Ребенок и Тень - Урсула Ле Гуин

Урсула Ле Гуин.

Ребенок и Тень

Предисловие

Это эссе, впервые опубликованное в 1974 году, навело некоторых на мысль о моей принадлежности к «юнгианцам», приверженцам психологических теорий непокорного ученика Фрейда — Карла Густава Юнга, и тем самым вовлекло меня в бесплодные споры соперничающих идеологий.

Некоторые из концепций, использованных Юнгом для объяснения поведения человека и интерпретации искусства, вошли во всеобщий круг представлений и во всеобщий лексикон: тёмная или теневая сторона человеческой личности, женская составляющая мужской личности, именуемая Юнгом «анима», и его мистическая идея «коллективного бессознательного». «Юнгианец», преданный сторонник, воспринимает эти концепции как факты. Подобно большинству людей, я не считаю их таковыми. Но я действительно нашла в некоторых из них опору для размышления, когда пыталась разобраться в определённых психологических элементах литературы — включая элементы моих собственных книг.

Идеи Юнга были новы для меня, когда я писала «Ребенка и тень». Они привели меня в восторг, ибо это идеи блестящие и будоражащие, даже когда они оказываются незавершёнными или ненадёжными. Я нашла их куда более применимыми к эстетическим темам, чем странный, снижающий анализ Фрейда. Я была поражена, обнаружив, настолько сказанное великим психологом о «тени» совпало с тем, какой я её представила себе и воплотила в романе «Волшебник Земноморья». Было так, точно наши души, пусть разделёные десятилетиями во времени и огромной разницей в опыте, личностных свойствах и устремлениях, соприкоснулись, сошлись на одном и том же образе.

Итак, какое-то время я была, можно сказать, слегка опьянена Юнгом… И перефразируя его идеи в своём эссе, я, хотя и описала их как теории, возможно, не дала явственно понять, что использую их как орудия, разъясняя свою мысль, но не отстаиваю ни как догмы, ни как факты.

Я по-прежнему считаю концепцию «тени» у Юнга удивительно родственной первой книге Земноморья; а рассуждения принадлежащей к «юнгианцам» фон Франц об этике народной сказки, в частности, её идея «надлежащего», повлияли на мой образ мыслей уже при первом прочтении. Словом, я благодарна Юнгу за всё, что он дал мне, и сожалею, что должна включать эту заметку во все последующие публикации эссе, чтобы меня не приветствовали и не отвергали как одну из последователей Юнга.

2007 г.

РЕБЕНОК И ТЕНЬ

Жил да был, — рассказывает Ганс Христиан Андерсен, — добрый, застенчивый учёный молодой человек родом с севера, и приехал он на юг — пожить в жарких странах, где яростен свет солнца и все тени черным-черны.

И вот однажды, в доме через улицу, напротив своего окна, видит он мельком прекраснейшую девушку: она ухаживает за прекрасными цветами на балконе. Молодой человек жаждет поговорить с ней, но он слишком застенчив. И как-то вечером, когда позади него горит свеча, отбрасывая его тень на балкон через улицу, он «шутливо» приказывает своей тени: отправляйся, ступай-ка в этот дом! И тень действительно идёт. Она входит — и покидает его.

Молодой человек, разумеется, изрядно удивлён, но делать ничего не делает. Отрастив вскорости новую тень, он возвращается домой. Он становится старше и ещё учёней, однако добиться успеха не может. Говорит о красоте и добре, но его никто не слушает.

Затем в один прекрасный день к нему, теперь человеку средних лет, возвращается его тень — очень худая и темнолицая, но элегантно одетая. «Довелось тебе войти в дом на той стороне?» — первым долгом спрашивает человек, и тень отвечает: «Ну да, конечно». Она заявляет, что видела всё, но на самом деле просто бахвалится. Человек же знает, что спросить. «Были эти покои подобны звёздным небесам, какие видишь с горных вершин?» — расспрашивает он, а тень может сказать только: «Ну да, всё там было». Она не знает, что ответить. Дальше прихожей она так и не прошла, будучи, в конце концов, всего-навсего тенью. «Меня уничтожил бы поток света, проникни я в комнату, где живёт девушка», — признаётся она.

