Почти касаясь - Колин Оукли

Колин Оукли

Почти касаясь

Colleen Oakley

Close Enough To Touch

Copyright © Colleen Tull, 2017

© Стражгородская М., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

Моей старшей сестре Меган, за все

Не нужно мне ни знаний, ни титулов, ни почета.

Лишь эта музыка, эта заря и тепло твоей щеки рядом.

Часть первая

Ты можешь быть тише воды и ниже травы, но однажды тебя все равно найдут.

C первого взгляда Джубили Дженкинс ничем не отличается от самой обычной третьеклассницы. Она может назвать по именам всех трех девочек из мультфильма «Суперкрошки», которые нарисованы на ее футболочке (и назовет их, если ее попросить), она специально надевает носки разных цветов, как того требует этикет начальной школы Гриффин. Яркие резиночки не дают ее тонким красно-каштановым волосам падать на лицо.

Дженкинс и в самом деле похожа на множество других третьеклассниц Америки, да хотя бы тем, что у нее аллергия. Согласно отчетам Всемирной аллергологической организации, с середины 1980-х годов количество детей с астмой или аллергией только растет, и особенно врачей пугает рост пищевой непереносимости.

Вот только у Дженкинс аллергия не на арахисовое масло. И не на пчел. И не на домашних животных. И не на какой-то из подобных распространенных аллергенов.

У Джубили Дженкинс аллергия на других людей.

Джубили была обычным младенцем, ее родила мать-одиночка Виктория в 1989 году. Вот что рассказывает старшая Дженкинс: «У нее было прекрасное здоровье. В семь недель она спала все ночи напролет, в десять месяцев уже пошла. До трех лет все было отлично, а потом начали появляться ранки».

Именно тогда миссис Дженкинс, которую только-только назначили менеджером в магазине «Belk» в Фонтейн-Сити в штате Теннесси, заметила сыпь у Джубили. И это была не просто пара прыщиков.

– Это было просто ужасно: раздувшиеся волдыри, зудящая сыпь, сводившая ее с ума, чешуйки кожи, свисающие с рук и лица. Она кричала от боли, – рассказывает Дженкинс-старшая.

За шесть месяцев миссис Дженкинс нанесла более 20 визитов семейному врачу, а также в кабинет неотложной помощи в больнице – и все безрезультатно. Трижды Джубили пришлось реанимировать при помощи эпипена[1] из-за анафилактического шока. Врачи разводили руками в недоумении.

Так продолжалось еще три года, за которые Джубили сдала все известные в двадцатом веке тесты на аллергены.

– Ее крошечные ручки были похожи на игольницы. И дома мы уже все испробовали: сменили все моющие средства, вели дневник питания, убрали все ковры, перекрасили стены. Я даже бросила курить! – говорит мама Джубили.

Это продолжалось, пока они не встретили доктора Грегори Бенефилда, аллерголога и впоследствии адъюнкт-профессора университета Эмори в Атланте. Тогда у них наконец начали появляться ответы на вопросы.

Глава первая

Однажды меня поцеловал мальчик, и я чуть не умерла.

Я понимаю, что это звучит так, будто бы я подросток, принимающий все слишком близко к сердцу, и что говорю это срывающимся голосом, рыдая вза-хлеб. Но я не подросток. И я имела в виду именно то, что сказала. Примерно так развивались события:

Мальчик поцеловал меня.

Губы начало покалывать.

Язык увеличился и заполнил рот.

Горло распухло, я не могла дышать.

Все потемнело.

И так довольно унизительно отключиться сразу после первого в жизни поцелуя, но еще унизительнее узнать, что парень поцеловал тебя на спор. Была ставка. Твой рот настолько, очевидно, не предназначен для поцелуев, что понадобилось пятьдесят долларов, чтобы убедить его прижать свои губы к моим.

А теперь самое интересное: я знала, что это может меня убить. По крайней мере, в теории.

