Чекистка - Яков Наумов

Чекистка

КАЗАНСКИЙ ОЧАГ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

Был погожий весенний день 1918 года. Ясное небо, без единого облачка. Жаркие солнечные лучи так и заливали землю, словно была не весна, а уже жаркое, чудесное лето.

В такое время жители Казани предпочитают пыльным городским улицам лес, привольные луга, речной простор. Город замер. Улицы опустели. Только множество расклеенных повсюду листовок, объявлений, приказов да шелушащиеся, как кожа ребенка после скарлатины, стены домов говорили, что в жизни этого всегда оживленного дворянско-купеческого города что-то переменилось. Дующий с Волги ветер поднимал облака пыли с давно не подметавшихся улиц, яростно набрасывался на обрывки плакатов и долго, упорно швырял их вверх, вниз, гоняя по пустынным площадям, улицам и переулкам.

На улицах показывались редкие прохожие, шли они торопливо, боязливо озираясь по сторонам.

Это странное безлюдье, эта непривычная тишина невольно вызывали тревогу, настораживали.

И заместителю председателя губернской чрезвычайной комиссии Вере Петровне Брауде это затишье было не по душе.

Многое кажется ей подозрительным, а особенно неизвестно откуда взявшиеся молодые самоуверенные люди в штатской одежде с военной выправкой, которые нет-нет да и появляются на улицах.

Вера Петровна задумывается: «Офицерье! Безусловно, офицерье!»

Их наплыв не случаен. Все это вызывает тревогу.

Вера Петровна идет к Гиршу Олькеницкому — секретарю губкома партии и председателю губчека.

— Неспроста, — говорит она, — эти типы облюбовали город. Неспроста они концентрируются здесь. Тишина обманчива. Она таит в себе всякие неожиданности. Уверена — контрреволюция плетет заговор. Не случайно исчезли вдруг отпущенные нами великодушно дружки Керенского — правые эсеры Калинин и Бартольд. В городе упорно поговаривают, что они ушли в подполье.

— Печальные новости. К сожалению, ты права. Не только у нас с тобой такое мнение: вся эта публика, нахлынувшая сюда в последнее время, очень не нравится нашим губкомовцам. Со мной уже говорили об этом товарищи из партийного актива. Вчера заходили Аким Денисов, Ольга Волжина, Владимир Вегер, Ольга Гребенева. Они тоже считают, что офицеры не случайно облюбовали Казань, далеко не случайно. У золотопогонников хитрые и, скажем прямо, реальные расчеты. Они трезво оценивают обстановку и правильно считают, что расположенный в центре плеса Волги город Казань, как описывали его историки, ставший в XIX веке одним из крупных торгово-административных центров России, ничем с тех пор не изменился и остался именно торгово-административным центром. А это существенно важно. Население в Казани сама знаешь какое: рабочего класса раз, два и обчелся. Это не Нижний. Туда офицеры свои благородные носы не сунут — боязно. Вот и тянутся золотопогонники в Казань. Тут им вольготнее. Наши силы они, можешь быть уверена, подсчитали и не шибко боятся нас. Вот такие дела. Ты пришла весьма кстати. Всего пару часов тому назад заходили ко мне рабочие-железнодорожники. «Что вы, — говорят, — товарищи губкомовцы, дремлете? Или не видите, что в городе творится? Ведь офицеров полным-полно. И откуда только повылазили?»

Вера Петровна молча кивает головой: дескать, она сама так думает.

— А знаешь, — говорит она глядящему на нее Олькеницкому, — и у нас в губчека были рабочие порохового завода и заявили буквально то же самое.

— Ну вот видишь, — замечает Гирш, — рабочий класс чует, что к чему. И не удивительно: у него тысячи сердец, глаз и ушей, а нас, чекистов, горсточка — девять человек вся губчека, так что надо прислушиваться и не зевать. Тут дело явно не чистое. Конечно, в данную минуту утверждать что-либо определенное преждевременно. И все же… нам стоит немедленно начать проверку сигналов.

Способность Олькеницкого видеть существенное там, где другие ничего не замечали, порой восхищала Веру Петровну. В то же время она знала его особенность не сразу выкладывать все известное ему, главное оставлять напоследок. И на этот раз она не ошиблась.

Олькеницкий устало откинулся на спинку стула, потом взял со стола книгу и стал ее перелистывать, а после паузы, понизив голос до шепота, сказал:

— Из Москвы прибыли более определенные сигналы о золотопогонниках… готовится восстание и в Москве, и в некоторых губерниях. Это ориентировка[1] Феликса Эдмундовича, а он уж не ошибается, — подчеркнул Гирш. — Город Казань наверняка входит в планы мятежников. Только вчера прибегал к нам учащийся художественной школы Мазунин и рассказал любопытные вещи. «Офицеры, — говорит, — с каждым днем наглеют, устраивают балы в «Швейцарии» и за Казанкой. Не иначе — используют сборища для сговаривания и объединения».

Олькеницкий помолчал, потом продолжал:

— Давай поразмыслим, с чего и как начинать проверку. Только действовать нужно тонко и осторожно, так, чтобы офицеры не догадались, что мы их проверяем. Однако это не означает, что можно тянуть. Как проверять? Хорошо бы кого-нибудь из партийцев, бывших вольноопределяющихся, послать в союз безработных офицеров, пускай там потолчется, поищет знакомых, понюхает, чем они дышат.

— Идея! — воскликнула вдруг Вера Петровна.

Вера Петровна Брауде. 1918 год. Казань.

Олькеницкий выжидательно посмотрел на нее. Вера Петровна продолжала:

— Дмитрий Копко, новый товарищ, которого вы послали к нам на работу, ухаживает за сочувствующей нам девицей из дворянской семьи. У этой гимназистки двоюродный брат — поручик, активный деятель союза безработных офицеров. Не попробовать ли нам с этой стороны подобраться к офицерам. Митя — парень понимающий, цепкий, с огоньком. Через девушку, если это сделать с тактом, он сумеет познакомиться с ее кузеном и попробует «подружиться» с ним.

— Ну что же. Идея неплохая. Давай поговорим с товарищем Копко и совместно обмозгуем, как лучше это сделать.

В этот день Вера Петровна проснулась раньше обычного, хотя накануне работала допоздна. Она торопливо приводит в порядок свой незамысловатый туалет и спешит к Олькеницкому.

Добравшись до губкома, Брауде ускоряет шаги. По лестнице почти бежит. Ночью были получены тревожные известия. До зарезу нужно видеть Гирша, которого вчера не удалось поймать. Впрочем, почему вчера? Сегодня. Ведь это было в пятом часу утра.

Однако, как назло, Олькеницкого нет ни в губкоме, ни в Совете. Где-то он застрял, чем-то, как видно, занят.

Очередное заседание Совета начинается без секретаря губкома партии. Вера Петровна волнуется. Ей очень нужен совет Гирша. Значит, хочешь не хочешь — надо ждать.