Зато в шантаже и тому подобных искусствах тень — мастер; это беспринципный тип с железной хваткой, и человек оказывается у него в полной власти. Они отправляются путешествовать: тень — в качестве хозяина, а человек — слуги. Им встречается принцесса, страдающая оттого, что «видит слишком ясно». Она замечает, что тень не отбрасывает тени, и проникается к ней недоверием, покуда та не объясняет ей, что человек на самом деле — это тень, которой позволено перемещаться отдельно. Договоренность странная, но логичная, и принцесса верит. Когда же она и тень обручаются и собираются пожениться, человек наконец восстаёт. Он пытается открыть принцессе правду, но тень опережает его, объяснив: «Бедняга помешан; он считает себя человеком, а меня — своей тенью!» «Как ужасно», — отвечает принцесса. Убийство из милосердия становится неизбежным. И как раз во время свадьбы принцессы с тенью человека казнят.

Невероятно жестокая история. История о безумии, которая заканчивается унижением и смертью.

И это — история для детей? Да. Она для всех, кто слушает.

Если ты слушаешь, что ты услышишь?

Дом на другой стороне улицы — Обитель Красоты, а девушка — Муза Поэзии; тень говорит нам об этом прямо. И о том, что принцесса, видящая слишком ясно, — это чистый, холодный разум, тоже догадаться нетрудно. Но кто такие человек и его тень? Тут всё не так очевидно. Они — не аллегорические фигуры. Они — символы или архетипы, подобные тем, что являются в снах. Их значение многопланово, неисчерпаемо. Могу только намекнуть на то немногое, что я способна увидеть в нём.

Человек есть воплощение всего цивилизованного — он образован, добросердечен, высокоморален, добропорядочен. Тень есть всё, что оказывается подавленным в процессе становления добропорядочной, цивилизованной взрослой личности. Тень — это пленный эгоизм человека, его непризнанные желания, ругательства, которых он не произнёс, убийства, которых он не совершил. Тень — темная сторона его души, непризнанная, неприемлемая.

И Андерсен утверждает, что этот монстр — неотъемлемая часть человека, и что отрекаться от него нельзя, — нельзя, если человек хочет войти в Обитель Поэзии.

Ошибка человека в том, что он не последовал за своей тенью. Она двинулась, опередив его, пока он сидел у окна; и он отсекает её от себя, приказав ей «шутливо»: отправляйся без меня! И тень так и поступает. Она входит в Обитель Поэзии, туда, где исток всякой созидательности, — оставив человека вовне, на поверхности действительности.

И теперь он, при всей своей доброте и учёности, не может сеять добро, неспособен на действие, — затем, что отсёк себя от корней. И тень равно беспомощна; она не может пройти сквозь затенённую прихожую к свету. Ни одному из них без другого не дано приблизиться к истине.

С возвращением тени к человеку в его зрелом возрасте он получает второй шанс, но упускает и его. Он стоит, наконец, лицом к лицу со своим тёмным «я», но вместо того, чтобы добиться равенства или главенства, позволяет ему стать хозяином. Он сдаётся. По сути, он и впрямь становится тенью тени, и роковой конец его теперь неизбежен. Принцесса Разум жестока, посылая его на казнь, и всё же она справедлива.

Безжалостность Андерсена — это отчасти безжалостность разума, психологического реализма, радикальной честности, готовности увидеть и принять последствия поступка или неспособности на поступок. Есть в Андерсене и что-то издевательское, угнетающее; это его собственная тень, она существует, она часть его, но не целое, и она им не правит. Его сила, его искусность, его созидательный гений берут начало именно в том, что он признаёт и делает союзником тёмную сторону собственной души. Вот почему выдумщик Андерсен — один из величайших реалистов в литературе.

Сейчас я стою здесь, как сама принцесса, и рассказываю вам, что история о тени означает для меня в сорок пять лет. Но что она означала для меня, когда я впервые прочла её, лет в десять-двенадцать? Что означает она для детей? «Понимают» ли они её? «Полезна» ли для них она — это мучительное, сложное исследование моральной несостоятельности?

Не знаю. Ребёнком я её ненавидела. Я ненавидела все андерсеновские истории с несчастливой концовкой. Это не мешало мне их читать и перечитывать. Или хранить в памяти… так что после перерыва в тридцать с лишним лет, когда я обдумывала эту беседу, голосок в моём левом ухе вдруг проговорил: «Ты бы раскопала ту андерсеновскую историю, ну знаешь, о тени».

В десять лет я уж точно не стала бы распространяться о разуме, и о подавлении, и обо всём подобном. Я не владела техникой критики, не обладала беспристрастностью, и была даже менее способна на упорные размышления, чем сейчас. В каком-то смысле моё сознание было слабее развито. Но я обладала не менее — если не более — развитым подсознанием, и возможно, была крепче связана с ним. И это именно к нему, к неизвестной глубинной части моего существа, взывала та история; именно эта глубинная часть отвечала ей; и, без посредства слов, без помощи логики, понимала её, и училась у неё.