Когда мне было шесть, мне поставили диагноз – контактный дерматит четвертого типа, вызываемый клетками кожи других людей. Если отбросить терминологию медицины: у меня аллергия на других людей. Да, людей. И – да, это редкая штука, настолько редкая, что я – одна из невероятно малого количества людей в истории, которые страдали от этого заболевания. Проще говоря, появляются волдыри и крапивница, когда меня касается другой человек. Врач, который в итоге понял, чем именно я больна, высказал теорию, что самая сильная реакция – анафилактический шок – случалась от того, что мое тело слишком сильно реагировало на длительное воздействие на кожу или на пероральное попадание в него аллергенов, например, если я пила с кем-то из одного стакана, и слюна другого человека оказывалась у меня во рту. Он сказал:

– Нельзя делиться едой и напитками. Никаких объятий. Никаких поцелуев. Это может тебя убить.

Но я была семнадцатилетней девушкой с влажными ладонями и подгибающимися коленями, в сантиметрах от меня были губы Донована Кингсли, и о последствиях я даже не думала – даже если они могли быть для меня смертельными. В тот момент – тот самый момент, когда у меня перехватило дыхание от того, что его губы коснулись моих… Осмелюсь сказать, мне почти показалось, что оно того стоило.

Пока я не узнала о пари.

Вернувшись домой из больницы, я отправилась прямиком в свою комнату. И так и не покидала ее, хотя до конца моего последнего года в школе оставалось еще две недели. Диплом мне прислали по почте, уже летом.

Через три месяца моя мать вышла замуж за Ленни, владельца сети бензоколонок на Лонг-Айленде. Она собрала ровно один чемодан и ушла. Это было девять лет назад. И с тех пор я не покидала дом.

Я не проснулась как-то утром и не подумала: «А стану-ка я затворницей». Мне даже слово «затворник» не нравится. Оно мне напоминает о смертоносном пауке, затаившемся в ожидании, готовящемся впрыснуть яд в того, кто встретится на его пути.

Просто после моего почти смертельного первого поцелуя я не хотела выходить из дома, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из школы (и, думаю, меня можно понять). Не хотела и не выходила. То лето я провела у себя в комнате, слушая «Coldplay» и читая. Я много читала.

Мама посмеивалась надо мной из-за этого: «Вечно ты носом в книжку уткнешься». Она еще глаза закатывала, произнося эту фразу. Хотя я читала не только книги. Еще и журналы, газеты, брошюры… Да все, что попадалось под руку. И я почти все запоминала, хоть и не старалась. Это маме как раз нравилось. Она просила меня цитировать наизусть: перед друзьями (которых было не слишком-то много), перед ухажерами (которых, напротив, было слишком много). Так я показывала это странное знание, накопленное годами. Например, что очаровательные корольки бьют все рекорды по неверности среди птиц, или что правильное произношение имени доктора Сьюза рифмуется с «Джойс», или что Леонардо да Винчи изобрел пулемет (что, в общем, никого не удивляет, ведь он изобрел еще тысячи вещей). После этого представления она обычно широко улыбалась и пожимала плечами, приговаривая: «И в кого она такая?» А я на это обычно удивлялась, может, это и не так далеко от истины, ведь каждый раз, когда я набиралась храбрости спросить об отце – например, как его зовут, она огрызалась репликой вроде: «Да какая разница? Сейчас же его тут нет?»

По правде говоря, подростком я была сущим цирковым уродцем. И не потому что не знала, кто был моим отцом, не потому что помнила кучу случайных фактов. Я почти уверена, что ничего из этого не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Так было из-за моего здоровья, точнее, из-за того, как другие относились к нему: как к состоянию. И мое состояние было причиной тому, что моя парта в начальной школе должна была стоять не ближе двух с половиной метров от парт других учеников. И тому, что на переменке я должна была сидеть одна и смотреть, как другие дети выстраиваются в паровозик, играют в казаки-разбойники или висят на турниках. И тому, что меня заматывали в одежду с длинными рукавами, штанинами и заставляли носить рукавицы – ткань закрывала каждый сантиметр моего тела на случай, если какой-то ребенок из тех, от кого меня держали подальше, случайно лопнет тот невидимый пузырь, который окружал меня. И, конечно, я с открытым ртом глазела на матерей, которые, забирая детей из школы, стискивали их в объятиях. Я пыталась вспомнить это ощущение.

В общем, учесть все эти условия: мое состояние, случай с мальчиком, который почти убил меня поцелуем, отъезд матери… И вуаля – у вас появилась идеальная формула для того, как стать затворником. Или дело не в чем-то конкретном. Может, мне просто нравилось быть одной. В любом случае, что получилось, то получилось.