Экипаж машины боевой (сборник) - Александр Кердан

– Ничего пока говорить не надо. Потом объясните, что срочно вызвали в часть.

– Куда же ты, на ночь глядя?

– До Челябинска как-нибудь доберусь, а там ночной поезд до Екатеринбурга… Вы уж присмотрите, пожалуйста, за мамой… Вот деньги на расходы… – он протянул несколько купюр и ключи от квартиры.

Анна Якимовна взяла ключи и деньги. Поцеловала Кравца в лоб, как мальчишку, и перекрестила:

– Храни тебя Бог!

У вокзала он поймал частника. Сговорились по сходной цене. И тут Кравцу неожиданно приспичило. Он попросил водителя:

– Подожди, земляк, я сейчас… – и зашёл в вокзал.

Когда вернулся, машины на месте не оказалось. Частник уехал, как тогда, в семьдесят пятом…

Глава третья

– Ну и сука этот водила! Мне сразу его рожа не понравилась! – флегматика Захарова было не узнать. – Он же деньги взял… И свалил! Чё делать будем, Саня? Опоздаем ведь…

– Чё делать, чё делать… – передразнил Кравец. – Снять штаны да бегать!

– Ага, штаны… Шалов их и так сдерёт, если к отправке не успеем…

– Как же он сдерёт, если не успеем?

– Да ну тебя, хохмач хренов!

– Не дрейфь, Юрка, сейчас тачку поймаем…

– А деньги? Чё, нас за твои красивые глаза повезут?

– Плохо ты мою маму знаешь. Она перед уходом мне червонец сунула. А за «чирик» нас с тобой не то что до Копейска, а до самого Челябинска доставят!

– Так чего мы стоим?

– Команды ждём… По направлению к вокзалу… бе-гом арш!

Они припустили во всю мочь. Вдох – два шага – выдох… Вдох – два шага – выдох… Маршрут знакомый. По нему Кравец ежедневно бегал, когда занимался в ДЮСШ – детско-юношеской спортивной школе. Мечтал стать знаменитым прыгуном в высоту. Таким же, как кумир, Валерий Брумель. Тренировки давались нелегко. Мальчишкой он был хилым и неуклюжим. Тренер и не выгнал-то его сразу, как потом признавался, из жалости. Да ещё из надежды на длинный голеностоп нового воспитанника – мечту всякого прыгуна. Но тренерские надежды сбылись нескоро. В первый год у Кравца ничего не получалось: ни отработка элементов «перекидного», ни силовые упражнения. Но трудней всего давались кроссы – тренировка выносливости и «дыхалки». Он всегда плёлся в хвосте, страдая от насмешек. Вот и определил для него тренер индивидуальную дистанцию: ДЮСШ – дом – вокзал и обратно.

– Ты, Кравец, постарайся, и у тебя всё получится! В спорте побеждает не самый способный, а самый упёртый.

Упорства Кравцу было не занимать, да и преодолевать себя ему оказалось легче, когда – один. На соревновании полгода спустя он, неожиданно для себя самого, выполнил нормативы третьего разряда. И пошло, поехало… Через два года стал второразрядником сразу по нескольким видам лёгкой атлетики, приблизился вплотную к заветным метру восьмидесяти сантиметрам – норме первого разряда по прыжкам в высоту…

Спортивные достижения пригодились при поступлении в военное училище и во время учёбы. Особенно в месячник «дикого мустанга». Так курсанты прозвали прошлый декабрь, когда утренняя пробежка по территории училища была заменена десятикилометровым лыжным кроссом. Лыжи даже не сдавали в каптерку, а привязывали под кроватями. Рявкнет Гейман своё: «Рот-тя, подъём!», даст три минуты для утреннего туалета, и – выходи строиться! Лыжи на плечо! Бег трусцой до ворот училища. А там – увальские пригорочки, сосенки да ёлочки… Если не хочешь замёрзнуть и опоздать к завтраку, вставай на лыжи и беги! Жгучий воздух перешибает дыхание. Лыжи армейские похожи на неструганые доски – тяжёлые, негнущиеся, с неудобными креплениями для сапог. Но ритм всё тот же, кроссовый: вдох – скольжение – отталкивание палками – выдох, вдох – скольжение – отталкивание – выдох… Через сорок пять минут надо оказаться на финише. Скорым маршем вернуться в казарму. Умыться холодной водой. И в том же сопревшем исподнем и пэша[4] выйти на плац для движения к столовой. До неё метров триста. Гейман, как нарочно, тянет с командой. Над строем клубится пар от сотни молодых, разгорячённых тел. На гражданке после такого слёг бы с температурой, а в училище – хоть бы что…

Однако месячник «дикого мустанга» всё же закончился плачевно. Во время заключительного марш-броска на пятьдесят километров с полной выкладкой при температуре ниже тридцати градусов многие курсанты сильно поморозились. А устроитель этой гонки – заместитель начальника училища по строевой подготовке полковник Терновой – отделался лёгким выговором.

