Цель жизни. Записки авиаконструктора - Александр Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В газетах мне часто встречалась фамилия инженера-конструктора Пороховщикова. Не знаю, как у меня хватило смелости, но я решил обратиться к нему с просьбой помочь мне устроиться на работу в авиацию.
И вот летом 1923 года я не без труда разыскал Пороховщикова, поджидая его часами у здания Главвоздухофлота на Ленинградском шоссе. И однажды, смущенный и робкий, подошел к нему. Пороховщиков – высокий, стройный, в военной форме с ромбами. Я представлял себе, что человек он занятой, и потому коротко изложил свою просьбу, но мне хотелось поговорить с ним о многом.
– Пойдемте со мной, по дороге и поговорим, – предложил Пороховщиков.
Я с радостью согласился. Сколько раз, глядя в щелочку забора, мечтал я побывать на аэродроме!
В пути разговор почему-то не получился: я никак не мог придумать начала, а конструктор был, видимо, погружен в собственные мысли.
Когда мы подошли к Центральному аэродрому, часовой строго спросил меня:
– Куда?
– Это со мной, – сказал Пороховщиков часовому.
Тот козырнул, и я прошел в заветные ворота.
Ангаров почти не было. Самолеты стояли прямо в поле, под открытым небом.
На аэродроме находилось несколько трофейных аэропланов, отбитых у интервентов в годы Гражданской войны. Сейчас эти самолеты произвели бы убогое и жалкое впечатление, но тогда я искренне восхищался ими.
Пороховщиков приехал на аэродром, чтобы осмотреть недавно прибывший новый французский самолет «Кодрон». Мне запомнилась гладкая, полированная, цвета слоновой кости обшивка крыльев и хвостового оперения. Но в целом это было какое-то неуклюжее нагромождение большого количества различных труб и проволоки.
Пороховщиков осмотрел «Кодрон» и направился к другой машине. Тут я решил напомнить ему о себе и, шагая рядом, начал:
– Я с малых лет мечтал быть инженером…
Я не успел закончить фразу, как мы уже подошли к старенькому французскому моноплану «Моран» и Пороховщиков стал разговаривать с летчиком. Минут через десять мы пошли дальше.
– Я работал в кружке авиамоделизма, – начал я снова, – меня это дело очень заинтересовало. Хочу быть авиационным инженером, конструктором. Прошу вас…
Но тут мы снова подошли к какому-то самолету и Пороховщиков начал осматривать его, бросая на ходу замечания механику.
Улучив момент, я продолжал:
– Сейчас бы я хотел поступить в авиационную школу, или, может быть, вы поможете устроиться механиком в авиационный отряд…
Пороховщиков рассеянно слушал, продолжая переходить от самолета к самолету. Наконец он кончил свои дела и, не глядя на меня, проговорил:
– Сейчас многие хотят быть конструкторами. Это несерьезно. Не такое простое дело – стать конструктором. Начинать надо не с этого.
И хотя я понимал, что Пороховщикову некогда возиться со мной, стало обидно.
Так и не объяснив, с чего же надо начинать будущему конструктору, Пороховщиков направил меня к другому работнику. Делать нечего, я пошел. Тот выслушал и сказал:
– Зайдите завтра.
На другой день он опять сказал:
– Зайдите завтра.
А в следующий раз вовсе не принял меня. Я понял, что здесь ничего не добьюсь.
Еще в начале 1923 года в газетах было объявлено, что в Крыму в ноябре состоятся первые планерные состязания. Представление о планере я имел и хотел принять участие в постройке первых советских планеров. Решил обратиться к организатору состязаний, известному тогда летчику-конструктору Арцеулову.
Константин Константинович Арцеулов встретил меня очень приветливо. Участливо выслушал и тут же предложил:
– Хотите, устрою вас помощником к летчику Анощенко? Он строит сейчас планер собственной конструкции.
– Ну, конечно, хочу! – радостно ответил я.
Планеристы работали в здании Военно-воздушной академии. Помню холодный, нетопленый громадный зал Петровского дворца, заваленный строительными материалами и деталями планеров. Я был новичком и смотрел на планеристов, как на чародеев.
Петровский дворец в Москве, где в начале 1920-х годов разместилась Военно-воздушная академия
Арцеулов подвел меня к симпатичному, статному человеку.
– Николай Дмитриевич, познакомьтесь, вот вам помощник.
