Мегрэ в школе - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«Мегрэ в школе»

Глава 1

Учитель в «чистилище»

Есть лица, которые с первого взгляда запечатлеваются почти с фотографической точностью, и позже, когда о них вспоминаешь, теряешься в догадках: где же ты их видел?

Вот уже много лет подряд Мегрэ, переводя дыхание после подъема по пыльной каменной лестнице сыскной полиции, на секунду останавливался и машинально оглядывал застекленную комнатушку, именовавшуюся залом ожидания, которую одни называли «аквариумом», другие «чистилищем». Вероятно, и все остальные сотрудники поступали точно так же: ведь это стало даже своего рода профессиональной привычкой.

И сегодня утром, когда яркое весеннее солнце заливало Париж и окрашивало в розовые тона печные трубы на бесчисленных крышах, в «чистилище» целый день горела лампа, ибо там не было ни единого окна и дневной свет проникал туда лишь из огромного коридора.

Обычно на креслах и стульях, обитых зеленым бархатом, сидели разные подозрительные личности, старые клиенты, взятые ночью и ожидающие допроса, либо осведомители или свидетели, приглашенные сюда накануне. Все они угрюмо смотрели на проходящих и молчали.

Никому не ведомо, почему именно здесь, в этой мрачной комнате, висели на позолоченных шнурах две черные рамы с портретами полицейских, убитых при исполнении служебных заданий.

Иногда в недрах «чистилища» появлялись и другие люди: мужчины и женщины, принадлежащие к так называемому светскому кругу. Те вообще не садились, будто их могли вызвать с минуты на минуту, будто зашли они сюда по какому-то пустяковому делу. Но проходили минуты и часы, и тогда они наконец усаживались с мрачным видом на эти зеленые стулья и кресла, утратив разом и всю свою самоуверенность, и все свое социальное превосходство.

В это утро в «чистилище» был только один человек, и комиссар Мегрэ сразу заметил, что принадлежит он к разряду тех людей, которых в просторечии называют «крысиными мордочками». Худощавый, с покатым лбом и редкими рыжеватыми волосами, с выдающимся носом и со скошенным вниз подбородком, он поводил по сторонам своими не то голубоватыми, не то сиреневатыми глазами.

Все мы еще со школьных лет всюду встречаем подобных субъектов и, как правило, неизвестно почему никогда не принимаем их всерьез.

Мегрэ показалось, будто он не обратил ни малейшего внимания на этого человека. Если бы в то время, когда он входил в свой кабинет, у него спросили, кто находится в зале ожидания, он бы просто не сумел ответить. Часы показывали без пяти девять. Через распахнутое настежь окно видно было, как над Сеной поднимается легкая голубовато-золотистая дымка. Сегодня Мегрэ в первый раз надел демисезонное пальто, но на улице было еще свежо, и весенний прохладный воздух будоражил кровь, будто легкое белое вино.

Сняв шляпу, он посмотрел на визитную карточку, лежавшую у него на столе на самом видном месте. Чернила на ней давно выгорели. «Жозеф Гастен, преподаватель». В правом углу, так мелко, что пришлось наклониться, чтобы прочесть, было написано: «Сент-Андре-сюр-Мер».

Мегрэ не уловил никакой связи между этой карточкой и человеком в приемной, а только подумал: где это он мог слышать о Сент-Андре-сюр-Мер? Звонок, задребезжавший в коридоре, возвестил о начале работы. Он снял пальто, взял со стола папку и, по установившейся многолетней привычке, направился в кабинет начальника полиции. Сталкиваясь по дороге со своими коллегами, он подмечал в их глазах тот же блеск, что и у прохожих на улице.

— Наконец-то весна пришла!

— Похоже что так.

— Сегодня будет чудесный денек!

В огромные окна кабинета начальника полиции врывались потоки солнечного света — ни дать ни взять как в сельской церкви, — а на каменных карнизах ворковали голуби.

Всякий, кто входил в кабинет, непременно приговаривал, потирая руки:

— Вот и весна пришла!

Всем этим людям уже перевалило за сорок пять; дела, которыми им приходилось заниматься, были трудными, а иногда и мрачными, однако все они, словно дети, радовались наступившему теплу и особенно яркому, заливавшему весь город солнцу, превращавшему каждый уголок улицы, каждый дом, каждую крышу и каждый проезжавший по мосту Сен-Мишель автомобиль в великолепное красочное полотно, которое так и хотелось повесить у себя на стену.

— Вы видели, Мегрэ, заместителя директора банка на улице Риволи?

— Через полчаса у меня с ним назначена встреча.

