Храм мотыльков - Вячеслав Прах

Вячеслав Прах

Храм мотыльков

© В. Прах, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Глава первая

– Он называет себя Ричардом Ло. Не совсем уверен, что это его настоящее имя. Впрочем, вам придется самому это выяснить, доктор.

– Это все, что вы мне можете сообщить о моем пациенте?

Фредерик Браун, психиатр с двенадцатилетним стажем, улыбнулся миниатюрному человеку в очках, своему пожилому коллеге, смотревшему на него с неподдельным любопытством. За толстыми стеклами очков можно было рассмотреть насмешку в маленьких хитрых глазах.

– Он заявляет, что владеет гипнозом, и я бы не советовал вам, достопочтенный доктор, снимать повязку с его глаз.

– Хорошо, – ответил человек, которому были не слишком интересны особенности его нового пациента, можно даже сказать – подопечного и будущего друга. В этом заключался метод Брауна – становиться другом для своих пациентов.

Фредерик взял пустую историю болезни Ричарда Ло, попрощался со своим низкорослым коллегой, психиатром Стенли, и отправился в палату, находившуюся на последнем этаже четырехэтажного здания, которое люди не привыкли посещать по своей воле.

– Посмотрим, – пробормотал себе под нос специалист в области познания и изучения человеческой души. Доктор Браун был уверен в себе, как и всегда. Особую радость ему доставляло знакомиться со своими пациентами, раскрывать их, как закрытую тонкую тетрадь, и вносить в их размеренную, удивительную жизнь свой собственный почерк. Ему казалось, что он подобен Богу, когда в его руках оказывалась хрустальная человеческая судьба, которая не способна была ему противостоять. Да и есть ли особый смысл в противостоянии со стороны его нового увлечения, его новой куклы, жертвы, которая зацепила липкую прядь и угодила в его паутину? Есть ли смысл в сопротивлении жалкой мухи, когда в роли ее противника выступает паук? Нет, конечно, доктор Браун не видел в отражении зеркала паука, ведь он был человеком науки, заложником душевных болезней своих открытых тетрадей. Никогда мужчина, направлявшийся к одиночной палате, расположенной прямо у зеленой деревянной лестницы, по которой он поднимался, с которой можно было запросто прыгнуть головой вниз и разбить вдребезги хрусталь тела, жертва психических расстройств своих больных, не признавал себя хищником. Лишь добычей, которую можно засунуть в горло зверю, но невозможно проглотить. Высокий, статный, Фредерик Браун был подобен хирургу, для которого человеческое тело – это его органы и их жизнедеятельность. Но в отличие от вышеупомянутого специалиста его еще интересовала душа, из которой было не так просто отсечь все лишнее… Доктор Браун, тридцатидевятилетний мужчина с военным прошлым и небольшой залысиной на затылке, которую он пытался так усердно скрывать изо дня в день, зачесывая свои волосы назад, знаток человеческой сущности – поэт, не иначе, знал, что главный инструмент в его работе – это не аппарат электроконвульсивной терапии (ЭКТ), а всего-навсего – губы, вернее, слова. Только словом можно исцелить неизлечимое – так думал он на протяжении уже двух десятков лет. И чаще всего ему это удавалось.

– Здравствуйте, Ричард, – громко сказал вошедший в комнату доктор и на мгновение застыл на месте, чтобы внимательнее рассмотреть сгорбленное подобие человека, сидевшее в самом конце палаты у стены.

– Добрый вечер, доктор, – прозвучало с полным безразличием в ответ.

– Позвольте мне у вас спросить, – осторожно сказал Фредерик, подходя ближе к жалкому существу в плотно завязанной смирительной рубашке с темной повязкой на глазах. Недалеко от Ричарда Ло стоял стул.

– Спрашивайте, – ответил мужчина лет сорока – сорока трех, судя по состоянию кожи шеи и морщинистому лбу. В истории болезни не был указан его возраст.

Исследователь подошел к свободному деревянному стулу, стоявшему в середине комнаты, и присел на него.

– Откуда вы узнали, что сейчас вечер? В вашей комнате нет окна, а если бы и было, то вряд ли бы вам удалось в него заглянуть.

– Хорошее замечание, доктор, я думал, вы пропустите мимо ушей. В моей комнате нет окна… – улыбнулся Ричард Ло. – Вы заблуждаетесь, человек, разговаривающий со мной любезно! Вы заблуждаетесь еще сильнее, если думаете, что я не могу в это окно посмотреть.

