Плохой мальчик - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я артист! – с пьяноватым пафосом произнес Витя; он и вправду немного выпил. – Да-с, я артист, я играю в меру отпущенного мне таланта и не завидую тем, кто знаменитей или талантливей меня, я это признаю и не завидую! Я благодарю Бога, – он встал, сбросив кошку с колен и шумно отодвинув табуретку, – я благодарю Бога, что он дал мне счастье выходить на сцену пятым в мундире или сотым в шинели, – это счастье, и я чувствую, что мне страшно, невероятно повезло…
– Мы можем твою квартиру сдавать, а в моей жить, – сказала Наташа. – Или наоборот, как ты захочешь. Ты как хочешь?
– Давай сделаем, как ты сказала. Мне у тебя очень нравится. Еще тогда понравилось, – сказал Витя. – Все эти штучки на пианино. Особенно гимнастка. На тебя похожа.
– Что ты, я теперь такая толстая, – сказала Наташа.
4. ГОЛОЕ, ГОРЯЧЕЕ – ГЛАДКОЕ, ХОЛОДНОЕ
Витя потом приходил еще несколько раз, потому что Наташины родители уезжали на дачу почти каждую пятницу – и до понедельника. У них была хорошая зимняя дача в Горелой Роще; считалось, что это дача одинокой маминой тети, которая была вдовой академика Шуберта, был такой известный химик, но Наташа знала, что на самом деле эта дача их. Но она не знала точно, кем работал папа. Вообще-то он был простой служащий в Министерстве торговли, как он сам подчеркивал в воспитательных беседах с дочерью, но по телефону орал, как министр, и каждую неделю ему привозили целые коробки разных вкусных вещей, каких нет в магазине.
Наташа любила салями и карбонад, и мускат «Красный камень» урожая 1959 года ей тоже нравился, а вот такая жизнь – не очень. Она понимала, что она поросенок неблагодарный, но все равно хотела, чтобы у нее был понятный муж. Пусть без дачи и машины, зато нормальный, правильный.
Поэтому она очень расстроилась, когда Витя Крутилин сказал, что хочет стать артистом. Она его почти разлюбила за это. И вообще ей не очень нравилось, что они делали. Верней, так: ей нравился сам факт, что они это делают. Как он приходит, они целуются, она наливает ему рюмочку дорогого коньяка из папиного бара, и все такое – а вот само по себе? Она не знала. Наверное, сам факт заслонял само по себе.
Но она всю жизнь вспоминала тот первый раз. То есть не сам первый раз, а как она потом сидела на кухне, голой попой на холодной пластиковой табуретке. Ела хлеб с маслом и уговаривала Витю Крутилина поступать в МГИМО.
Она даже одной своей подруге сказала:
– Весь мой дурацкий секс, который был, отдам за эту холодную табуретку.
– Никому не говори, – сказала та. – Все равно никто не пожалеет. Тут, кстати, есть одна фирма, нужна тетенька с немецким языком и без детей. Лесоторговая компания.
Наташа не знала, что жена босса – ее бывшая одноклассница, отличница с толстой косой, которой она когда-то похвасталась насчет Вити. Она этого так и не узнала, потому что Марина в офис не заходила, а босс не приглашал сотрудников к себе. Ну, кого-то, может, и приглашал, но не ее.
Зато Витю она увидела на том самом спектакле. Не удержалась и дождалась у служебного входа.
Похоже на мыльную оперу. Извините. Но я не про то на самом деле.
Две девочки из очень похожих квартир, две юные мещаночки, каждая недовольна родителями и жаждет вырваться – и вот как по-разному у них вышло. Они сами выбирали? Или им так выпало?
Не важно. Выбранная судьба обратно не принимается и не обменивается.
Выпавшая – тоже.
ТЕМНОЕ БЕЛОЕ
Снег вчера шел со страшной силой.
Если бы у меня была хоть часть этой страшной силы, я бы рассказал, как в снежную зиму провожал до дому одну девочку, которая уже была мужней женой, и мы целовались, время от времени падая в сугробы, а до того – в восьмом классе – я очень сильно был в нее влюблен, а уже совсем, совсем-пресовсем потом мы встретились два раза, и оба раза случайно, последний раз – когда нам было лет по тридцать пять, и она совсем не изменилась.
Но лучше всего я помню этот снег, набережную Москвы-реки, дикую скользоту под ногами и какие-то совершенно сумасшедшие, пьяные (в прямом смысле слова) объятия и поцелуи. Ее муж встретил нас возле подъезда. Мы едва держались на ногах и были все в снегу до ушей и за воротником.
Снег, снег, снег.
Снег лег на ветки и поломал их.
Снег не знал, что древесные ветки такие хрупкие.
Ветки упали на провода и порвали их.
Ветки не думали, что медные провода такие слабые.
Свет гаснет, а темнеет рано.
Свет забыл, что уже почти зима.
