Эхо драконьих крыл - Элизабет Кернер

Элизабет Кернер

Эхо драконьих крыл

Во славу Божию:

Алану Бриджеру,

сердечному другу и спасителю, оказывавшему мне поддержку в течение многих лет, посвященных переработке трудов,

Деборе Тернер Харрис,

дорогой подруге, давней и терпеливой наставнице, замечательному писателю и прекрасному критику, человеку, способному кому угодно задать жару (у всякого гола спина, если брат не прикроет),

и

Маргарет Линн Харшбаргер,

родственной душе, с которой меня объединяют драконы, первоклассной заговорщице, всегда готовой оказать моральную поддержку, благодаря чему я постигла науку быть художником слова, — посвящаю я эту книгу.

Пролог

ЛЕГЕНДА

Силами Порядка и Хаоса определяется все и всегда, и в жизни любого народа когда-нибудь наступает время Выбора.

Когда земли Колмара были молоды, там жили четыре шакрима, то есть четыре народа: трелли, ракши, кантри и гедри. Все они уже обладали даром речи и разума, когда им стали ведомы Силы. Четыре народа сделали разный выбор.

Кантри были первыми. Старейшие из них посчитали, что, хотя Хаос предшествовал сотворению мира и будет сопровождать его конец, главенствует при этом все же Порядок. И поэтому они приняли решение служить Порядку, сделавшись истинными блюстителями оного в этом мире. За что им была дарована долгая жизнь, и они могли помнить все, что происходило в былые времена.

Трелли решили не выбирать. Они не пожелали подчиняться Силам. Обладая лишь зачатками речи, они все же сумели объявить о своем отказе и Хаосу, и Порядку. Своим решением трелли обрекли себя на кончину, ибо отвергнуть Силы — значит отвергнуть собственное существование.

Ракши уже в то время делились на два племени: ракшасов и менее могущественных рикти. И те и другие без колебаний сделали Выбор — слиться с Хаосом. В этом они оказались противоположны кантри. Но Хаосу нет места в мире Порядка, или этот мир будет уничтожен в противоборстве двух Сил. Посему ракшам за их выбор была дарована жизнь столь же долгая, чтобы они могли в полной мере противостоять кантри, старейшим, но им было суждено жить в собственном мире, расположенном по ту сторону здешнего, — и миром своим они никогда не были довольны.

Гедри же, будучи самым младшим народом, после долгих прений поняли, что не могут прийти к одному решению; но в отличие от треллей они все же сделали свой выбор. Они возжелали сам Выбор — каждый рожденный имел возможность в свое время решить, какой стороне служить. Так они получили право обращаться к любой из двух Сил, подчиняя их собственным желаниям; и хотя кантри и ракши были существами, обладавшими небывалым могуществом, именно гедри унаследовали этот мир.

Ириан та-Вариен

«Сказание о Первоначалах»

Книга первая

НАСЛЕДСТВО

Глава 1ГРЕЗЫ ВО МРАКЕ

Драконья песнь лилась с небес,

Струилась каплями дождя,

Души моей питая тлен;

Забыла я про тяжкий плен —

Воскресла, счастье обретя

Мое имя Ланен Кайлар, и возраста своего я даже не пытаюсь припомнить.

Я слышала, что барды в своих сказаниях именуют меня Королевой Ланен, и, боюсь, это лишь малое из их преувеличений. Я не вправе запретить им петь или рассказывать истории, но я, по крайней мере, могу сама написать о тех временах, теша себя слабой надеждой, что кому-нибудь правда будет небезынтересна.

Я взялась за дело и теперь гадаю: как бы лучше все это изложить? С чего начать? С чего бы ни начиналась любая история, всегда кажется, что она не могла начаться иначе, и неважно, что предшествовало повествованию. Думаю, разумнее всего будет начать с фермы Хадрона.

Родилась я в поместье Хадронстед — на лошадиной ферме, что в северо-западной части королевства Илса, самого западного из четырех королевств Колмара. Поместье и близлежащая деревенька находились в нескольких часах езды к югу от Межного всхолмья, а на юго-западе, в двух неделях пути, лежала Иллара — королевская вотчина. Дальше на юге расстилались Илсанские равнины — земли, где редко можно было кого-то встретить, разве что земледельцев с их посевами; к западу же, за полями и горными хребтами, раскинулось Великое море.

Илса не из тех мест, которые влекут женщин покинуть пределы жилищ, — но я, сколько себя помню, только об этом и мечтала. В детстве я то и дело выискивала возможность удрать на несколько часов: направляла свою лошадку к Межному всхолмью, чтобы побродить среди гигантских деревьев на южной опушке Трелистой чащи — обширного леса, раскинувшегося на севере Колмара. Но меня всегда доставляли назад на ферму, после чего присмотр за мной становился строже.

Хадрон был хорошим человеком — иначе отзываться о нем я не смею. Просто я его не заботила. Моя мать бросила Хадрона вскоре после моего рождения, и мне почему-то казалось, что он не дает мне свободы из боязни, что и я поступлю с ним так же…

Когда я встретила свое двенадцатое лето и стала совсем взрослой, то попросила его взять меня с собой осенью в Иллару, на Большую ярмарку. К тому времени я почти достигла своего нынешнего роста — уже тогда я без малого сравнялась с Хадроном — и раз уж не была больше ребенком, то считала, что мне, как вполне взрослой, полагаются некоторые правомочия. Но вместо этого Хадрон привел в дом моего двоюродного братца Вальфера, сына своей сестры, который был постарше меня. С началом осени Хадрон преспокойно объявил, что они с Джеми отправляются на Большую ярмарку, а Вальфер присмотрит за мной до их возвращения. Хадрон так и не смог уразуметь, отчего я подняла крик и сопротивлялась этому решению: он, само собой, считал, что мне необходим присмотр, а Вальфер был старше меня ровно настолько, чтобы вселить в Хадрона убеждение: наказ его будет выполнен. Нет нужды говорить, что с той поры я Вальфера терпеть не могла.

Я никогда не питала к Хадрону особо теплых чувств; а уж тогда я его чуть ли не возненавидела. Пока я была ребенком, он всегда вел себя со мной крайне сдержанно; когда же повзрослела, стала высокой молодой девушкой, то это, казалось, повергло его в смятение. С той поры он начал относиться ко мне с каким-то презрением, хотя причины тому я найти не могла. В его глазах я все делала не так. Порой я предавалась отчаянию, считая себя скверным, бессердечным существом, раз моя мать бросила меня, а отец не любил. Хуже всего было то, что и я его не любила, — и эта горькая истина сдавливала мне сердце, устрашая и не позволяя поведать об этом никому даже шепотом.

Но был в моей жизни и лучик света — одинокий маяк надежды, любви и заботы посреди голой пустыни безразличия, окружавшей меня.