Исповедь самоубийцы - Николай Стародымов

Он привычно включил компьютер и, пока тот загружался, быстро просмотрел лежавшие на столе бумаги.

Дверь открылась, на пороге возник Секретарь.

— Займись нашей гостьей, — распорядился Самойлов. — А я буду через десять минут.

Хозяин повернулся с креслом к стене. И в ней тут же открылась дверь. А ведь стена казалась настолько монолитной, что и мысли не могло возникнуть, будто там еще одна комната. Или не одна?

Вячеслав Михайлович поднялся и шагнул в открывшийся проем. Дверь закрылась — будто и не было ее.

— Прошу вас, Виолетта Сергеевна, пересядьте сюда, на стул.

Я молча пересела. Иван Николаевич раскрыл принесенный пакет. Достал оттуда шикарный парик — пышно взбитую копну волос платиновой блондинки. Зашел мне со спины и начал надевать его мне на голову.

— Это еще зачем? — не выдержала я.

— Нужно. Даже необходимо, — услышала более чем вразумительный ответ.

Затем на свет появилась крохотная коробочка.

— Сейчас вам будет немного неприятно, — предупредил Секретарь.

Что тут сделаешь?

— Давайте, — вздохнула я.

Оказалось, что в коробочке находились контактные линзы. Изумрудно зеленого цвета.

— Таких глаз в природе не бывает, — сочла я нужным сказать.

— Это неважно. Главное: что они будут отвлекать внимание от тех черт вашего лица, которые изменить невозможно.

Как-то я уже пыталась носить контактные линзы. Так что неожиданными неприятные ощущения, которые сопровождают эту процедуру, для меня не стали. Но и легче от этого не было. Я уже знала, что глаза будут чесаться, слезиться и для привыкания к линзам нужно какое-то время…

Затем мне пришлось вытерпеть еще одну не слишком приятную процедуру — Иван Николаевич засунул мне в ноздри небольшие вставочки. Водрузил на нос большие очки. И в довершение набросил на плечи что-то типа небольшой алой накидочки с блестками.

— Все, теперь можете полюбоваться на себя.

Секретарь распахнул дверцу стенного шкафа. В открывшемся проеме мгновенно вспыхнула лампа дневного света и осветила огромное, в рост мужчины, зеркало.

Да, он свое дело знал. Если бы я не была убеждена, что увижу саму себя, ни в коем случае не поверила бы. На лице в первую очередь бросались в глаза — простите за сомнительный каламбур — именно неестественно зеленые глаза за стеклами очков. А фигуру невозможно было узнать из-за нелепой искрящейся накидки.

— Ну что, узнаете? — раздался за спиной голос Самойлова.

Не оборачиваясь, я бросила через плечо:

— Н-да, в таком виде я могу хоть к родной дочери заявиться — не узнает.

За моей спиной возникла мужская фигура. Это был совершенно незнакомый человек. Я стремительно обернулась. И наткнулась на веселый взгляд Самойлова. Он тоже переоделся, натянул парик, наверное, подгримировался — так что его тоже узнать можно было с трудом.

— Ну что ж, поехали!

Я направилась было к двери.

— Нет, нам сейчас не сюда, — остановил меня Вячеслав Михайлович.

Он снова подошел к участку стены, которая тут же гостеприимно распахнулась ему навстречу.

— Прошу!

Иван Николаевич глядел на нас от двери, ведущей в приемную.

Часть вторая

Сзади скрипнула дверь.

— Ты что, еще не ложился?

Я оглянулся. Жена стояла заспанная, с глазами, которые никак не желали открываться.

— Уже сплю, как видишь, — усмехнулся в ответ.

Жена мой юмор не оценила, зябко запахнула на груди халат.

— Чего это тебе приспичило ночью работать?

Но поинтересовалась сонно и дежурно, без искреннего интереса. Да и что ж в том удивительного — глубокая ночь, нормальные люди уже давно спят. Вот супруга и не может понять.

Надо сказать, что если бы это не была Леткина рукопись, если бы не чудилось мне за всей этой историей что-то непонятное и тревожное, тоже не стал бы, как то случалось по молодости, ночью корячиться. Но тут…

— Оценить надо, стоит ли браться за работу, — пояснил жене. — Может, подзаработать удастся.

— Хорошо бы, — зевнула она. — А то давно уже у тебя ничего путного не выходило. Ну ладно, если надо, сиди… — Но потом сочла нужным добавить — А на завтра нельзя оставить? Все же не мальчик уже — отдыхать нужно.

Я поднялся, привлек мягкую и податливую со сна подругу жизни к себе. Она, малышка, прильнула головой где-то в районе желудка.

