Помпеи нон грата - Иржи Грошек

Иржи Грошек

Помпеи нон грата

Союз писателей предупреждает!

В книге отсутствуют описания природы и биометрические характеристики персонажей

Его так и звали – просто Город, и, когда говорили «Упс!», все понимали, что речь идет о Помпеях

Книга I

Клио

По-видимому, и Гомеру эта история была хорошо известна. Но поскольку она не так хорошо подходила к его эпосу, как другое принятое им сказание о Елене, то Гомер нарочно отбросил эту историю…

Из семи смертных грехов, что свойственны человеку по мнению Тертуллиана, меня смущают прелюбодеяние и разврат. Во-первых, как сознательный гражданин, начинающий богослов и относительно молодой писатель – я полагаю, что хрен редьки не слаще; а во-вторых, чужие жены не кажутся мне лучше своих. Если, конечно, не путать Анджелину Джоли с Авдотьей Ивановой. Я понимаю, что всякая Анджелина просто мечтает со мной встретиться, однако до сей поры мне попадались одни Ивановы, а это откровенный разврат. Поверьте моему горькому опыту. До семи Ивановых, как Синяя Борода, я пока еще не дотянул, однако пять представительных жен у меня было. После чего ну совершенно не тянет на прелюбодеяние.

Вдобавок семейная связь вредит любому роду искусств. Художник замыкается на обнаженной натуре своей жены, озадаченный кинорежиссер не видит другой перспективы, писателя вдохновляют домашние котлеты, а девять отверженных муз рыдают над разбитым корытом!

Эрато, муза любовной поэзии, плачет над сломанной лирой; Евтерпа, спонсор лирической песни, подвывает над флейтой; Каллиопа, главный редактор эпических произведений, торгует книгами в Доме культуры имени Крупской; Клио, покровительница истории, периодически впадает в беспамятство; Терпсихора, муза танцев, побирается у театра оперы и балета; Талия, муза комедии, лежит с высокой температурой; Мельпомена, муза трагедии, ходит с венком из плюща; Урания, муза астрономии, промышляет в ночное время с фомкой и астролябией; а потерявшая слух Полигимния утешается русским шансоном!

То есть изящное искусство сориентировано на извлечение утилитарной прибыли, покуда им заправляет жена! Она требует художественных произведений и готова стоять рядом со сковородкой для ускорения творческого процесса.

Поэтому, ради отечественной культуры, я настоятельно рекомендую, чтобы марш Мендельсона исполняли при любых обстоятельствах, будь то свадьба или расторжение брака, а в особо торжественных случаях – на похоронах. И назидательно, и музыкантам пользительно. Не надо мне месяца на раздумье после так называемой помолвки! Только сбацайте свадебный марш Мендельсона – может, и сам одумаюсь…

В последний раз я погорел, когда переписывал батюшку Геродота, его «Историю в девяти книгах», и выдавал за свое. И не корысти ради, а дабы все от меня отвязались, мол, разве не видите, что я работаю над новым романом?! Однажды жена выкрала эту рукопись и поперлась в издательство, что не придет в голову ни одной порядочной музе – извлечь материальную выгоду из пятисот страниц чужого текста.

– Извините, мадам Геродот, – без тени улыбки сказал главный редактор, – однако ваш дорогой супруг уже получил гонорар за это произведение.

– Когда? – удивилась жена, теперь бывшая.

– Две с половиной тысячи лет назад! – сообщил главный редактор, который давно смирился с авторскими выкрутасами и перестал им удивляться.

– Получил и конечно же пропил! – решила жена. – Или истратил на девок!

– Ну, я не знаю, – тактично заметил редактор. – Поведение современного автора сложно предугадать. Я готов поручиться только за классиков… А чем занимается ваш дорогой супруг в свободное от Геродота время?

– Если нет гонорара, мне это неинтересно, – закончила разговор жена.

Собрала чемоданы и переехала к маме, где составила «Декларацию о полном суверенитете от разных прохиндеев». И четвертого июля, в День независимости США, мне дали почетную грамоту о пятом разводе, можно сказать – бесплатный талон на разврат и три года гарантии. После чего я решил сменить обстановку и совершить круиз по Средиземному морю, чтобы среди кровожадных акул подзарядиться новыми положительными впечатлениями для будущего романа.

