«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.) - Андрей Вячеславович Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит также заметить, что православная Анна Ахматова, выслушав из уст автора «Мастера и Маргариту» в 1933 году, не прервала своего общения с Булгаковым. Более того — Фаине Раневской она говорила, что «это гениально, он гений!»[83]. На смерть Булгакова Анна Ахматова написала стих со следующими строками:
Придется поминать того, кто полный сил
И светлых замыслов и воли
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли…
Если бы Ахматова считала Булгакова безбожником и сатанистом — не стала бы она поминать о его «светлых замыслах».
Положительной была и реакция великого православного литературоведа Михаила Бахтина[84]. Они знали, что есть зло страшнее и долговечнее, чем советская власть.
По справедливому сравнению священника Андрея Дерягина, ситуация с восприятием романа аналогична завозу в Россию картошки по царскому указу: продукт замечательный, но из-за того, что к продукту не прилагались инструкции по пользованию, люди травились легко доступными ягодками («вершками») и не догадывались о пользе сокровенных «корешков»[85].
К сожалению, в фильме Владимира Бортко фраза про «седьмое доказательство» просто опущена…
Конечно, чтобы понять любое доказательство, надо иметь культуру мысли. Самое строгое, красивое и логически выверенное математическое доказательство будет непонятно для человека, не владеющего языком математики. Аргументы, убедительные для профессионального историка или филолога, оставят равнодушными тех, чей круг чтения ограничен томами Фоменко и Мулдашева.
Булгаков писал для своих — для «белых». Шариковы могли воспринимать лишь поверхностную мишуру, карнавальную смехотворность его романа. Те, кто попримитивнее, возмущались этой сатирой; те, в чьей крови все же были гены «водолаза», радовались ей.
Шестое и седьмое доказательства бытия Бога
Третья глава романа носит название «Седьмое доказательство». Что же именно подлежит доказательству? Текст первых глав не оставляет никаких сомнений: речь идет о доказательствах бытия Бога.
Вот эта знаменитая сцена:
«— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья спросил заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?
— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз, — ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.
— Браво! — вскричал иностранец, — браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
— Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.
— Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! — совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
Предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.
— Именно, именно, — закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, — ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: „Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут“» (гл. 1).
…Однажды в Интернете появится текст булгаковского романа, набранный двумя цветами. Многие фрагменты будут выделены голубым. Так в сети принято помечать ссылки. Нажмешь на голубое слово — и откроется другая страница, где будет сказано нечто важное для понимания первого текста и не умещающееся в подстрочное примечание. Но если в классическом тексте нет ясно выделенных гиперссылок — то искать их, равно как и аллюзии и скрытые и прямые цитаты, приходится читателю под свою ответственность и, конечно, в меру своей эрудированности.
Многие места «Мастера и Маргариты» нуждаются в таком раскрытии. И одна из первых очевидных гиперссылок, взывающих: «Раскрой меня!» — это упоминание «шестого доказательства».
Удивительно, что ни один булгаковед не заинтересовался вопросом о том, за что же собственно Канту грозили Соловки. Даже в «булгаковской энциклопедии», где Канту посвящено семь колонок, его доказательство снова лишь упоминается, но не излагается.
Хуже того, атеистические школьные учебники попросту нагло и беззастенчиво морочат[86] детям головы. Они не стесняясь врут, будто «Достоевский понимал Бога не как чудотворца, а как проявление высшей нравственности, категорического императива, как называл это Кант»[87].
Ну зачем Достоевского в «бесы» записывать? Ведь подобное «богословие» Достоевский влагал именно в уста «бесов»: «В Бога учитель наш веровал. „Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? — говаривал он иногда, — я в Бога верую, mais distinguons, я верую, как в существо, себя лишь во мне сознающее“», — говорил Степан Верховенский о своем учителе (Бесы. 1, 9).
И Кант не сводил Бога к «проявлению высшей нравственности». Бог Кантом полагается настолько выше мира людей, что для Канта из этой запредельности Бога следует ненужность обрядов и молитв: ведь человеческие действия могут влиять только на то, что находится в этом мире, а не за его пределами… Для Канта Бог не «нравственный закон», а Законодатель этого закона[88]. По отношению же к материальному миру Бог Канта — Творец: «Высшая причина природы, поскольку ее необходимо предположить для идеи высшего блага, есть сущность, которая благодаря рассудку и воле есть причина (следовательно, и творец) природы, то есть Бог»[89].
Для Канта не Бог есть «проявление нравственности», а ровно наоборот: в существовании нравственности он видел проявление Бога. Бог — выше нравственного опыта человека. Человеческий нравственный опыт есть лишь окошко, просвет в мире обыденной несвободы, позволяющий увидеть Нечто гораздо более высокое. Само существование нравственности есть лишь указатель на существование человеческой свободы, а вот уже факт нашей свободы есть указание на то, что мир не сводится к хаотической игре атомов.
Подробнее ход кантовской мысли будет изложен в Приложении. Основное в кантовской конструкции — обнажение логически необходимой связи между человеческой свободой и существованием Бога. Если нет надкосмического Бога, то непонятно, как человек может быть свободен в космосе, насквозь и накрепко прошитом причинно-следственными нитями.
Воланд не одобрил этого доказательства. Ему вообще не по нраву человеческая свобода. Вся история появления Воланда в Москве — это обнажение коренной несвободы людей. Да и как быть этой свободе у тех людей, которые сами перерезали пуповину, соединяющую их