О Терновом в КВАПУ ходили разные слухи. Дескать, у него «лапа» в ЦК, которая и делает ему карьеру. Самого полковника боялись. Из-за непредсказуемости характера. Бывает, остановит какого-то встречного курсанта на плацу и тренирует его в искусстве отдания чести старшему начальнику. До опупения. На виду у всего училища. Или заставит роту маршировать с песней. Всем известно его пристрастие к маршу «Прощание славянки». Только называет он его по-своему. Завидят идущие в строю Тернового и переглянутся: сейчас начнётся. И точно.

– Старшина! Разверните роту на исходный рубеж. И – ко мне с песней: «Прощайте, славяне!»

И тут уж не до смеха. Будет рота песню горланить, пока сам полковник не устанет. Но случается, вдруг Терновой проявит милость, как однажды с двумя старшекурсниками. Они пьяными возвращались из увольнения и упали в сугроб у самого КПП. Терновой в это время выезжал из ворот училища. Посмотрел на лежащих и резюмировал:

– Отнесите их в казарму, пусть проспятся!

– Почему, товарищ полковник? Они же нарушители! – удивился ехавший с ним офицер.

– Нарушители. Но упали головой к училищу. Значит, стремились вернуться на службу невзирая на свое состояние. Из таких вырастут настоящие офицеры…

Эта история потом передавалась из уст в уста, со временем превратилась в легенду. Но уважения к Терновому почему-то не добавила. Напротив, даже появилась поговорка, опровергающая геометрическую аксиому: «Всякая кривая короче прямой, на которой стоит полковник Терновой!»

Впрочем, если бы сейчас на пути Кравца и Захарова стоял грозный зам по строю, они, наверное, не свернули бы в сторону – так боялись опоздать к назначенному сроку.

У вокзала ни одного такси не оказалось. Зато тарахтел рейсовый автобус до Тимофеевки. Они вбежали в салон, и автобус тронулся.

За окном потянулись городские улицы. Кирпичные пятиэтажки. Потом деревянные домики. Заснеженный городской пруд. Снова улочки и бетонные заборы продовольственных баз. На одной из них Кравец работал после девятого класса грузчиком. Зарабатывал себе на выпускной костюм. Работа была тяжёлой, но вкусной. Он разгружал ящики с яблоками. Наелся от пуза да ещё и заработал. Денег хватило не только на костюм, но и на подарок маме. Она и сейчас носит платок, который купил ей с первой получки. И ещё воспоминание, связанное с Тимофеевкой. После одного из затянувшихся допоздна заседаний школьного комитета комсомола, куда Кравца выбрали в старших классах, ему поручили проводить девочку-восьмиклассницу, живущую на окраине.

– Ты, Кравец, у нас спортсмен, – сказал комсомольский секретарь, – тебе и провожать.

Девочка была так себе – серенькая мышка. Никаких эмоций, в смысле влюбленности, она у Кравца не вызывала. Но поручение есть поручение. Он довёл девочку до дома на краю Тимофеевки – «Шанхая», имеющего дурную славу, как и все окраины с подобным названием. Пожал спутнице руку, как положено комсомольскому товарищу, и, подождав, пока за ней захлопнется калитка, двинулся в обратном направлении, стараясь проскользнуть незамеченным и боясь, что это не удастся…

Давно замечено, что дурные предчувствия сбываются гораздо чаще, чем добрые. Дорогу ему преградили несколько человек. Подростки из местного ПТУ. О жестокости «шанхайских» по городу ходили страшные слухи. В свете фонаря Кравец различил у встречных колья и цепи. «Убьют!» – эта шальная мысль придала ему решимости. Не дожидаясь атаки, он бросился в сторону. Одним рывком перемахнул высокий забор. Сзади раздался запоздалый свист и топот. «Ну, теперь догоните спортсмена-разрядника!» Раздирая одежду о кусты, он продрался через чей-то огород. Перепрыгнул через другой заборчик – пониже и дунул по чёрной степи в сторону города, мерцающего огнями…

Тогда, с перепугу, расстояние от Тимофеевки до дома показалось ему незначительным. Нынче автобус полз как черепаха. Кравец то и дело поглядывал на часы. «Командирские». Он месяц назад купил их на сэкономленные от походов в буфет рубли. Такие – почти у всех офицеров училища. Стрелки часов покрыты фосфором и светятся в темноте. Кажется, что сейчас они бегут быстрее обычного. «Опоздаем… Как пить дать опоздаем… И никакой “командирской” карьеры нам с Юркой не видать – Шалов тут же заложит…»

Захаров тоже менжевался.

– Скоро уже? – то и дело спрашивал он.

– Да не зуди ты! И так тошно…

На конечной остановке было пустынно. Ни людей, ни машин. Как назло, пошёл снег. Крупный и влажный. В двух шагах ничего не видать.