Всякий раз, как гаснет свет, отключается компьютер.
Устройство человеческой жизни всегда одинаково.
Сильный снегопад мешает среднему современному человеку так же, как мешал среднему неандертальцу.
Среднему – потому что у богатых свои маленькие электростанции.
А главные неандертальцы сидели в пещере у костра и плевали на непогоду.
НЕТ, НЕ ТЕБЯ ТАК ПЫЛКО Я
«Красивая женщина. Стоит руку протянуть.Протянул. Выключил музыку. ‹…›Слышу: „Мишка, я сейчас умру“. ‹…›– Мишка, – говорю, – в командировке.– О господи!…Мне стало противно, и я ушел. Вернее, остался».
Сергей Довлатов, «Компромисс» (компромисс одиннадцатый)
Действительно проблема. Небольшая, но нередкая.
Можно ли допустить, что на самом деле любят не меня? Что на моем месте воображают кого-то другого?
Можно ли это допустить – в обоих смыслах слова?
Допустить – в смысле предположить.
Допустить – в смысле позволить.
Но тут вот какая штука, дорогие друзья и коллеги.
Даже если он(а) уверен(а) и вроде бы отдает себе полный отчет в том, что любит именно ее (его) – то зададим себе вопрос: достаточно ли адекватно он(а) представляет себе ее (его) личность? Нет ли здесь некоей идеализации? Или наоборот, некоей деидеализации, не сказать – девальвации? Неких, как бы это сказать, аберраций, то есть искажений реальности?
Конечно же аберрации есть, господа члены ученого совета!
Ведь, любя Ваню (Маню), партнер любит его (ее) образ, созданный в ее (его) воображении! Отдаленность этого образа от реальности может быть различной, порою весьма и весьма значительной!
Возможен даже парадокс: воображаемый(ая) Саня (Таня) может быть ближе к реальному(ой) Ване (Мане), чем образ этого(ой) Вани (Мани), сложившийся в сознании и в бессознательном партнера.
Так что пусть себе воображает.
Лишь бы не путал(а) имена.
Или все-таки не пусть?
ПРИЯТЕЛИ
Саша устраивался на диване с ногами, а Дима усаживался в кресло.
– Ну, докладывай, – говорил Саша, отхлебнув кофе и закуривая.
– В эту неделю ничего особенного, – говорил Дима.
– Не запирайтесь, граф!
– Погоди. Ага. Вот. Значит, так. – Он тоже закуривал. – Значит, выхожу из конторы, а тут навстречу опять она. Я ее уж давно заприметил.
– Опиши! – требовал Саша.
Описывать Дима умел. Саша даже облизывался.
Потом Дима рассказывал, как предложил подвезти ее до дома, как она позвала его к себе выпить чашечку кофе, потом вышла из комнаты, он ждал-ждал и вдруг услышал шум душа. Дверь в ванную была приоткрыта…
– Тут я взял и отдернул занавеску. Ну, это что-то!
– Опиши! – кричал Саша.
За дверью обрывался гул пылесоса. Входила Света в футболке и легинсах. Лучше любых Диминых описаний. Она в свободное время любила делать уборку.
– Звал?
– Нет, нет, – отмахивался Саша.
То есть у Саши была молодая красивая жена, да и сам он был молод и хорош: крепкий синеглазый мужчина, чуть-чуть за тридцать.
Света нарочно включала пылесос, как будто ничего не слышит и не знает. Потому что Дима все делал по ее просьбе. Потому что Саша был полная деревяшка в этом смысле.
– Хоть бы он изменил мне, что ли, – говорила она Диме, пока он помогал ей выносить мусор во двор. – А может, ревность в нем пробудить?
– А как?
– Ты опиши меня, – сказала Света. – Пусть он заподозрит. И посмотрит на меня другими глазами.
– А как я тебя опишу, если я тебя только снаружи видел?
– Я тебе расскажу. Вечером Сашка уедет к матери на дачу, я тогда позвоню, и ты все спокойно запомнишь.
– Может, ко мне зайдешь? – пугаясь, спросил Дима.
Он описывал свою новую подругу так, что Сашу дрожь била от подробностей. Включая татуировку на талии сзади. Но Саша ничего не заподозрил.
И не взглянул на Свету другими глазами, на что тайно надеялся Дима.
Через две недели Саша, устроившись на диване с кофе и пепельницей, снова сказал:
– Докладывайте, граф!
– Докладываю, – Дима покосился на дверь.
Вошла Света. Она была в плаще и с сумкой.
– Докладываем, – сказала она.
– Вы чего, ребята? – спросил Саша.
– Ты что, сам не понимаешь? – хором сказали Дима и Света.
– А… – сказал он. – Понимаю.
– Тогда пока, – сказал Дима. – Прощай, мой друг. Я был бы рад с тобой дальше дружить и общаться, но Светлана резко против.
– Я буду скучать, – сказал ему Саша. – А ты?
