Чужой праздник (СИ) - Ломтева Анна

Танька взяла полотенца, переложила их на холодильник и кивнула — садись, мол.

Светка села. Потерла обеими руками лицо и сказала:

— Понимаешь, я, конечно, перед тобой виновата, наверное. То есть, я не знала…

— Угу, — Танька села на другую табуретку и к изумлению подруги взялась за пачку сигарет. — Я как раз тебе хотела рассказать, когда мы полаялись. Да забей. Я не в себе была вообще.

— Как же ты решилась… — Светке не хватило пороху закончить фразу. В её картине мира забеременеть в семнадцать лет означало крах всех надежд и конец света.

Танька закурила и спокойно сказала:

— А я всегда детей хотела, я тебе сто раз говорила.

— Нет, ну потом когда-нибудь, — слабо запротестовала Светка.

— А чего «потом»? — Танька толкнула пачку по столу к подруге. Светка, как зачарованная, взяла пачку. Она слушала подругу, а её руки как будто сами по себе вынимали сигарету, совали в рот, брали зажигалку и крутили колесико.

— Мужик есть. Нормальный пацан, ну ты видела его, работает, не бухает почти. Квартира тоже. Это вообще его мамаши квартира, но она теперь в деревне живет и возвращаться не планирует. А мне сейчас самое то в декрет идти, я как раз буду готовиться поступать, пока дома сижу.

— А куда? — Светка всё смотрела на свою едва тлеющую сигарету. После первой затяжки курить расхотелось, но и тыкать в пепельницу почти целую казалось расточительством.

— В высшую школу милиции. У них есть юридическое направление, я всё узнала.

Светка переварила информацию, но спросила невпопад:

— А ничего, что ты куришь? Не вредно для ребенка?

— Фигня, — сказала Танька, — Я прочитала, что плацента защищает. А чего ты приехала-то?

Светка снова посмотрела на сигарету. Подняла руку, затянулась, выпустила дым. Почувствовала знакомое легкое головокружение.

— Такое дело. — Она затянулась ещё раз. — Я, Тань, кажется, с ума сошла.

Как найти слова, чтобы рассказать о произошедшем? Она говорила, замолкала, повторялась и противоречила сама себе. Танька забыла про свою сигарету. С каждой минутой её взгляд менялся — насмешливый, раздраженный, настороженный, озадаченный. Испуганный.

— Свет, а вы чем закидывались? — спросила она наконец.

— В смысле? — Светка посмотрела подруге в глаза и увидела нехорошее. Взгляд этот был понимающим и недобрым.

— Кроме вина, — Танька наконец вспомнила про сигареты, потянулась за пачкой, — Курили что-то? — она подняла пачку, помахала для наглядности.

— Да нет же, блин!

Как найти слова? Подруга обдумала услышанное и сделала по-своему логичный вывод: что Светка с парнем что-то приняли и её нехорошо заглючило.

— Да не курили мы ничего такого. И не нюхали. И вообще. Я же тебе объясняю! Никаких там наркотиков. Да блин! — Светка почувствовала, как сжимается горло. Слёзы были близко, дай себе волю, и прольются потоки. Она сердито сжала кулак, треснула по столу и зло сказала:

— Не хочешь — не верь! Ты же меня сто лет знаешь. Я сама всегда была против… всякой гадости.

Танька неожиданно вздохнула, уронила пачку сигарет на стол и сказала примирительно:

— Ну ладно, допустим, чего делать-то будешь?

Светка тоже вздохнула. Если бы знать, что тут надо делать.

— Позвони своему, — Танька махнула рукой в сторону коридора, где стоял на полке телефон. — Наври, что у меня случилось… что-нибудь. Скажи, что приедешь через пару часов. Шмотки я тебе дам. И на такси.

Светка хотела сказать «спасибо», но вместо этого зажмурилась и стала пережидать мучительный спазм в горле.

Глава 6.

