Ведьмина охота - Сергей Пономаренко

Сергей Пономаренко.

Ведьмина охота

Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем было бы тоже своего рода безумием.

Пролог

С высоты птичьего полета, на какой находилась башня-донжон, открылся вид на холмистые просторы Малых Карпат, петляющую среди зеленых виноградников и полей кукурузы желтую дорогу, ведущую из замка в деревню. Яркое полуденное солнце застыло в нежно-голубом прозрачном небе, заключив землю в знойные объятия, но даже эти объятия были бессильны перед каменными стенами мрачного замка-крепости, облюбовавшего вершину голого скалистого холма.

Властительница здешних мест, графиня Эржебет Батори, стоя у окна, зябко куталась в меховую накидку. Признанную красавицу при императорском дворе душили гнев, злоба и донимала пульсирующая головная боль. Ее, представительницу славного рода Батори, посмели заточить в собственном замке, посадить под домашний арест! Дочь палатина Венгрии, сестру короля Польши, вдову славного героя, победителя турок Ференца Надашди, прозванного «Черный бей», сделали пленницей! Вот уже шесть дней держали ее под стражей и не давали свободно передвигаться в собственных владениях. Чтобы еще больше унизить и усугубить мучения, держали ее в верхних помещениях башни, не предназначенных для проживания, где не было камина, спать приходилось на жестком топчане, а из-за открытых проемов окон, больше похожих на бойницы, постоянно властвовали сквозняки.

И было бы из-за чего: королевская комиссия нашла в подвале замка мертвые тела трех служанок-простолюдинок, плохо справлявшихся с работой! «Я их госпожа, властительница, и мое право выбирать им меру наказания за их проступки! — возмущалась графиня. — Я Батори, во мне течет королевская кровь, кто может судить меня и указывать, что я должна и что не должна делать?!»

Графиню трясло от бессильной ярости, требовавшей немедленного выхода. Пульсирующая боль изнутри била молоточками в виски, словно в голове зародилась новая жизнь, стремящаяся, разбив скорлупу-череп, выйти наружу. Как славно жилось в весьма недалеком прошлом, когда, стоило ей только позвать Дорко и Йо Илону, как те являлись, зная, что требуется их госпоже и как унять ужасную головную боль, терзающую ее еще со времен девичества. Ведь самый верный способ избавиться от нее, неоднократно проверенный, — это принести еще более мучительную боль другому, точнее другой. Нежные тела девушек корчились от прижигания раскаленной кочергой, или от клещей, вырывающих куски плоти, или от иголок, вонзающихся под ногти. Какое блаженство, когда можно самому сеять мучения! Воспоминания легли бальзамом на душу, помутили сознание, и Эржебет, забывшись, закричала:

— Эй, прислуга! Дорка! Фиско! Ката! Йо Илона! Где вы, бездельники? Немедленно ко мне!

Никто не отозвался на зов, крики графини становились все более истеричными, затем стали стихать, и она зарыдала, вдруг ощутив себя маленькой беспомощной девочкой, чья жизнь зависит от чужой воли.

Почти сорок лет тому назад десятилетнюю Эржебет, не считаясь с ее желаниями, отвезли в замок Шарвар к матери жениха, ненавистной Оршоли Надашди. Даже теперь ненависть жгла Эржебет изнутри, когда она вспоминала, сколько пришлось претерпеть унижений от этой женщины, воспитывавшей будущую невестку так, как она считала нужным. Долгих три года Эржебет терпела, сломленная и покоренная, пока не удалось отпроситься повидать перед свадьбой мать и братьев. Оказавшись в родном замке, Эржебет заявила матери, что больше не вернется в замок Шарвар, к ужасной Оршоли Надашди, постоянно читающей ей нотации по поводу того, как следует себя вести. Но вдова Анна Батори, ослепленная богатством семейства Надашди, ничего не желала об этом слышать. Именно поэтому произошло постыдное грехопадение Эржебет с сыном мелкопоместного дворянчика Иштваном Радо, который был старше ее всего на два года.

Эржебет попыталась восстановить в памяти внешность соблазнителя, но не смогла. Единственное, что помнилось: тот был долговяз, неуклюж и, лишая девственности, не принес ей удовольствия, лишь боль. Эржебет надеялась, что грехопадение позволит ей остаться в родном замке, а Иштван будет супругом ничем не хуже Ференца Надашди, которого она до сих пор в глаза не видела. Девушка не могла набраться храбрости во всем признаться матери, пока не стало ясно, что она беременна. Как раз подошло время возвращаться в замок жениха, где уже готовились к свадьбе.

Такой разъяренной Эржебет никогда еще не видела маму и многократно пожалела о своем проступке. Теперь ее единственным желанием было скрыться с глаз матери. Анна Батори понимала, что, сколько не рви на голове волосы и не ругай дочь, положение не исправишь. Нечего было и думать, что богатые и гордые Надашди примут в свою семью опозоренную Эржебет, и у той после рождения ребенка был только один путь — уйти в монахини. Но и это не поправит ситуацию, и позор Эржебет падет на всю семью Батори! От них отвернутся родственники, и братья распутницы не смогут рассчитывать на высокие должности при королевском дворе. Эржебет, осознав всю тяжесть содеянного, запертая в своей комнате, непрерывно рыдая и молясь, мечтала лишь о смерти. Именно с той поры головная боль, лишь изредка ее посещавшая, стала невыносимой, словно это была кара за ее грехопадение.

Вначале Анна собралась было созвать близких родственников на большой семейный совет, выслушать их мнение о том, как поступить, но передумала и решила сохранить тайну. Чтобы избежать позора, она прибегла к крайнему средству — обратилась к колдунье Дарвуле, жившей в лесу. Уродливая колдунья выслушала просьбу княгини Анны: освободить от презренного плода чрево Эржебет и колдовскими средствами вернуть той девственность.

— Не поможешь — и тебе не миновать встречи со святой инквизицией, — пригрозила в заключение графиня и с надеждой посмотрела на грязную старуху.

Та, уставившись в пол, стала раскачиваться, ее губы что-то беззвучно шептали.

«Ой, не поможет колдунья, не избежать позора!» — Сердце Анны тоскливо сжалось.

Неожиданно колдунья заунывно и едва разборчиво произнесла:

Входит в сердце тоски клинок,Лучше дни коротать в разлуке,Лишь бы не было этой муки.Может, жизнь проведя отдельно,Не страдали б сейчас смертельно.

— Что ты этим хочешь сказать? — нахмурилась Анна. «Колдунье оказали честь, а она говорит загадками!»

— Не жаль тебе будет золота, госпожа? Моя помощь стоит дорого — сто золотых полновесных монет, — усмехнулась колдунья, сморщив и без того морщинистое, отвратительное лицо с бородавками, поросшими длинными редкими седыми волосками.