Плен - Дмитрий Ломоносов

    Баки раздавались по бригадам и выбранный бригадой доверенный разливальщик делил содержимое бака по котелкам. Умение разлить баланду по котелкам так, чтобы было равное соотношение гущи и жижи, высоко ценилось, обладавший этим умением пользовался всеобщим уважением. И, все равно, наполненные котелки разыгрывались. Все они составлялись в кучу, один из членов бригады по очереди поворачивался к ним спиной, другой кричал, указывая на один из котелков: «Кому?», указывающий отвечал: «Петру», «Ивану», «Себе» и т.д. В нашей бригаде бригадиром-разливальщиком был пожилой портной Иван Спиридонович, носивший профессорскую бородку и очки, все время проводивший за шитьем.

     Еще более ответственной операцией была дележка хлеба. Ею занимались по очереди, так как деливший, как бы он не старался, всегда наслушивался оскорблений и попреков. Для дележки хлеба был выработан особый церемониал. Под внимательным наблюдением всех двенадцати членов бригады, сопровождаемый хором советов, очередной делящий, подстелив бумагу, в которую была завернута буханка, сначала отрезал обе горбушки и делил их на 12 частей. Затем разрезал на двенадцать равных частей буханку, проверяя размеры кусков, взвешивая их на специальных самодельных весах. Эти весы представляли собой деревянное небольшое коромысло, в отверстие, проделанное в середине коромысла, вставлялась бечевка, на концах коромысла в отверстиях вставлены бечевки с привязанными к их концам колышками. Делящий хлеб брал коромысло за петлю, вставленную в середину, накалывал на колышек одну из паек, принимаемую за эталон и взвешивал поочередно все пайки. Довесками служили крошки, неизбежно появлявшиеся в процессе разрезания. Затем, пайки разыгрывались таким же образом, как баланда.

    После завтрака приходил врач из русских военнопленных. Он приносил с собой чемоданчик с инструментами и перевязочными средствами. К нему выстраивалась очередь. Набор медикаментов был тот же: бумажные бинты, реваноль. На первой же перевязке я заметил, что рана начинает затягиваться.

    Продолжительные перерывы между описанными ежедневно повторяющимися событиями заполнялись довольно динамичной внутренней жизнью барака.

     По проходам весь день сновали любители торговли, предлагая нитки, подержанные лезвия для бритвы, иголки, пуговицы, ложки, что еще может быть в солдатском имуществе? Разменной монетой служили «закурки» (щепотки) табака или части хлебной пайки.

     «Неторгующая» часть населения барака группировалась по интересам и обменивалась воспоминаниями и рассказами. Были два «байщика» - умельцы рассказывать сказки. Около них всегда было много желающих послушать и, надо сказать, они были действительно мастерами народного рассказа. Персонажи их сказок выглядели очень убедительно, обладая красочно описываемыми обликом и характером. Для убивания времени и я стал рассказывать прочитанное, вскоре у меня образовалась постоянная группа слушателей. Рассказывал из Джека Лондона, Жюля Верна, древнегреческие мифы, Синдбада-морехода и пр. Трилогия о Капитане Немо и капитане Гранте пользовалась большим успехом, я ее пересказал много раз.

    Меня удивляла предприимчивость, проявившаяся в этом замкнутом мире общения. Появились мастера-умельцы. К ним относился и наш бригадир портной Иван Спиридонович. Его заказчиками были немцы из охраны лагеря, которые, в свою очередь, торговали с населением городка, оставляя себе комиссионные. Особым успехом пользовался профессиональный художник (он был не из нашего барака). Делая портреты по фотокарточкам, он очень хорошо зарабатывал на этом, получая за свою работу продуктами и хлебом. На продукты он выменял себе хорошую одежду, обувь, щеголял часами на обеих руках и карманными. Были в нашем бараке два плетельщика художественно оформленных корзин из цветных толстых шнуров. Ефрейтор, представлявший администрацию лагеря в нашем бараке, вместе с ними занимался плетением, он же реализовывал готовую продукцию и приобретал сырье - шерстяные шнуры.

    Из алюминиевых котелков изготавливались портсигары, на которых выцарапывались монограммы и рисунки. Был мастер по изготовлению колец из серебряных монет. У нас в России до 1961 года были в обращении монеты из настоящего серебра, выпущенные в 1921-1922 годах. В последние годы они встречались редко, но я накопил их целую жестяную коробку из-под леденцов, которая пропала при переезде на теперешнюю нашу квартиру. В довоенное время серебряные гривенники, пятиалтынные, двугривенные и полтинники встречались очень часто. Вот из этих монет и выбивались кольца. Из интереса я добровольно и бескорыстно набивался в помощь и, казалось, овладел технологией.

    В монете в центре пробивалось отверстие. Монета насаживалась этим отверстием на металлический конусообразный стержень на его тонкий конец. Затем ее следовало, вращая, молоточком осторожно и равномерно обстукивать, продвигая к утолщенной части стержня. В конце концов, она превращалась в широкое кольцо, которое нужно было отшлифовать о шинельное сукно, посыпая золой.

    Мастера-умельцы не испытывали голода, получая достаточное вознаграждение за свои труды. Остальным, в том числе и мне, оставалось довольствоваться немецким пайком. Мучительное чувство постоянного голода не оставляло. Не все, однако, воспринимают голод одинаково. Были и такие, что теряли контроль над собой, пожирали очистки от картофеля, варившегося в баланде. Я же старался отвлечься разговорами с товарищами.

     От тех, кто попал в плен с начала войны, а таких оставалось очень немного, я узнал, что лагерь, подобный этому, санаторий, по сравнению с тем, что было в начале войны, когда немцы для миллионов, сразу оказавшихся в плену, огораживали проволокой открытые пространства и загоняли туда толпы безоружных, голодных и отчаявшихся людей, оставляя их умирать там от голода, холода и болезней. Так я узнал об особенно прославившихся лагерях: Уманской яме и Саласпилсе. В то же время, в лагерях, расположенных на Украине, бывали случаи, когда немцы отпускали или отдавали за выкуп пленных приходящим к лагерю женщинам, если те заявляли, что это - их мужья. Некоторые, освободившиеся таким образом, дожили в семьях до прихода наших войск и были вторично мобилизованы.

    Верхом удачи считалось «попасть к "бауэру", т.е. в работники к немецкому помещику. Там, хоть и приходилось трудиться в положении раба, зато кормили хорошо. Бауэр понимал: не накормить - не будет толку в работе. Рассказывали о случаях, когда работавший у "бауэра" пленный становился чуть ли не членом семьи - заменяя хозяйке поместья воевавшего где-то или погибшего мужа.