2000

Ранним майским утром по набережной большой реки, делящей город пополам, со стуком и шорохом ехал старый прогулочный велосипед. Тощенькая девушка с усилием давила на педали, чуть пригибаясь к рулю. На ней были очень вытертые черные спортивные леггинсы, растянутая майка с абстрактным принтом из клякс и линий и кепка с рекламой местной телекомпании. Кеды на босу ногу и самодельный джинсовый рюкзак вполне вписывались в общую картину. Не вписывались только часы на руке девушки — если бы гипотетический наблюдатель успел заметить их за те мгновения, когда велосипедистка пролетала мимо. Часы были здоровенные, мужские, и по виду дорогие. Определенно слишком дорогие для того, кто едет на рассыпающемся реликте ушедшей советской эпохи и одевается в стиле «первое, что вывалилось из шкафа».

Часы Светка украла. Каждый раз, глядя на них, она мысленно говорила «я украла», и не испытывала по этому поводу ничего особенного. За прошедшие три года она сделала много разных вещей — глупых, опасных и аморальных, или смелых и правильных, призванных примирить её с тем, как повернулась жизнь. И ей удалось выйти из этой полосы в относительной целости и сохранности. Всё, что она творила, то, как она себя вела и как поступала с людьми, было ей необходимо, чтобы удержаться в реальности. После того случая, когда она рыдала на кухне у подруги, а потом ехала в её одежде и в вызванном ею такси, после нервного и неприятного разговора с Сашкой, она приняла решение — одно из многих, которых ей не удалось долго придерживаться. Пусть она не смогла понять, что произошло и как, она точно знала, что всё дело в алкоголе, значит, с этого дня она не будет брать в рот ни капли. Она понимала, что это не может пройти незамеченным. Ей придётся избегать тусовок или выбирать те, где можно имитировать питиё. Ей придётся как-то объяснить своё решение Сашке. Слишком опасно даже пытаться пить чуть-чуть, потому что нет гарантии, что однажды этого чуть-чуть не окажется достаточно для очередного… «приступа».

Конечно, у неё ничего не вышло. Первые полгода она держалась несгибаемо, как рельса. Она сказала Сашке, что у неё нашли аллергию. Она демонстративно покупала газировку для редких студенческих тусовок и не велась на подъебки. Собственный день рождения она отпраздновала гранатовым соком, с очень серьёзным видом объясняя несколько удивленным родственникам, что её мозг слишком ценен для человечества, чтобы травить его спиртом.

Если бы проблема была только в этом, это была бы и не проблема вовсе. Отчасти Светку даже развлекала эта показуха, она радовалась возможности выделиться из массы и встать в позицию весёлого открытого противостояния.

Главный враг нашелся внутри неё.

Через пару месяцев после того случая, готовясь к очередному экзамену уже летней сессии, Светка вдруг поймала себя на том, что вспоминает. Она словно кино смотрела внутренним взглядом, проматывая вечер накануне, поздний час, рисунки, момент, когда её сморило от усталости за столом, и — то, что дальше.

Как она летела во сне. Как она проснулась в лесу, и паниковала, и бежала, и ехала в пустом вагоне электрички.

Она думала — я ведь оказалась не так далеко.

Она думала — если бы я была в нормальной одежде, было бы не так ужасно.

Она думала — если бы я была готова к тому, что произойдёт.

Она долго сидела в прострации, крутя в голове все эти мысли, когда в двери громко заворочался ключ, она подскочила от испуга и одновременно осознала, о чём всё это время думала, и главное — как. Она думала об этом с любопытством и без страха.

И она испугалась этого отсутствия страха.

С этого момента её жизнь, точно у запойного пьяницы, превратилась в мучительную борьбу с собой. Она то и дело ловила себя на обдумывании — как половчее подготовиться и проверить. А вдруг ничего не случится? А вдруг… случится? И ЧТО именно случится? Она продолжала отвлекаться рисованием, но с течением времени болезненное любопытство усиливалось, и никакие рисунки не могли его унять. Однажды подвернулось почти непреодолимое искушение. Сашка придумал ехать за город с палатками, договорился со своим приятелем, тот взял свою девушку — и вот они сидят ночью у костра, с одной стороны лес, с другой — гладь реки, все пьют глинтвейн, и она, махнув рукой на всё, тоже пьёт.