— Иди отдыхай, — дотянувшись, шлепнул ее пониже спины. — Я еще поработаю. Спокойной ночи.

— Ну и ты не засиживайся…

Она еще раз зевнула и послушно зашлепала примятыми задниками тапок в спальню.

…Пока читать было не слишком интересно. Но я начал понимать, что впереди читателя ждет нечто «крутое». Если не жуткое.

Ну а кроме того, брало за живое то, что это не досужие выдумки фантазера, а живые записки человека, оказавшегося в змеином клубке.

В глубине квартиры снова скрипнула дверь — из-за этого звука жена меня пилит уже года три: мол, когда же, наконец, смажешь петли…

Я перевернул следующую страницу.

1

Мы прошли через заднюю комнату, которая оказалась, на мой взгляд, не то комнатой отдыха, не то будуаром для амурных встреч. Там была еще одна дверь, столь же неприметная и столь же непонятно по какому сигналу открывающаяся. Миновав ее, мы оказались в узеньком коридорчике. Прошли еще одну комнату, где нас встретил Боксер.

— Ребята готовы, Шеф.

— Отлично. Тогда поехали, — Самойлов обернулся ко мне. — Пока мы не вернемся, вы не должны называть меня по имени — потому что кто я такой, среди людей, с которыми мы сегодня будем работать, знают только три человека… Кстати, как вас звать-величать во время операции?

Я почувствовала, что у меня все внутри похолодело. Причем не просто тревожно, а как бы бодряще тревожно. Вся эта таинственность, переодевание, конспиративные клички — все это было волнующе, пугающе и в то же время романтично и неожиданно притягательно. Никогда не могла себе представить, что подобное может меня привлекать.

Не знала я, как назваться. А потому брякнула первое, что пришло на ум.

— Барби.

Самойлов приподнял брови. Но ничего по этому поводу не сказал. Обронил лишь:

— Что ж, Барби так Барби. Поехали!

На улицу мы вышли через заднюю, стальную, дверь. У входа стоял старенький невзрачный «рафик». Мы расселись в салоне. И здесь салон тоже оказался отделенным от кабины водителя непрозрачной перегородкой.

Назревало что-то неведомое и тревожное. И это неведомое манило, влекло, пугало… Хотелось уклониться. И в то же время я понимала, что уже коснулась краешком крылышка роковой паутинки, что нет мне обратного пути. Что предначертанное непременно произойдет. И что отказаться от этого неведомого уже никак не хочется.

2

— Все, пошли!

Машины — наша и еще две, присоединившиеся по пути — остановились на некотором расстоянии друг от друга в небольшом переулочке, наехав правыми колесами на бордюр. Примерно на полпути между автомобилями за нешироким тротуаром в стене дома виднелась дверь — одновременно могучая и какая-то неброская, неприметная. Таких дверей в тихих переулках Москвы, да и не только в переулках, по нынешним временам можно обнаружить немало. Мимо них обычно проходишь, не замечая, не обращая особого внимания. И лишь изредка, случайно увидев ее открытой, можешь вдруг с удивлением обнаружить внутри дюжего охранника, нередко с оружием — и понимаешь, что за этой внешней неброскостью скрывается какая-то неведомая тебе, тайная, но напряженная жизнь…

Итак, мы остановились неподалеку от такой неприметной двери.

— Электрик! — сказал Боксер, оттопырив лацкан пиджака, куда-то во внутренний карман. — Вперед!

Было видно, как из передней машины выбрался человек. Он и выглядел соответствующе этому прозвищу — в сереньком халате, потрепанной беретке с хвостиком, с видавшим виды чемоданчиком в руке. Он, ссутулившись, прошел по переулку и нырнул под арку внутрь двора.

— Наблюдение! Вперед!

Из той же машины появились еще двое парней. Они тут же разошлись в разные стороны переулка. Один, миновав наш автомобиль, исчез из поля нашего зрения. Второй дошел до дальнего от нас угла, повертел, выбирая наблюдательную позицию, головой и уселся на изломанную скамеечку, стоявшую возле раскуроченной чугунной оградки, обрамляющей чахлый скверик. Сделав скучающее лицо, он сунул в рот сигарету, прикурил и замер, старательно пуская дым колечками.

Сидевшие в машине рядом со мной мужчины выглядели вполне спокойно, даже буднично. А меня чем дальше, тем больше колотила нервная дрожь. Что творится? Что готовится? Что сейчас должно произойти?..

— Я — Электрик, — донеслось из кармана Боксера. — У меня все готово.