Анощенко протянул мне руку:
– Здравствуйте, очень рад! Как вас зовут? Шура? Ну, что ж, Шура, давайте работать… Будете хорошо работать – поедете в Крым на состязания, – добавил он.
По правде сказать, этому я тогда не поверил, но с огромным энтузиазмом принялся за постройку планера.
Обращаться со столярными инструментами я научился еще в детстве, поэтому работа у меня шла неплохо. Первое время Анощенко сам много трудился над планером, но у него и без этого хватало забот: он был одним из организаторов планерных состязаний, – поэтому, когда он убедился, что работа у меня спорится, стал заходить реже. Придет, посмотрит, даст указания.
Мне, конечно, льстило такое доверие, и я еще больше напрягал свои силы. Увлечение было так велико, что я целые дни проводил в зале академии. Отец сердился. Ему хотелось, чтобы я поскорее устроился на хорошую работу, а постройку планера он считал пустой затеей. Мать, напротив, заступалась за меня:
– Пусть поработает, это не такая уж пустая затея. Может быть, со временем действительно станет авиационным инженером.
Я страстно мечтал об этом, надеялся, что так и будет.
Приближалась пора планерных состязаний, а планер еще не был готов. Пришлось трудиться еще больше и упорнее.
И тут, к большой радости, я узнал, что за активную работу решено командировать меня на состязания в Крым. Наш планер мы с Николаем Дмитриевичем Анощенко обещали закончить там, на месте.
Местом для планерных состязаний был избран район Коктебеля – курортного селения близ Феодосии, в юго-восточной части Крыма. Этот уголок Крыма стал впоследствии традиционным местом всесоюзного сбора планеристов.
На состязания решено было послать в одном эшелоне участников вместе с планерами. Поезд состоял из нескольких платформ и одной теплушки. На платформы погрузили планеры, накрыли их брезентом, а в теплушке устроились планеристы. Раньше я никогда не бывал в Крыму и без матери вообще никуда не выезжал. А тут какую необычайную гордость я испытывал оттого, что еду в первое самостоятельное путешествие! В кармане лежали официальное командировочное удостоверение и суточные деньги.
В теплушке я чувствовал себя на седьмом небе. Народ собрался молодой, все энтузиасты авиации. Тут были конструкторы планеров Ильюшин, Пышнов, Горощенко.
Теперь этих людей знает вся страна. Ильюшин стал известным авиаконструктором. Пышнов и Горощенко – ученые, профессора. А тогда они были слушателями Военно-воздушной академии и делали первые шаги в авиации.
В пути свободного времени много: поезд шел медленно, мы ехали шесть дней. Но долгий путь не казался утомительным.
За это время я услышал много интересного из области авиации и техники. Подружился с чудесными людьми и добрыми товарищами, получил моральную зарядку для работы в авиации.
Из Москвы мы выехали глубокой осенью, в холод и слякоть. Но по мере приближения к югу становилось все теплее и теплее. И наконец в теплушке стало так жарко и душно, что пришлось переселиться на платформы, к планерам. Днем мы собирались вместе, и в разговорах время протекало незаметно, а ночью возвращались к своим планерам и, забравшись под брезент, крепко спали.
Однажды ночью я проснулся от необычайного и непонятного шума, быстро встал, вылез из-под брезента, огляделся кругом… и увидел море, увидел его впервые и совсем рядом, в нескольких шагах.
Поезд стоял. Светила полная луна, и море, серебристое, с большой лунной дорожкой, было видно далеко, до горизонта.
Оказывается, мы находились в Феодосии, где вокзал стоит на берегу моря. До утра я любовался морем и слушал шум прибоя.
На следующий день эшелон разгрузился, и планеры повезли в Коктебель. Там, на горе, был разбит лагерь и стояли палатки.
Все планеры были построены в Москве. Здесь предстояло их только собрать и сразу пускать в полет. А планер Анощенко оставался незаконченным, и над ним надо было еще много работать.
Анощенко говорил мне:
– Вы здесь поработайте как следует, а я пойду. Мне, как члену технической комиссии, необходимо быть на старте.
Ему действительно надо было находиться на старте, но каково было мне оставаться одному, вдали от событий!
Уже начинались состязания, планеры летали, а я все еще сидел в палатке и трудился.
Палатка находилась в двух километрах от места старта, а посмотреть на полеты хотелось мучительно. Наконец я не выдержал, бросил работу и побежал на состязания. Николай Дмитриевич меня там заметил и сказал:
– Идите, идите работать, потом все посмотрите.