Конечно, меня терзали сомнения – ехать с музами или без муз, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что отдыхать со своими девятью самоварами нецелесообразно. Как заниматься сексом с бывшей женой или беседовать о пятнах Роршаха с психоаналитиком. Потому что дальнейшая эксплуатация морально устаревшего оборудования грозит производственной травмой, а в пятнах Роршаха нет вообще никакого смысла.

– Алло! Это бюро адюльтера и разврата?! В смысле – экскурсий и путешествий?! Что вы предлагаете?! Мне все равно, в каком направлении, только без крайностей! В смысле, в Сибирь я не поеду, а в семейный пансионат меня не пустят…

[1] Как-то раз в ресторане я опрокинул на стол чашку кофе и познакомился с женщиной-психоаналитиком.

– Что вы видите? – спросила она.

– Где? – растерялся я.

– На скатерти! – сообщила она и указала на коричневое пятно.

Честно сказать, я видел там контурную карту Римской империи эпохи Нерона, то есть в границах до шестьдесят восьмого года, однако сомневался, что женщина разбирается в таких нюансах, не свойственных психиатрии. Поэтому я прикинулся дурачком и соврал, что вижу на столе обыкновенное свинство.

– Это кинетический образ? – допытывалась она.

– Конечно! – подтвердил я. – Смотрите, как шустро расползается!

Пятно и на самом деле весьма энергично увеличивалось в размерах.

– А что, по-вашему, здесь преобладает, – не унималась женщина, – цвет, форма или движение?

– Даже и не знаю, – озадачился я. – Скорее всего, цикорий!

Тут я решил, что вопрос исчерпан, и, оперируя указательным пальцем, стал размазывать карту империи – от Британских островов до Пантикапея. Однако настырная дамочка продолжала топтаться рядом да еще принялась бурно дышать. А подобное поведение «слабого пола», наверное, все мужчины воспринимают как выражение симпатии, а не процесс поглощения кислорода женским организмом.

– Вас возбуждает цикорий? – деловито уточнил я.

– Нет, – покачала головой дама. – Меня умиляет ваше инфантильное поведение.

– Я полон потенции! – на всякий случай предупредил я.

– И тем не менее возите по столу пальцем, словно ребенок, – пояснила она.

– А чем же еще мне возить в публичном месте? – несколько удивился я. – Назовите хотя бы один предмет, кроме пальца, чтобы я им воспользовался, не привлекая общего внимания!

– Ну, например, салфетка, – осторожно предложила она.

Ишь чего выдумала!

– Во-первых, салфетка – это не предмет, а промокательная бумага, – важно определил я. – И во-вторых, она не способствует расширению Римской империи на восток. А значит, приграничные районы Галлии будут и дальше страдать от набегов германцев из-за Рейна!

– Так, так, так… – заинтересовалась дама и в общем-то без приглашения присела за мой столик. – А где, вы говорите, Рейн?

– Да вот же он, – я указал на столовый нож, что занимал на кофейном пятне соответствующее положение.

– Так, так, так… – повторила дама, когда уяснила для себя тревожное положение Римской империи согласно моей контурной карте. – И что вы намерены предпринять?

– Надо построить мост, – заявил я, – а шестому галльскому легиону перейти через Рейн и что есть силы ударить по неприятелю!

Тут я как следует треснул кулаком по германским позициям, однако упустил из вида солонку, которая после моих решительных действий перелетела на соседний столик и нанесла непоправимый урон куриному бульону.

– Ну надо же! – изумился я.

А тем временем к месту событий стали стекаться официанты. Я и не знал, что у варваров столько резервов.

– Ситуация под контролем! – заверила всех моя дама.

Ну а я счел своим долгом немедленно расплатиться за необратимые потери в ходе последней Галльской войны, включая уничтоженный шестым легионом куриный бульон.

– И хотя с точки зрения современной психиатрии ваш случай не уникален, – сообщила мне дама, как только мы оказались на улице, – но я бы продолжила свои наблюдения сегодняшним вечером. Скажем, у меня дома…

– А кофе у вас есть? – счел нужным уточнить я.

– И кофе, и психиатрическая кушетка, – ответила дама. – И даже полное собрание сочинений Зигмунда Фрейда!

– А вы проявляете ко мне нешуточный интерес, – в свою очередь заметил я.

– Это когнитивная эмпатия, – улыбнулась она, как бы подтверждая, что так называемая прелюдия будет самой заунывной в моей сексуальной практике.

Ибо нет ничего предикативнее, чем пудрить мозги психоаналитику в разгар ее когнитивной эмпатии.

– А вы не подскажете, что все это значит? – осторожно поинтересовался я.