школьном интернате и писал в классных сочинениях, что мечтает стать кавалеристом, как маршал Буденный.

Молодая женщина возилась у очага. Она повесила над пламенем вместительный котел, набила снегом черный закопченный чайник и приставила его боком к огню. На хорошем русском языке она спросила Римму о пути, не было ли ей холодно на нарте, поинтересовалась, есть ли в анадырском магазине пластинки с песнями Робертино Лоретти.