– Я был бы вам признателен, Ричард, – аккуратно продолжал доктор Браун, который всей душой хотел помочь своему собеседнику, вылечить его и навсегда оставить в пыльном прошлом; утаить в самом укромном уголке себя – не человека, Ричарда Ло, которого он однажды вылечил, не такую банальность, как его недуг, а себя, победившего в тысячный раз, победившего неподдающееся, излечившего неизлечимое, пронесшего свет через тьму и зажегшего этот свет во тьме! Но на данном этапе лечения Фредерик хотел своего пациента всего-навсего открыть. История болезни – это еще не сам пациент. Не его прошлое. Не его демоны.

– Можно вас называть Ричардом?

– Как вам будет угодно, доктор. Вы здесь – главный.

– Хорошо. Я был бы вам благодарен, Ричард, если бы вы рассказали мне о том, как отличаете день от вечера. А утро – от ночи. Или ваше заявление о том, что сейчас вечер, – это был выстрел наугад?

Доктору показалось, что на лице его пациента бегло проскочила эмоция, но из-за повязки Браун не смог ее считать, лишь предположил, что это было удивление.

– Что значит – выстрел наугад, доктор? Я бы хотел, чтобы вы представились. Мне очень неудобно разговаривать с человеком, имени которого я не знаю.

– Меня зовут Фредерик Браун. Я – тот, кто вам может помочь. Собственно, потому я и здесь, как вам уже известно. Вы удовлетворены, Ричард? Если да, то прошу вас ответить на мой вопрос.

– Я удовлетворен, доктор, – сказала сгорбленная, обессиленная муха, которая уже дней сорок как перестала сопротивляться паутине, но еще не подохла. Фредерик не мог понять, за что с его собеседником так жестоко обошлись, лишив возможности ходить, ползать, шевелить руками, даже видеть, при всем этом в комнате было невыносимо душно. Сколько его уже не мыли – неделю, две?

– Я с радостью готов ответить на ваш вопрос, – продолжил Ричард Ло, – если вы напомните мне, каков снег на ощупь. Я, к большому сожалению, лишен возможности его потрогать на данном этапе своей жизни. Насколько я знаю, сейчас за окном метель.

Доктор Фредерик секунду помолчал, а затем решил уступить пешку на шахматной доске.

– Я не знаю, каков снег на ощупь, Ричард, я его давно не трогал. Это имеет значение для вас?

И вправду, доктор Браун каждый зимний день слышал, как под подошвами его дорогих и теплых сапог хрустит сугроб, чувствовал, как ледяная снежинка залетает в то место, где шарф плохо прикрывает шею. Как белая ледяная консистенция, будучи когда-то самой обыкновенной водой, тает у него на носу и на ладонях, когда он снимает перчатки. Боже, какая ерунда. Кто о таком думает вообще?

– Имеет, – тут же ответил Ричард Ло. – Мы с вами не в одинаковом положении, доктор, но вы, как и я, лишены возможности потрогать снег.

Фредерик, глаза которого были полными тьмы, карими, улыбнулся про себя, но ничего не ответил. «Разве я лишен возможности потрогать снег? Нет, не лишен. Этой возможностью я пренебрегаю по собственному желанию, в отличие от вас!» Наступила небольшая пауза, а затем Ричард Ло, не услышав ничего от доктора Брауна, продолжил:

– Как я отличаю день от ночи? Это очень просто, и мне придется вас разочаровать, если вы имеете, конечно, фантазию, доктор, и ваше воображение уже выдало невероятные версии на этот счет… Я спросил об этом у своего личного санитара Гарри за несколько минут до вашего прихода. Он навещает меня куда чаще, чем Мессия навещал иудейский народ. Он приходит по несколько раз на дню, я его узнаю по его личному, неповторимому запаху. Знаете, такой аромат дешевого сильного одеколона, которым пользовались еще наши деды в своей забытой молодости. Мы с Гарри иногда разговариваем, когда он приносит мне еду. Мы говорим с ним о многом…

– Например? – спокойно спросил доктор.

– Например, о том, что если бы у всех людей души были здоровыми, а сознание – абсолютно цельным, то вы бы лишились своего хлеба, доктор Браун. Ваш хлеб – сладкий или горький? Получаете ли вы истинное удовольствие, разговаривая с такими, как я?

– Я делаю свою работу, – спокойно и уверенно ответил ему Фредерик и перевел взгляд на свои часы. Была уже четверть девятого, ему, примерному семьянину и главе семьи, нужно было еще успеть забрать свою прелестную супругу и сына из театра.

– А я получаю наслаждение, доктор, общаясь с такими, как вы. Именно поэтому я и здесь.

– Вы пришли сюда по своей воле, Ричард? – спросил Браун просто так. Конечно же, сюда никто не приходит по своей воле. Судя по их беседе, доктор давно уже понял, что его новый друг не совсем еще потерял рассудок и даже обладает некими остатками ума, которые ему сохранили другие доктора, решившие не лечить своего странного гостя током.