Ключи к чужим жизням - Лариса Теплякова

– Деточка, ты не забыла, нам в среду вечерком надо навестить тетушку Майю, – напомнила Марьяне Жанна Ивановна.

Марьяна и правда запамятовала о безнадежно больной диабетом тетке, старшей сестре матери. Она ужасно располнела, едва перемещалась по дому и очень редко выходила на улицу. Её поочередно навещала вся родня. Напоминание о Майе Ивановне вдруг навело Марьяну на некоторые соображения, которые она пока не хотела никому высказывать.

– Конечно, мама, конечно, – сказала она матери. – В среду обязательно пойдем к нашей толстушке Майке.

Посуду вызвался помыть Виктор, а вытирать её напросился Дима. Они остались на кухне, а Марьяна направилась в комнату матери. Она присела на краешек кровати и обратилась к Сергею Николаевичу:

– Сережа, ты ведь, кажется, руководишь отделом?

– Да, а что? – удивленно спросил Сержик.

– И большой у тебя коллектив?

– Почти тридцать человек.

– Такие все славные! – воодушевленно защебетала Жанна Ивановна.

– Ваша организация ведь довольно большая? – въедливо уточняла Марьяна.

– Ну, сравнительно невелика, но финансирование наших проектов и изысканий пока на должном уровне, – с достоинством ответил Сергей Николаевич.

– И очень удобно – ваша контора рядом с домом, – подметила Марьяна.

– Ты это к чему? – насторожилась мать.

– Я могла бы работать там. Подыщи мне, Сережа, хорошее место. Я бы хотела иметь неполный рабочий день. Это будет удобно для нас всех.

– Что это ты надумала, деточка? – встрепенулась мать.

– Я хочу сменить работу. И уверена, что Сережа в состоянии мне помочь.

Слова Марьяны прозвучали тихо, но твердо.

– Я постараюсь, – также тихо пообещал Сергей Николаевич.

– Вот-вот, постарайся, – чеканно произнесла Марьяна и вышла.

В квартирке воцарился вечерний покой. Жанна Ивановна с мужем углубились в чтение, лежа в постели. Виктор занялся с сыном. Марьяна пошла в душ.

Освежившись и обсыхая, Марьяна долго рассматривала себя в большое зеркало в ванной комнате. В туманящемся стекле отражалось её нежное сливочное тело. Марьяна протерла зеркало полотенцем, и в нем четко проступили волнующие, головокружительные очертания её фигуры. Мелкие, светлые, игривые пружинки влажных волос придавали всему облику мягкость. Они у неё подобны на голове и внизу, где образуют тайный, трепетный треугольник. Его всегда жалко подбривать. Эта легкая поросль – словно продолжение божья замысла молодой красивой женщины. Ботичеллиевская Венера, рожденная из морской раковины, только даже более чувственная. И что, это все великолепие должно медленно увядать в тесноте двухкомнатной квартирки? Нет, эти бедра должны соблазнять. Марьяна должна покорять и восходить выше.

Зеркало быстро покрывалось влажным налетом. Марьяна протерла его и вгляделась в свое отражение вновь, словно ища поддержки у своего двойника, словно ожидая одобрения своих мыслей.

Марьяна вслушивалась в себя, как акустик, пытаясь нащупать свою многомерность и неординарность. Нащупать и зафиксировать ощущение, чтоб создать необходимый настрой. Её подруга Светлана уверена в себе и в своем жизненном успехе. Она свободно перемещается в житейском море, имеет свой остров с твердой почвой под названием «Семья» и смело присваивает себе все остальное, что ещё сочтет нужным. Фортуна сама плывет к ней в руки. Светлана спокойно дожидается её даров.

Все верно, люди могут быть кем угодно по профессии. Даже бездельниками могут быть. Но все они обязательно делятся на удачливых и неудачников. Марьяна пока ощущала себя пленницей в чужом стане. Ей очень захотелось перебраться к любимчикам фортуны.

Анна любила ходить пешком. Ей нравилось энергично и быстро шагать по знакомым улицам. Воздух бодрил, усталость отступала. Анна знала, что даже после короткой прогулки она хорошеет. Восхищенный взгляд художника Эдуарда Ивлева при встрече – лучшее тому подтверждение.

До мастерской Эдика двадцать минут ходьбы. Они и познакомились именно на этом коротком пути, прямо на улице. Она неспешно выбирала у лотка журналы, а он подошел купить газету. Это произошло более двух лет назад, весной, в погожий майский день.

– Чудный выдался день, не правда ли? – сказал он ей тогда так естественно, будто старой знакомой.

– Да, – легко согласилась с ним Анна. Ведь это была правда.

– А таких женщин, как вы, теперь уже не бывает, – доверительным полушепотом заметил он. – Вы – штучная. Раритет. Мне можно верить.