Пустяковое дело. Неделя в общем прошла спокойно.

Заместитель директора одного из отделений банка, находившегося на улице Риволи, в двух шагах от Центрального рынка, подозревал одного из своих подчиненных в неблаговидных поступках.

Стоя у окна, Мегрэ набивал трубку, а его коллега из разведывательной полиции обсуждал дело, в котором речь шла о дочери сенатора, попавшей в весьма затруднительное положение.

Возвратясь в свой рабочий кабинет, Мегрэ застал там поджидавшего его Люка, ибо им предстояло идти вместе на улицу Риволи.

— Пойдем пешком?

Улица Риволи была почти под боком. Мегрэ так и не вспомнил о визитной карточке. Проходя мимо «чистилища», он опять увидел «крысиную мордочку» и еще двух-трех посетителей, в том числе и содержателя ночного кабачка, вызванного по делу дочери сенатора.

Вскоре они добрались до Нового моста, причем Мегрэ шел крупным шагом, а коротышка Люка семенил рядом, едва поспевая за ним. Вряд ли они могли бы потом вспомнить, о чем говорили. Должно быть, просто глазели по сторонам. Улица Риволи вся пропахла свежими овощами, фруктами и выхлопными газами грузовых машин, увозивших корзины и клетки с птицей.

Они вошли в банк, выслушали объяснения заместителя директора и обошли помещения, наблюдая исподтишка за подозреваемым сотрудником. Так как явных улик не имелось, надо было захватить злоумышленника врасплох. Договорившись о деталях, они распрощались с заместителем директора и снова оказались на улице. Было так тепло, что они сняли пальто, перекинули их на руку, и на них сразу повеяло летом и каникулами.

На площади Дофина Мегрэ вдруг остановился и спросил:

— А ты, случайно, не знаешь, где находится Сент-Андре-сюр-Мер?

— Думаю, что где-то в департаменте Шаранты.

Это напомнило Мегрэ солнечный пляж в Фурра, устрицы, которые он там ел в половине одиннадцатого утра, запивая их местным белым вином, и песчинки на дне бутылки.

— Ты думаешь, что банковский служащий плутует?

— Заместитель директора вроде бы в этом не сомневается.

— Вид этого служащего не внушает мне доверия.

— Через день-другой мы об этом узнаем.

Они прошли вдоль набережной Орфевр, поднялись по широкой лестнице, и здесь Мегрэ опять остановился на мгновение. «Крысиная мордочка» все еще сидел в «чистилище», сложив на коленях свои длинные костлявые руки. Он поднял глаза на комиссара, и тому показалось, будто он смотрит на него с укоризной.

У себя в кабинете Мегрэ опять увидел визитную карточку на том самом месте, где он ее оставил, и позвонил рассыльному:

— Он все еще здесь?

— С девяти часов утра. Пришел раньше меня. Обязательно хочет поговорить с вами лично.

Сотни людей, особенно сумасшедшие и полусумасшедшие, желают лично говорить с начальником сыскной полиции или с комиссаром Мегрэ, о котором узнали из газет.

Они отказываются говорить с каким-нибудь там инспектором и ждут иногда целыми днями. Появляясь назавтра, они непременно вскакивают со стула всякий раз при виде проходящего мимо комиссара, с надеждой смотрят на него, а потом снова садятся и снова ждут.

— Пусть он войдет.

Мегрэ сел, набил трубку и указал вошедшему на стул, стоявший напротив. Снова взяв визитную карточку, он спросил:

— Это вы?

Увидев его вблизи, Мегрэ понял, что человек, видимо, не спал, потому что лицо его было серым, веки покраснели, а зрачки неестественно блестели; он сложил руки так же, как в зале ожидания, и хрустнул пальцами.

Вместо ответа он бросил на комиссара тревожно-покорный взгляд и пробормотал:

— Вы уже в курсе дела?

— В курсе чего?

Посетитель был удивлен, смущен и, может быть, разочарован.

— Я думал, что здесь все знают… Из Сент-Андре я уехал вчера вечером, уже после приезда газетного репортера. Я выехал ночным поездом и сразу же явился сюда.

Выглядел он вполне нормальным человеком, но был так взволнован, что не знал, с какого конца начать свой рассказ. Присутствие Мегрэ подавляло его. Скорее всего, он давно знал о нем и, подобно многим другим, считал его всемогущим.

Издалека-то все казалось ему очень простым, а вот сейчас перед ним, попыхивая трубкой, сидел человек из плоти и крови и смотрел на него большими, почти равнодушными глазами.

Таким ли представлял он его себе? Не раскаивается ли теперь он в том, что предпринял эту поездку?