– Почему?

– Я – художник, – просто ответил он. – А мы в этом кое-что понимаем.

Вот так красиво все началось.

Позже от самого Эдуарда Анна узнала, что он применил простой психологический прием, обратившись к ней у газетного лотка. Любого человека можно быстро расположить к себе, если говорить с ним ровно и доверительно, а в начале беседы невзначай задать ему какой-либо вопрос, на который собеседник ответит заведомо утвердительно. Это настраивает на позитив. Она вообще многое узнала, общаясь с Эдиком.

С ним было занятно. Он был изобретательным любовником и неутомимым рассказчиком, но он не годился в мужья.

Он исподволь воспитывал её на свой лад. Он рисовал её. Он любил её крупное тело. Он играл её именем. Эдуард пристраивал к имени своей подруги буквы, слоги, сокращал его и переиначивал. Каждый раз получалось нечто новое. Нюра. Анюта. Анита. Антуанетта. Анина. Анта.

Произвольно меняя её имя, он извлекал из Анны новую сущность. Начиналась их сугубо интимная, увлекательная игра. Эдуард сам делал ей прически, выстраивая особый образ своей любовницы. Анна обычно вступала в его игру по наитию, не ведая точных правил, но, догадываясь, что непременно испытает неведомые ранее ощущения.

Эдуард был действительно талантлив и востребован. Он умел ладить с нужными людьми. Он неплохо зарабатывал. Но все же он не годился в мужья. Во-первых, потому что был уже женат, а во-вторых, никогда и не рассматривал всерьёз такую возможность.

Анна постепенно привязалась к своему художнику. Эдуард был старше её на десять лет, а её неодолимо тянуло к более зрелым мужчинам. С ровесниками у неё ничего не складывалось. Ещё одной причиной этой привязанности была ранняя смерть её любимого отца. Анна подсознательно искала ему замену в своей жизни.

Вся юность Анны прошла подле отца-инвалида. С самого её рождения он уделял дочери много своего радетельного внимания, но ужасный недуг свалил сильного, умного человека в самом расцвете лет и карьеры. Рассеянный склероз. Год за годом, шаг за шагом, болезнь обездвиживала тело отца. Это было страшно, но мать и Анна стойко боролись до последнего дня. Но отец все равно угас, и дух тяжелой болезни и горя до сих пор не выветрился в их доме.

– Я жду тебя с нетерпением, Энн! – бросил ей вместо приветствия Эдик, не отрываясь от работы. – Ты сегодня мне очень нужна. Мне никак не дается замышленный образ. Поработаешь моей моделью?

– Конечно. Как всегда.

– Ты голодна?

– Съела бы чего-нибудь. Немного.

– Посмотри сама. Есть вяленый инжир, яблоки, печенье. Конфеты были.

– Я люблю мясо, ты же знаешь.

– А-а, колбасная душа! – снисходительно рассмеялся Эдик. – Открой холодильник. Я приберег для тебя твою любимую – московскую летнюю. И знаешь что – выпей немного вина.

– Это обязательно? Я хотела кофе.

– Нет, вина, только вина, моя дорогая! – с пафосом возразил Эдик. – Кофе бодрит и отрезвляет, а ты мне нужна сейчас слегка хмельная.

Анна порезала бутерброды, налила себе вина. Проделывая все это, она не переставала наблюдать за Эдуардом. Ей нравилась его увлеченность новой работой.

– Ты еще не разделась? – нетерпеливо поторопил он её, обернувшись.

– А ты мне не поможешь? – Анна призывно улыбнулась. Ей захотелось ощутить его крупные руки на своей коже. Вино слегка вскружило Анне голову. Желание медленно вызревало в молодой женщине.

– Помнишь, как в излюбленном всем народом фильме – сама, сама! – скомандовал Эдуард.

Анна послушно разделась, а затем Эдуард уложил её, так, как требовалось ему по замыслу картины.

– Ты – утомленная вакханка. Тот, кто желанен тебе, напротив. Смотри податливо. Думай – я есть только то, что ты хочешь. Вот-вот, то, что мне надо! Глаза, румянец. Даже соски поднялись и затвердели! Умница моя! Замри!

Эдик говорил, как режиссер, выстраивающий мизансцену, – серьезно и безапелляционно. Анна знала его манеру работать. Она только осторожно спросила вполголоса:

– Хороший заказ?

– Более чем. Несколько картин для нового ресторана.

– Какая честь! – пошутила Анна. – И где же я буду своим телом способствовать наилучшему пищеварению граждан?

– В Амстердаме, дорогая, в Амстердаме. В Голландии. Все, за дело!

Но плодотворно поработать над заказом Эдику в тот день не удалось. В дверь мастерской требовательно позвонили.